– Разумеется, нет. Я показал ему только копию знака, перенеся его на чистый лист. Мне было важно, чтобы вина за это преступление…
– Я понимаю вас, – остановил его Виктор. – Но откуда этот знак взялся на рукописи? Неужели она вспомнила?
– Вряд ли. Скорее всего, это злая ирония убийцы.
– Вы точно уверены, что это нарисовала не она?
– Да, я даже изучал под микроскопом. Это не ее рука.
– Значит, в пансионе…
– Да.
– В таком случае нам с вами нужно быть гораздо более внимательными. С этими людьми шутки плохи.
– Именно поэтому, Виктор, я особенно рад обрести в вашем лице союзника.
– Спасибо, Оливер. Я могу взять эти листы с собой?
– Пожалуйста, прочитайте, и… – тут Робертс вдруг умолк, и на его лице зримо отпечаталась вся внутренняя борьба с каким-то сомнением. Но, видимо, он все же поборол свои сомнения и закончил: – Прошу вас, верните рукопись миссис Хайден.
– Хорошо. Не сомневайтесь, я справлюсь, Оливер.
– Я и не сомневаюсь. Я только хочу попросить у вас прощения…
– О, не стоит. Я прекрасно понимаю, что для дела будет гораздо лучше, если это сделаете не вы.
На этом доктор Робертс и Виктор простились.
Однако только тогда, когда Виктор прочитал данные ему Робертсом листки, он вдруг окончательно понял, за что именно просил тот прощения, и даже подумал, а не поторопился ли он сам, выразив свою готовность помочь доктору.
«Кюминон» неприятно поразил Виктора своей уединенностью и совсем иным, чем «Биргу», окружением. Вместо ажурных сплетений южных растений здесь царила ясная строгость гладкоствольных пиний и кладбищенская стройность кипарисов. Сама миссис Хайден тоже встретила Виктора как-то неожиданно холодно и отстраненно. Он присел на предложенный ему стул, стоявший у раскрытого окна, и положил на столик рукопись, хотя и незаметно, но нарочно сдвинув листы таким образом, чтобы завершавший историю знак иллюминатов оказался отчетливо видным.
– Как вы себя чувствуете, Кинни? – начал он с дежурного вопроса, стараясь не касаться разговора о рукописи и ее содержании до тех пор, пока хозяйка сама не обратит внимания на нарисованный треугольник.
– Спасибо, хорошо, – спокойно приняв предложенную формальную игру, ответила миссис Хайден, с ногами устроившись в самой глубине кресла и совершенно не обращая внимания на принесенную рукопись.
– Я вижу, вы стойкая женщина, Кинни, – решил пока не сдаваться Виктор.
– О чем вы? – она нехотя взглянула в его сторону, и он поразился безжизненности ее глаз, запавших и оттого ставших еще больше.
– Вы не плачете даже перед лицом такого ужасного происшествия.
– А что могут дать слезы? – снова отвернулась она, по-прежнему оставаясь внешне полностью равнодушной к происходящему.
– О, что вы, слезы могут дать очень многое, – сел на своего конька Виктор. – Разве вы не знаете, что женщины живут дольше, чем мужчины, именно из-за того, что они больше плачут?
– Да? – рассеянно переспросила миссис Хайден.
– Именно так. Современные ученые уже доказали это, – продолжил Виктор, с трудом удерживаясь от того, чтобы не встать и не положить руки на эти безвольно опавшие плечи. – Слезы слезам рознь. Благодаря тонкому химическому анализу удалось установить, что жидкость, выделяемая из глаз, например, при резке лука, совсем иная, нежели при огорчении или печали. Оказывается, со слезами горя из организма человека выводятся токсины, разрушащие организм при отрицательных эмоциях. И если слезы сдерживать, они накапливаются в организме и разрушают его. Так что слезы очищают человека не только…
– Зачем вы мне все это говорите сейчас, Виктор? – вдруг прямо взглянув ему в глаза, спросила миссис Хайден.
Виктор некоторое время спокойно выдерживал ее взгляд, а затем так же прямо ответил:
– Я прочитал ваши последние записи, Кинни.
– И что вас там поразило больше всего? – вновь как-то вдруг полностью сникнув, спросила она.
– Подпись.
– Что? – вдруг встрепенулась миссис Хайден. – Какая подпись?!
Она встала и… взгляд ее тотчас упал на отчетливо видимый знак иллюминатов.
Напряженное неподвижное молчание царило в комнате более минуты.
– Откуда это? Что это? Это что, печать местной клиники? Я ничего подобного не рисовала, – она схватила листы и стала судорожно перебирать их. Но убедившись, что знак действительно завершает последний исписанный лист наподобие своеобразной подписи, с каким-то самой ей непонятным чувством гадливости отбросила листы подальше и, упав на кровать, вдруг зарыдала в голос.
Виктор сидел молча – прямой, ошеломленный и неподвижный.
Но вот всплеск неожиданной эмоции, захватившей женщину, словно тайфун, прошел. Она села на кровати, повернувшись к Виктору лицом, отерла ладонью глаза и печально сказала:
– Простите меня. Я сама не понимаю, что со мной происходит.
– Нет, это вы простите меня, Кинни. Меньше всего на свете я хотел бы приносить вам огорчения.
– Да, Виктор. Спасибо. Как ни странно, но теперь я искренне верю вам. Но со мной случилось такое…
– Я знаю, Кинни. Однажды это потрясает каждого мыслящего человека. Потрясает до глубины души.
– Что – «это»? – настороженно спросила миссис Хайден, посмотрев на Виктора широко раскрытыми глазами.
– У вас возникла мысль об убийстве, и… убийство свершилось. – Глаза миссис Хайден, казалось, раскрылись еще шире и готовы были поглотить сидящего перед ней человека без остатка. Между тем он спокойно продолжал: – Все Священное Писание предупреждает нас об этом, но мы не верим ему до тех пор, пока не столкнемся с этим сами. Но… полностью очистить свои помыслы – не так просто, дорогая Кинни.
– Вы думаете?..
– Нет, Кинни. Я не думаю, я знаю, что все уродство окружающего нас мира, словно зеркало, отражает уродство нашего сознания.
– Но я не хотела… – тут миссис Хайден вдруг запнулась, не решаясь произнести то самое слово, которое дважды перед этим с трудом выдавил из себя Виктор.
– Я верю вам, Кинни. На самом деле мы не всегда даже можем дать себе отчет в том, кто кем владеет –
