тянутся на восток, а Берёзкин наступает. Как на них смотрели женщины! Самого Берёзкина я не видел, он вперёд проехал. Вот я думаю: почему я этого Берёзкина никак забыть не могу? Всё хочется встретить его, руку пожать. А почему же со мной так получилось, что я в резерве? Нехорошо, нехорошо ведь, товарищ полковник?
С месяц назад Даренский не поладил с начальником отдела Быковым. Как-то перед началом наступления советских войск на одном из участков фронта он высказал и обосновал мнение, что несколько южней места предполагаемого прорыва противник концентрирует силы и готовит удар.
Начальник отдела назвал его доклад чепухой. Даренский вспылил. Быков, как выражаются, «поставил его по команде смирно», но Даренский продолжал утверждать своё. Быков обругал его и тут же дал приказ о его увольнении во фронтовой резерв.
— Вы знаете, я работников строго сужу, — сказал Новиков, — но определённо: если б мне дали командную должность, я бы взял вас к себе в начальники штаба. У вас нюх, интуиция хорошая, а это важно, когда глядишь на карту. Правда, вот насчёт женского пола у вас слабость, но кто без слабостей.
Даренский быстро оглядел его живыми, весело блеснувшими глазами и усмехнулся, сверкнув золотым зубом.
— Одна беда, не дают вам дивизии.
Новиков подошёл к окну, сел рядом с Даренским и сказал:
— Вот что, я сегодня с Быковым обязательно поговорю. Даренский сказал:
— Спасибо большое.
— Ну, это вы бросьте — «спасибо». Когда Даренский выходил из комнаты, Новиков вдруг спросил его:
— Виталий Алексеевич, вам новая живопись нравится? Даренский оторопело посмотрел на него, потом рассмеялся и сказал:
— Новая живопись? Отнюдь нет.
— Но ведь как ни говори — новая.
— Ну и что же, — пожал плечами Даренский. — Вот о Рембрандте никто не скажет: старое, новое. О нём скажут: вечное. Разрешите итти?
— Да, пожалуйста, — протяжно сказал Новиков я наклонился над картой.
А через несколько минут вошла старшая машинистка Ангелина Тарасовна и, вытирая заплаканные глаза, спросила:
— Это верно, товарищ полковник, что Даренского отчислили?
Новиков резко сказал:
— Занимайтесь, пожалуйста, своими служебными делами. В пять часов Новиков докладывал обстановку генерал-майору Быкову.
— Что там у вас? — спросил Быков и сердито посмотрел на стоявшую перед ним чернильницу. Он невольно раздражался, когда видел Новикова, словно тот, принося ежедневно тяжёлые известия, именно и был виновником всех перипетий отступлений.
Летнее солнце ярко освещало долины, реки и степи на .карте, белые руки генерала.
Новиков размеренным голосом называл населённые пункты, начальник отдела отмечал их на своей карте карандашом, кивая головой, повторял:
— Так, так...
Новиков кончил перечисление, и генеральская рука, державшая карандаш, пропутешествовав с севера на юг, до устья Дона, остановилась.
Быков поднял голову и спросил:
— У вас всё?
— Всё, — ответил Новиков.
Быков составлял доклад о событиях, уже происшедших в начале месяца, и Новиков видел, что он встревожен обстоятельствами отчётной работы больше, чем событиями сегодняшней живой и грозной действительности.
Он стал объяснять Новикову движение армий, напирая на слова «ось» и «темп» Всё это касалось прошедшего времени.
— Видите, — говорил он, водя тупой стороной карандаша по карте, — ось движения тридцать восьмой проходит по совершенно точной прямой — темп отхода двадцать первой всё замедляется.
И он, взяв линеечку, стал прикладывать её к карте.
Новиков сказал:
— Разрешите, товарищ генерал Беда в том, что с такой осью да с такими темпами мы и на Дону не удержимся, а на подходе к нам никого нет.
Быков потёр резиночкой солнечное пятно, переползавшее на красную ось движения одного из соединений, и сказал слова, которые Новиков часто слышал от него!
— Это не наше дело, над нами тоже есть начальство, резервами располагает Ставка, а не фронт.
После этого Быков посмотрел внимательно на ногти своей левой руки и недовольным голосом сказал:
— Сегодня генерал-лейтенант докладывает маршалу, вы, товарищ полковник, находитесь неотлучно в отделе: вас вызовут. А сейчас можете быть свободны.
Новиков понял недовольство Быкова. Начальник отдела относился к нему холодно. Когда стоял вопрос о выдвижении Новикова на старшую должность первого заместителя, Быков сказал: «Да, собственно, работник хороший, в этом ошибочного нет ничего, но, знаете, всё-таки он неуживчивый, с самомнением, не сумеет организовать в работе людей».
