интимным образом поощряя Домового к романтическому восприятию начального этапа семейного строительства. Она по-прежнему живо интересовалась его мнением, первая начинала исполненные уверенности и оптимизма разговоры о благополучном исходе родов и возвращении в спорт. По вечерам, когда Дим-Вадим усаживался на кухне ремонтировать очередной бытовой электроприбор, сидела с ним рядом и притворно сетовала: «Конечно же, бездушные железки мужикам всегда дороже и ближе». Молодой супруг в ответ начинал взволнованно оправдываться, доказывать необходимость поддержания процесса материального обеспечения семьи и, в конце концов, сбитый с толку лукавым взглядом супруги, сдавался на милость коварной победительницы. За бурными ласками забывался включенный паяльник, и только чадный дым кухонной столешницы возвращал молодых из царства амуров в прозаическую действительность.
Но в то же время он физически ощущал некую «раздвоенность» Натальи. Веселая, живая, она вдруг выпадала из настроения, взгляд ее становился неподвижным и отрешенным. В такие моменты Наталья делалась капризна, иногда до грубости резка. Вадим сразу замыкался и долго не находил возможности вернуться в уравновешенное состояние, глубоко уязвленный пренебрежением к себе. Правда, через какое- то время, будто отогнав некий морок, будущая мама вновь оживала и возвращалась в прежнее веселое и активное состояние.
Первый, второй, третий прецедент. «Возможно, это естественное состояние всех беременных женщин? В этот период им свойственны капризность, слезливость, всякие токсикозы», – рассуждал Вадим наедине с собой. Испытывая чувство неловкости, он осторожно, чтобы Наталья не обратила на это особого внимания, задавал вопросы о ее самочувствии и ни разу не услышал ни одной жалобы, которые так дотошно и подробно описываются в научно-популярных брошюрках.
В ходе недельных натуралистических наблюдений Вадим заметил и еще одну особенность в поведении супруги. Стоило маме-Иволгиной тактично постучать в дверь комнаты молодоженов или выйти на кухню в тот момент, когда Вадим под чутким и язвительно-добродушным руководством супруги творил кулинарные чудеса либо занимался воскрешением бытового прибора, как Наталья тут же становилась агрессивно- напряженной. Добродушие и заботливость свекрови, ее вопросы и советы молодая женщина комментировала богатой скептической мимикой. Ей ничего не стоило прервать маму-Иволгину на полуслове и, приложив руки к низу живота, капризно, с мученическим выражением на лице громко заявить о своей надобности «пописать». В интеллигентном семействе Иволгиных это вызывало недоумение и откровенный шок.
Как-то незаметно для себя Вадим тоже стал раздражаться на мать и мучительно переживал из-за этого.
Безусловно, после открытия обстоятельств происхождения пресловутого письма, авторство которого мама-Иволгина признала за собой в день официального оглашения невесткиной беременности, и у Вадима, и у Натальи были объективные причины относиться к ней не лучшим образом. «Но, – опять же наедине с собой рассуждал Домовой, – такой явной грубости и пренебрежительности не должно быть».
За эту первую неделю он, руководимый лучшими побуждениями, уже дважды порывался собрать всю семью на общий совет, чтобы все высказали свои претензии друг к другу, и можно было сообща выработать новые, не ущемляющие ничьих интересов правила и нормы отношений.
Но стоило ему попытаться озвучить свое предложение, как мать надевала маску снисходительно- скорбной жалости к сыну и подчеркнуто вежливо интересовалась: «Чем же это я могу быть полезна, дорогой?», а Наталья тут же начала нервно-торопливую болтовню, уводящую Домового в царство чепчиков, подгузников, сосок, погремушек, конвертов, лент и колясок…
Иволгин-младший сидел на унитазе в туалете отчего дома и неумело затягивался сигаретой «ВТ». Наблюдая за превращением сигаретного цилиндрика в пепельный столбик, он мучительно искал выхода из создавшейся ситуации. «Может быть, стоит изложить все это на бумаге? Два абсолютно одинаковых текста, один – матери, другой – Наталье…». Догоревшая до фильтра сигарета больно обожгла его пальцы. Вдруг в голову пришла мысль-озарение: «Боже! Да они меня делят!»
– Вполне, вполне упитанный бутуз у вас, голубушка, получается, – профессор Галле осторожно ощупывал округлившийся живот Натальи Иволгиной, в девичестве – Забуга.
– Доктор… – молодая женщина смущалась своего положения.
– Профессор, если позволите.
– Профессор, а он, – она показала глазами на свой шарообразный живот, – не слишком большой?
Акушер рассмеялся:
– Большими, душа моя, бывают арбузы на базаре. А у вас, простите за старорежимное выражение, – профессор подошел к умывальнику, но лицо его оставалось обращенным к пациентке, – богоданное дитя, и будет оно таким, каким ему положено быть согласно непостижимым для человеческого ума предначертаниям. – Он выключил кран и задумался, тщательно вытирая руки. – Да… Каким бы ученым этот ум ни был…
Выйдя на улицу, Наташа обмерла. Опершись на капот серой «Волги», прямо на нее, в упор, кривовато улыбаясь, смотрел Курбатов.
Она было решила: «Не замечу!» и уже сделала несколько шагов вниз по ступенькам, но передумала и подошла к нему.
– Привет-привет, прекрасное созданье. – Курбатов мягко дотронулся губами до ее щеки. – Давай, подвезу, – он широким жестом указал на свою новую машину.
– С обновкой тебя, – подражая деревенским кумушкам, сказала Наталья.
Курбатов подыграл:
– Ой-ой-ой, да и вас, – и бесцеремонно развернул Натальину руку так, что бриллианты кольца вспыхнули на солнце. – Как мы поглядим, с прибавленьицем поздравить можно?
Наташе стало неприятно, она с силой вырвала руку и грубо спросила:
– Чего надо?
– Ладно, не кипятись! Садись в машину, по дороге поговорим.
В машине она спросила:
– Ты что, следишь за мной?
