– Только совсем немножечко! – он показал пальцами, насколько он опережает. – Слишком быстро бежать не стоит, да и не дадут!
Как раз наступал май. Зима унесла с собой все печали, и Альбине Швецовой казалось, что свою долю испытаний она уже вытерпела. Может быть, искупила даже какой-то неведомый грех в прошлой жизни?!
На другой день после родов Переплет прислал розы. Это было очень трогательно. Альбина лежала в постели, на розы ей даже не дали и посмотреть – унесли из-за возможной инфекции. Здесь было строго – Акентьев и в этом случае подсуетился, пристроив роженицу в роддом «для своих», где не так давно разрешилась от бремени Дина. Несмотря ни на что Альбине почему-то не хотелось встречаться с ним сейчас, словно Переплет был одним из тех сказочных колдунов, которые могли сглазить малюток в утробе матери. Но отказываться от его подарков было бы совсем глупо и неблагодарно.
Также она не смогла отказаться от праздничного вечера, который Акентьев устроил для них троих спустя три недели после родов. Близнецов Сашу и Женю оставили на два часа под присмотром соседки, которая сама сидела с годовалым сыном.
– Как я выгляжу?! – Альбина кокетливо присела перед зеркалом в прихожей – вопрос был риторическим. – Ах, как давно я не была в свете!
Платьем своим она была довольна – строгий вечерний туалет, каких, наверное, немного в Ленинграде. Немного, потому что те, кто может себе его позволить – предпочитают что-нибудь поэкстравагантнее. Вкусы широкой общественности оставляли желать лучшего. Она помнила, как ворчал покойный Моисей по поводу моды, а теперь сама превратилась в ворчунью. Что это, интересно – признак профессионализма или, может (только не это!), возраста?
Бабушка платье бы одобрила. Эльжбета Стефановна даже после смерти оставалась для Альбины беспрекословным авторитетом. Девушка с грустью подумала о том, что почти все ее наставники и учителя ушли в мир иной.
– Вот это и странно! – сказал Марлен, отвечая на ее шутливую жалобу. – Твой нувориш мог бы и сводить тебя куда-нибудь, на концерт или в театр. Или у вас теперь другие интересы, мадам?
– Концерт? – задумалась Альбина, изображая простушку. – Алла Пугачева? Ну, ты же знаешь, – она снова стала собой, – Олег очень занят!
– Но на встречу с этим хлыщом он время нашел! – резонно заметил Марлен. – Значит, оно у него все- таки есть!
– Александр вовсе не хлыщ, – сказала Альбина и улыбнулась грустно своему отражению – кто бы мог подумать, что она станет защищать Переплета. – И то, что он работает в исполкоме, не означает, что он жлоб или дурак. Ты же знаешь, как он нам помог тогда с Моисеем. И дело он прекратил…
– Это он так говорит, – сказал Вихорев.
– Папа прекрати, или я рассержусь! – сказала серьезно Альбина. – А что касается встречи, то у Олега с ним общие интересы.
– Да, помню, помню… Ну что ж, я готов! – Вихорев вытянулся по струнке, по-военному. – Давай посмотрим на твоего выдвиженца!
В новом ресторане, недавно открывшемся на одной из улочек близ Невского проспекта, Акентьев долго оглядывался с таким критическим видом, словно это было его собственное заведение. На самом деле, ресторан находился под патронажем одного из его коллег.
– Интерьер не ахти! – сказал он. – Но китч теперь норма жизни. Это нормально в переходный период. Потом, вот увидите, все будет как надо!
– Кому надо? – спросил Вихорев.
Альбина посмотрела умоляюще на отца, но Марлен умел задавать вопросы, не накаляя атмосферу, и Переплет добродушно закивал, словно соглашаясь со всем, что тот имел сказать по поводу перемен.
– Нам с вами! – объяснил он. – Вот увидите – лет через пять или шесть все должно наладиться!
– А еще через десять уже и коммунизм! – не очень к месту вставил Олег.
– Нельзя жить иллюзиями, – сказал Акентьев. – Социализм при всех его достижениях в этой стране себя окончательно исчерпал. Мне, поверьте, это виднее, чем кому-либо из нас. И еще эта война в Афганистане…
– Войны идут при любом строе! – заметил Вихорев.
– Вы правы! – Переплет снова кивнул. – Только не при любом их так упорно замалчивают. То, что сейчас происходит, очень похоже на нашу политику в отношении Зимней войны. Вам ведь известно, что даже ветераны, принимавшие в ней участие, лишены льгот, полагающихся ветеранам Великой Отечественной? Впрочем, скоро мы это изменим. Восстановим справедливость!
– Вот это меня и беспокоит, – сказал Вихорев. – Из истории известно, что всякое восстановление справедливости оборачивается большими жерт-вами.
– Ну, вот и посмотрим, – сказал на это Акентьев, – насколько большевики преуспели в воспитании масс. Если завтра окажется, что общество не способно нормально функционировать при отсутствии тотального контроля, значит, все их достижения в деле просвещения – не более, чем пустая болтовня!
– Может, вы и правы, – согласился Вихорев. – Только я не понимаю, почему вы говорите об этом с таким спокойствием, если не сказать – оптимизмом? У вас, разумеется, есть партийный билет?
– Как и у вас, – сказал Переплет. – Я ведь разумный человек и вынужден мириться с тем, что я не могу изменить. Или, если точнее – с тем, что я пока не могу изменить. Но это не означает, что я согласен с происходящим.
В целом вечер вполне удался, но разговор об афганской войне получил неожиданное и очень неприятное продолжение две недели спустя. В тот вечер, вернувшись с близнецами с прогулки, она сразу поняла, что произошло что-то важное. У отца было особенное выражение лица, и Альбина знала, что это не предвещает ничего хорошего.
– Что случилось?! – спросила она, замерев у дверей.
