«Экипаж» оказался длинными широкими посольскими «Жигулями» с газогенератором. Высокий мужчина с бесстрастным лицом, одетый в форму охранного корпуса дипмиссий, предупредительно распахнул заднюю дверцу перед Третьяковыми, погрузил багаж.
Муромцев сел на переднее сиденье справа. Денис поместился у окна сбоку от отца – и с огромным любопытством огляделся. Он ездил из легковых машин только в отцовском служебном «Волке» и отметил, что «Жигули» и правда как на картинке – большой мягкий салон, диван, обтянутый черной кожей, включившийся кондиционер… ой, оказывается, они уже едут. Над капотом автомобиля невесть откуда взялся имперский флажок.
– Везти в сеттльмент или ко мне домой? – Виктор Анатольевич развернулся к пассажирам, небрежно- красиво положив локоть на спинку сиденья.
Борис Игоревич с интересом спросил:
– Разве ваш дом не в черте сеттльмента?
– Нет, – покачал головой Муромцев. Усмехнулся и важно добавил: – Так исторически сложилось. Я бы рекомендовал ко мне. Будет с вашей стороны просто оскорблением отвергнуть гостеприимство моей семьи; жена с утра делает манты.
«Что такое манты?» – подумал Денис, глядя, как за окном все быстрей разгоняются широкие, очень зеленые и, на его взгляд, слишком многолюдные улицы Верного.
Слово противное… Мальчишка представил себе здоровенного морского ската, запеченного в тесте. Бррр… Гадость. Кроме того, ему не очень хотелось жить в чужой семье, пусть даже с родителями рядом. Это значит – подчиняться чужим и непривычным правилам, ну его… Но мальчишка понимал – его спросят в последнюю очередь… и ошибся. Его совсем не спросили.
– Тогда мы принимаем ваше предложение, Виктор Анатольевич, – согласился Третьяков- старший.
Валерия Вадимовна добавила:
– Если это можно, давайте поедем через город, хочется посмотреть.
Муромцев передал Третьякову-старшему большую кипу ярких газет, извлеченную из перчаточника:
– Это сегодняшние утренние, изучайте… А через город – конечно, можно ехать через город… Маршрутом, каким обычно возим туристов… Коля! – обратился он к водителю.
– Сделаем, товарищ лейб-гвардии полковник, – сказал Коля, и Денис отвлекся от окна.
Лейб-гвардии полковник?! Между Муромцевым и отцом – аж три ступеньки?! Лейб-гвардии полковник – это же генерал по общему счету!
Муромцев засмеялся и извиняющимся тоном сказал:
– Коля так дает понять, что со мной надо обращаться уважительно…
Денис покосился на отца. Но тот как будто ничего не слышал – разложив газеты не только на своих коленях, но и частично на коленях жены и сына, просматривал их, держа в руке цанговый карандаш и что-то отчеркивая быстрыми движениями.
Денис понял – отец уже работает. Вот именно сейчас и именно так. И стал просто смотреть в окно, в то время как Муромцев действительно тоном экскурсовода (в котором была ка-а-апелька самоиронии) объяснял Валерии Вадимовне, что и как за окнами.
Денис всегда считал экскурсоводов самыми страшными врагами всего интересного. И не слушал, а смотрел.
У него оставалось странное впечатление. Машин почти нет; вдали мелькнула линия струнника, недостроенная. Много верховых и колясок, хорошо… но вот проехал красивый автомобиль, Денис даже не знал, какой, видно только, что с бензиновым двигателем (!), а на перекрестке промчались через улицу двое пацанов и одна девчонка, лет по десять-двенадцать – все босые. Причем видно, что не для удовольствия, а и одеты так, что прямо снять все и на переработку сразу, а самих – в душ. Среди яркой, умелой рекламы было много «черной» – то есть такой, цель которой не оповещать о новинках, а заставить людей покупать ненужные им вещи, Денис знал о таком. И дети в рекламе! Разные малыши в колясках, подростки с конфетами… Как это разрешают?! А вон даже реклама сигарет!!! Шваброй заколоться… И нищие, сколько настоящих нищих! Убиться о косяк, как же так можно?!
