У ключа «Поварня»
В маленькой деревеньке Кокушкино все ребята были или много старше, или значительно моложе нас, да Володя и вообще любил общаться со взрослыми, более отвечавшими ему по развитию и интересам.
Вот почему и в эпизодах, описываемых мною, почти не фигурируют маленькие.
А сейчас я расскажу, как Володя ходил слушать пение мальчика-татарина Бахави?я.
Помню яркий солнечный день. Вскочив с постели, бежим вперегонки с Володей вниз по крутой тропинке среди деревьев, осыпающих нас каплями утренней росы, и по зыбким мосткам в купальню, бросаемся в воду, плаваем сажёнками, стараясь высунуться как можно больше из воды, лежим на ее сверкающей поверхности, кувыркаемся, ныряем и, насладившись купаньем, бодрые, освеженные, идем домой.
Солнце поднимается выше и выше. На обеденный отдых и водопой пригнал небольшое кокушкинское стадо подпасок Бахавий.
Володя любил слушать пение этого веселого парнишки. Бежим через плотину мимо мельницы на луг по другую сторону реки Ушни, к запруженному ключу «Поварня».
Бахавий, увидев Володю, затягивает татарскую песенку.
Общее содержание песни в передаче Бахавия таково: крестьянский мальчик был подпаском, потом батрачил, а затем его «забрили в солдаты».
Из этой старинной песни видно, что в те далекие времена простые люди ненавидели царскую солдатчину с ее нелепой муштрой и издевательствами.
У меня до сих пор остался в памяти один из куплетов этой песни на татарском языке:
Что в переводе значит:
Не успел Бахавий кончить песню, как появился пастух Антон и еще издали начал бранить Бахавия за то, что тот слишком рано пригнал стадо.
— Да как же без часов узна?ет он время? — заступается Володя.
— Отмерил четверо лаптей, вот и узнал! — возражает Антон.
Однако ни Володя, ни я не понимаем, как это лапти могут заменить часы.
Только после наглядного разъяснения Антона и Бахания мы поняли, что в полдень в это время года отбрасываемая человеком тень равна длине четырех его ступней. (Предполагается, что ступня пропорциональна росту.)
Володя тут же припомнил о гномоне — первом астрономическом инструменте (вертикальной палочке, отбрасывающей тень), при помощи которого первые астрономы — тоже пастухи — определяли высоту солнца.
Простой, без всякого поучительства рассказ Володи заинтересовал не только меня и Бахавия, но и старика Антона, хотя Антон всем был недоволен в этот день: он ходил в деревню Кодыли получать за пастьбу деньги и пришел ни с чем.
— «Должен неспорно, отдам, да не скоро», — ворчит Антон. — А у меня махорки ни зерна, да и рубаха с плеч валится, и купить не на что.
Володя вслушивается и в пение Бахавия, и в горькие слова Антона.
Он радуется солнцу, которое ярко светит; не пугает его и заслонившая солнце тяжелая грозовая туча.
Он впитывает в себя всё, всё, как впитывает земля влагу.
Отзывчивость Володи на светлые и темные стороны жизни поразительна.
Разговоры о прочитанном
Володя оказался куда более меня осведомленным в литературе, несмотря на то что в детстве, во время перенесенных мною тяжелых болезней, мне читали русских и иностранных авторов, да и сам я читал немало и был гораздо лучше знаком с классической литературой, чем большинство ребят моего возраста.
Володя очень любил расспрашивать о прочитанном:
— Это читал?
— Нет.
— А это?
— Нет.
На конец надоедает отвечать все «нет» да «нет», говорю «да».
— «Дым» Тургенева читал?
— Да…
Но Володя ясно слышит неправду и поэтому задает коварный вопрос:
— А повесть «Литвинов» читал?
Я, скромно уклоняясь от вторичной лжи, твердо заявляю:
— Нет, не читал.
— Ну, вот и соврал, что «Дым» читал! Если бы читал, то знал бы, что Литвинов — герой романа «Дым». Никакой повести «Литвинов» Тургенев и не писал.
До сих пор помню, как был я смущен не столько тем, что мало читал, но главное тем, что соврал и так ловко и быстро был уличен.
Никогда потом не вспоминал Володя этого разговора и никому не рассказывал о нем.
Этот случай рисует не только находчивость и остроумие Володи, но выявляет еще более ценные черты характера: не показную, а истинную, действительную деликатность, такт, заботливое и внимательное отношение к людям.
Кто бы другой мог удержаться, чтобы не подразнить или, по крайней мере, так или иначе не напомнить о моем посрамлении!
Позднее Володя говорил мне, что он особенно ценит литературные типы, обладающие твердостью и непоколебимостью характера.
Он обратил мое внимание на рассказ Тургенева «Часы», тогда еще мне неизвестный. Прочитав этот рассказ, я понял, что Володе должен был понравиться герой рассказа Давыд, причем именно за характер его.
Когда, кажется на следующее лето, я спросил Володю, не потому ли нравится ему этот рассказ, он мне