Когда Новикова хотели представить к Красному Знамени, Быков сказал «Хватит с него и Звёздочки», и он, действительно, получил Красную Звезду. Но когда Новикова зимой хотели забрать в штаб направления, Быков всполошился, стал хлопотать, писал объяснительную записку о том, что без Новикова он никак не может обойтись, и так же категорически отказался поддержать Новикова, когда тот подал рапорт о своём желании перейти на строевую должность.
Когда кого-либо из сотрудников отдела спрашивали, где получить те или другие сложные сведения либо кто может осветить запутанный вопрос, сотрудник убеждённо говорил: «Лучше прямо к Новикову идите, а то Быков вас ещё в приёмной поманежит часика полтора, он либо заседает, либо доклад принимает, либо отдыхает, а потом скажет: «Спросите Новикова, я ему это дело поручал».
Комендант из уважения, а не по рангу давал Новикову на каждом новом положении хорошую квартиру; начальник АХО, человек без иллюзий, выдавал ему лучший габардин на костюм и лучшие папиросы, и даже официантки в столовой подавали ему обед вне очереди и говорили:
— У полковника минуты свободной нет, ему ждать нельзя! Секретарь Военного Совета батальонный комиссар Чепрак рассказывал однажды Новикову, как заместитель командующего, просматривая список вызванных на важное совещание, сказал!
— Быков есть Быков. Вызовите полковника Новикова.
И, видимо, Быков знал о таких вещах и не любил, когда Новикова вызывали на совещания. В последнее время он обижался и сердился на Новикова — тот подал начальнику штаба докладную записку, в которой излагал свои мысли и предложения, критически разбирал важную операцию. Быков знал от адъютанта, что докладная записка заинтересовала командующего. Его обижало, что Новиков подал записку, минуя своего непосредственного начальника, и даже не посоветовался с ним.
Он считал себя опытным и ценным работником, знатоком всех уставных положений, правил и норм, организатором сложной, многоэтажной документации все делай архивы находились у него в идеальном порядке, дисциплина среди сотрудников была на большой высоте. Он считал, что вести войну легче и проще, чем преподавать правила войны.
Иногда он задавал странные вопросы:
— То есть как это не было боеприпасов?
— Да ведь склад был взорван, а на ДОП не подвезли, — отвечали ему.
— Не знаю, не знаю, это никуда не годится, они обязаны были иметь полтора боекомплекта, — говорил он и пожимал плечами.
Новиков, глядя на хмурое лицо Быкова, подумал, что в личных делах начальник отдела умеет проявлять гибкость и изобретательность, умело поддерживает свой авторитет; здесь-то он быстро применяется к обстоятельствам, умеет отпихнуть кого следует, умеет показать товар лицом, то, что называется ударить так, чтобы зазвенело, хотя такое поведение ни в каких правилах, уставах и нормах не обозначено.
Новиков, присмотревшись, заключил, что и знания Быкова сомнительны.
Новиков сказал:
— Афанасий Георгиевич, разрешите поговорить по одному вопросу.
Он назвал Быкова по имени и отчеству, намекая этим, что служебный разговор кончился и он просит разговора по личному поводу Быков, поняв это, указал ему на стул:
— Пожалуйста, слушаю вас.
— Афанасий Георгиевич, я о Даренском, — сказал Новиков.
— То есть? — спросил Быков и поднял брови — О чём, собственно?
По недоуменному выражению его лица Новиков понял, что разговор обречён на неудачу, и рассердился.
— Да вы знаете о чём он работник ценный, зачем ему мотаться в резерве, мог бы дело делать. Быков покачал головой:
— Мне он не нужен, думаю, и вы без него обойдётесь.
— Но ведь по существу в том споре он прав оказался.
— Тут дело не в существе, вернее, не в этом существо.
— В этом и существо. У него замечательное умение по небольшому количеству данных быстро разгадать обстановку, намерения противника
— Мне в отделе гадалки не нужны, пусть идёт в развед-отдел.
Новиков вздохнул.
— Право же странно, человек создан, можно сказать, природой для штабной работы, а вы его не хотите использовать. А я танкист, не штабной работник, подаю рапорт — вы меня не отпускаете...
Быков закряхтел, вынул карманные золотые часы, удивленно наморщил лоб и приложил часы к уху.
«Обедать собрался», — подумал Новиков.
— Вот, у меня всё, — сказал Быков. — Можете быть свободны.
Тяжёлый путь штаба и войск Юго-Западного фронта от Валуек до Сталинграда свершился.