– Ничего город, красивый и зеленый, – сказала Валерия Вадимовна. – И зелень ярче, чем наша.
Денис сердито покосился на мать. Но не мог не признать про себя, что сказала она правду. Верный и правда тонул в густой, сочной зелени. Денис пытался себя убедить, что она слишком пестрая, но не получалось. Как и всякий нормальный мальчишка, он любил деревья и кусты. Он уже почти совсем собрался сказать – просто из вредности, – что в городе много лишнего, но… что это такое?! Да нет, правда!!!
Он закрутил головой, вызвав недовольный взгляд матери (она свела брови и шевельнула губами сердито: «Дениссс!») . Но Денис не обратил внимания. Сквозь мягкое урчание мотора неслась явная мелодия – ее вели горны и поддерживали рассыпистым треском барабаны – «Бей, барабан, не умолкай… в ногу, дружище, бодрей шагай…».
Колонна пионеров – человек сорок, мальчишки, в подогнанной форме, не хуже, чем у самого Третьякова-младшего, с музыкантами впереди, знаменной группой и двумя вожатыми по флангу – прошла навстречу. Быстро. Нет, не прошла быстро, а мелькнула быстро – из-за того, что машина ехала. Денис вертанулся на сиденье – но знаменитая зелень уже скрыла все от жадного взгляда мальчишки. Денис вздохнул печально и, повернувшись, наткнулся на взгляд Муромцева.
– Ну, давай, спрашивай, – улыбнулся Виктор Анатольевич Денису.
Тот смутился:
– А как вы…
– Трудно не догадаться, – продолжал улыбаться Муромцев. – Ты хотел спросить про пионеров?
– Да… Этот отряд, который мы встретили. Он что, местный?
– Местный, – кивнул Виктор Анатольевич. – В Верном семь отрядов. И два в сеттльменте.
– Семь – это же капля в море, – пробормотал Денис. – Сколько у вас ребят и девчонок подходящего возраста?
– Детей много, – Муромцев погрустнел. – Но половина из них и в школу-то не ходит.
– Кстати, – вмешался вдруг Третьяков-старший, – а сколько всего в Верном населения?
– Почти восемьсот тысяч, – ответил Виктор Анатольевич.
Денис хлопнул глазами изумленно, Валерия Вадимовна сказала что-то не очень приличное, кажется, а Третьяков-старший пробормотал:
– Пятая часть населения республики. В два раза больше психомаксимума. Так, кажется? – он покосился на жену, та сердито кивнула. – И что люди делают?
– В основном, перебиваются случайными заработками. Очень высока преступность.
– Надо думать… – буркнул отец и снова вернулся к газетам.
«Жигули» вдруг свернули на какую-то совершенно негородскую улицу, даже травой подзаросшую. Посреди улицы мальчишки играли в лапту – человек двадцать, все тоже плоховато одетые, они раздались перед машиной, и Денис запомнил прочно взгляд крепкого паренька со спутанной гривой каштановых волос – ловко подбрасывая мячик концом биты, он неотрывно смотрел на машину со смесью зависти и неприязни. Потом кто-то резко свистнул – и сразу за проехавшими «Жигулями» игра возобновилась. Пожилые люди с лавочек тоже провожали машину взглядами, но скорей равнодушными. Маленькие домики тоже тонули в зелени, как будто маскируя за ней свою непритязательность. Если не сказать нищету…
– Это еще ничего, – сказал Муромцев, когда машина проехала по красивому мостику через узкую речку. – Это не трущобы. Тут живут люди, у которых есть работа. Худо-бедно, но постоянная…
– Дерьмо, – неожиданно высказалась Валерия Вадимовна.
Денис вытаращил глаза. Мать выглядела не просто сердитой – злой, даже ноздри у нее то и дело раздувались и твердели.
– Дерьмо, – подтвердил Муромцев. «Жигули», плавно кренясь, выехали на широкий проспект, разделенный полосой лип. Тут был довольно много машин. – А вот и еще одно дерьмо – здание Совета директоров знаменитой «Энергии», нашего главного оппонента. Кстати, примечательно, – Муромцев засмеялся, – оно построено на месте так называемого ханского дворца. Одно время часть Верного была
