Последний воин

Ладно, я сидя, угу?

Но голос оруженосцу пока не изменил — и легко перекрыл шум (не все слышали, что продолжается концерт), придавив его.

_ — _Налейте_на_прощанье_чашу_мне!_
_Я_не_оставлю_ни_глотка_на_дне!_
_В_далекую_дорогу,_по_которой_нет_возврата,_
_Я_отправляюсь_на_лихом_коне!_

_Пусть_черный_волк_у_стремени_бежит,_
_Пусть_черный_ворон_за_плечом_летит,_
_Серебряной_подковой_в_небесах_веселый_месяц_
_Удачу_обещает_мне_в_пути!_

_Мой_меч_не_заржавеет_на_стене!_
_Судьба_еще_подарит_битвы_мне!_

Гарав выхватил Садрон и ловко перекинул его из руки в руку под общий одобрительный смех:

_ — _Как_знамя_разметал_по_небесам_полночный_ветер_
_Закат_в_кроваво — яростном_огне!_

_Примчится_смерть_на_черном_скакуне_ — _
_И,_как_сестра,_протянет_руку_мне!_
_Холодный_лунный_луч_дорогой_упадет_под_ноги_ — _
_И_в_небеса_мы_повернем_коней!_

_Налейте_на_прощанье_чашу_мне!_
_Я_не_оставлю_ни_глотка_на_дне!_
_В_далекую_дорогу,_по_которой_нет_возврата,_
_Я_отправляюсь_на_лихом_коне! [44]

Это и было последнее, что он помнил связно…

* * *

…Сказать, что утром Гараву было плохо — значило, не сказать ничего.

В конце концов, это нечестно, мрачно размышлял он, склонившись над бочкой, покачиваясь и кривясь от мерзкого вкуса во рту и боли, катающейся в голове на тройке с бубенцами. Нигде не сказано, что воин добра и защитник правого дела может так мучиться с похмелья. Нигде не упоминается, что поборник справедливости может столько выжрать винища и заблевать весь двор (он мучительно рыгнул). Эти страдания по опредению — удел слуг зла, и поделом им. Ему — то за что?!

Ох, как же плохо — то.

Ва — аб — ще — е–е…

Ваще. Ульп.

— Уууууу… — печально сказал мальчишка и отвесно сунул голову в бочку. Стало полегче, холод как бы обволок боль коконом. Непрочным — двинешься — и порвётся, поэтому Гарав испытал сильнейшее желание утопиться, чтобы не мучиться снова.

Нет. Он решительно выдернул голову на волю и, приглаживая волосы обеими руками, качаясь и временами длинно вздрагивая всем телом, отправился искать Фередира. Далеко не ушёл — уткнулся лбом в стену через пару шагов, раскорячился, кое — как расшнуровался и стал сливать под стену вчерашнее вино, резко запросившееся наружу — хорошо ещё, там, где положено природой на этот раз. Только потом смог и правда переключиться на поиски.

Утро было мерзейшее, и не только от похмелья. Стоял туманище, было сыро и промозгло. Пили, видимо, вчера все или почти все — Гарав пару раз перешагнул через в дупель пьяных соратников, спавших прямо под заборами. Сунулся в корчму — там было то же самое, только трое или четверо ещё сидели за столом и орали похабную песню про сложные и весёлые взаимоотношения орка и волколака.

— Фередир где? — сипло спросил Гарав, но ответа не дождался.

Снаружи сорвался с крыльца, поскользнувшись на ступеньках — удержался на ногах только потому, что вцепился в перила. Пробегавший мимо вчерашний кухонный мальчишка хихикнул и ускорил бег. Гарав хотел догнать его и дать пинчища, но передумал и полез на сеновал над конюшней — как по наитию.

Ну конечно. Фередир был там. Лежал голый в обнимку с девчонкой своих лет и взрослой женщиной, одетыми примерно так же.

— Вставай, алкашня, — Гарав дёрнул его за ногу и, морщась, спустился с лестницы.

Фередир слез с чердака не сразу — сумрачный, растрёпанный, волосы — набиты соломой. Наступил в грязь, выругался и спросил, шнуруя куртку:

— Что за жизнь такая!!! Сапоги мои где?

— У шлюх своих спрашивай, — буркнул Гарав, с трудом умащиваясь на нижней перекладине заплота вокруг конюшни.

— Это не шлюхи, а вполне почтенные селянки… — Фередир поглядел наверх. — Только я не помню, откуда они взялись.

Сверху упали сапоги и послышалось хихиканье. Фередир сел на край яслей и стал обтирать ноги соломой. Гарав скривился:

— Да помой же, вон бочка.