расстарался? Это было на него похоже. Он всегда считал полезным лишний раз напомнить Наташе о мировой общественности. А Наташа прислушивалась к собственному сердцу. Думала, что оно должно радостно забиться, стоит ей ступить на русскую землю. Но нет, не ощущала она никакой радости. Так всегда бывает – праздник в ожидании празд-ника. И ностальгия, которая иногда посещала ее в Англии, теперь казалась просто капризом. «Наверное, я совсем бессердечная», – подумала Наташа.
Она разочаровала журналиста, спросившего – не собирается ли она остаться в России.
– Я прилетела, чтобы увидеть свою дочь. Это неофициальный визит, после которого я вернусь в Англию. Там теперь мой дом, моя работа. Может быть, когда-нибудь… – она вздохнула.
Вадим не приехал встречать ее в аэропорт. Наташа высматривала его и боялась, боялась увидеть… Что он может сказать ей, что она скажет ему? Нет, не приехал, оставалось еще время, чтобы морально подготовиться к встрече, время, пока она будет добираться к нему домой.
Взяла такси и отправилась по старому адресу. Адрес пришлось уточнить по телефону заранее – не помнила Наташа точный адрес. Но когда машина въехала во двор, вот она где ее настигла-то, ностальгия… Ностальгия по прошлому, которое не вернуть. Вадим сам открыл дверь и сразу отступил, пропуская ее. А сам не сводил взгляда с ее лица.
– Здравствуй! – вышло не так твердо, как хотелось Наташе.
Голос у нее немного изменился. Лицо стало жестче. Может быть, Вадиму так показалось, он давно не видел ее, а все фотографии были спрятаны в самый дальний ящик. Вадим сразу после Наташиного отъезда хотел их выбросить, все до одной, чтобы и памяти не оставалось. Но потом передумал. Ради Верочки – тогда он еще не знал, что ей, к счастью, суждено увидеть свою мать не только на старой фотокарточке.
Он боялся до последней минуты, пока не увидел ее, что опять влюбится. Но нет, и правда, перегорело. Так что напрасно Гертруда Яковлевна возлагала большие надежды на эту встречу. Совершенно напрасно. Он ощущал только легкую грусть.
Похоже, то же самое чувствовала и Наташа. Она смотрела ему в глаза несколько секунд, потом не выдержала и отвела взгляд.
– Мы же не будем играть в гляделки, – пробормотала она смущенно. – Все-таки не дети.
– Конечно, – сказал он. – Конечно, не дети…
– Где она?! – спросила Наташа. – В больнице?
– Да, – Вадим подобрался. – На повторном обследовании.
На обследование ушла часть средств, которые удалось собрать. Вадим хотел сделать все, что от него зависело, прежде чем Верочку увезут в Германию.
Еще в Лондоне Наташа наметила план спасения, как она его назвала. Первым и главным пунктом была операция в одной из ведущих немецких клиник. Вадим вздохнул, но немедленно согласился. Вздохнул, потому что операция означала, что он будет на время разлучен с дочерью – выехать за ней он не мог, даже если бы располагал средствами.
Думал он только об одном – как отреагирует Верочка, когда увидит мать. До сих пор дочь была уверена, что мама где-то далеко. Иволгин очень боялся, что дочку однажды просветят добрые соседи или, скорее всего, их дети. Дети часто бывают жестоки. Но к тому времени, когда дочь начала общаться со сверстниками, история с Наташей уже поистерлась из памяти людской – слишком многое произошло за эти годы, да и приоритеты общества менялись.
К его величайшему облегчению, встреча в больнице прошла легко. Дочь не сразу поверила, что эта красивая женщина, похожая на кинозвезду – ее мать. А потом, поверив, широко открыла глаза, и Вадим вдруг понял (в эти дни открытия следовали одно за другим), что она все время ждала ее…
Ждала с тех самых пор, как стала понимать, что у нее должна быть мать, не может не быть. И еще он понял, что у Верочки его сердце – оно умело прощать… Если бы это сердце было еще и здорово!
Наташа склонилась над ней, в ее глазах блеснули слезы.
Верочка смотрела на нее молча. Все еще немножко не верила.
Наташа стала вытаскивать какие-то подарки, чтобы скрыть свое волнение. Вадим понял, что должен отойти.
О чем они говорили, он не слышал. Вышел, чтобы не мешать. Верочка бросила на него недоуменный взгляд, но так было нужно. И как назло именно сейчас, когда Вадиму хотелось остаться одному, это оказалось невозможным. В больнице, где обычно было малолюдно и тихо, он везде натыкался на посетителей или персонал.
Даже на лестнице. Там стоял человек в больничном халате, с чрезмерно отросшими усами, делавшими его похожим на какой-то опереточный персонаж.
Человек держал в руке газету – судя по всему, один из тех бульварных листков, которые теперь во множестве продавались на лотках возле метро. Вадим хотел было спуститься ниже, но и там стояли и курили двое санитаров, что-то обсуждали, матерясь. Лучше постоять с этим незнакомым человеком, даже если у него такие странные усы. Почти как у Сальвадора Дали.
Человек с усами тоже расположен поболтать.
– Вы слышали, что творится? – спросил он Иволгина, словно старого знакомого, с которым они тут на этой лестнице каждый день встречаются, чтобы обсудить новости бульварной прессы. – В городе родился мутант с ластами вместо ног! Пишут, что он прекрасно плавает… Здорово, а?! Что коммунисты с экологией сделали!
Вадим кивнул, не вслушиваясь. Он простоял не больше двух минут, потом не выдержал, извинился перед усачом и вернулся в палату.
Ласковый и, пожалуй, даже подобострастный прием, оказанный Гертрудой Яковлевной, Наташу слегка удивил. После всего, что случилось, она ожидала совсем иного. Тем более, что в памяти остался тот вечер, когда она застукала ее прощающейся с Курбатовым.
«Что все это значит?!» – этот вопрос читался на лице Наташи всякий раз, когда в поле ее зрения появлялась празднично улыбающаяся Гертруда Яковлевна.
