– Ну, мам, ну давай возьмем, – Наташка чуть не плачет. – Пожа-алуйста. Я все делать буду: и убирать, и гулять, и мыть, и прививки.
А я все носом в руки тычусь. Кто тут устоит?
– Ладно, бери своего Амурчика, но смотри у меня!
Что тут началось! Визг, писк, чмоканье. Суровая бабка Катя и та разулыбалась. А мы домой пошли. Пятый этаж без лифта, хрущоба двухкомнатная, но это ж не под лавкой во дворе!
И стали меня мыть в четыре руки детским шампунем, сушить полотенцем и феном, кормить гречневой кашей и играть со мной в мяч стали! А спать я лег в прихожей. Хотели у двери положить, но тут уж я не уступил: коврик перенес, куда хотел. Отсюда у меня и дверь, и балкон под контролем.
На выходных мы поехали покупать ошейник, поводок и намордник. Наташка просила самый красивый, но на мою морду не всякий налезет. Что подошло – то и купили. А на ошейник тут же сделали бляху с гравировкой: «АМУР».
Потом засобирались гулять, в парк. День выдался солнечный, теплый. Меня, конечно, хотели оставить дома, но я показал, что до их приезда ни малую, ни большую нужду терпеть не стану. Поем всю обувь, прогрызу диван, а может и холодильник, и меня взяли. Доехали не без приключений. И пускать меня не хотели, и хвост прищемило, и лапы оттоптали, но работа – есть работа! Да и не работа это уже, а удовольствие. Да, да! Кого не любили, тот не поймет. Для меня охранять эту девчонку – удовольствие!
А через пару дней случился у Наташки праздник. День рождения. Куча народу заявилась, а меня закрыли на кухне. И проверить никого нельзя. Я было попытался в щель выскользнуть, но мама Таня строго сказала:
– Сиди пока тут, Амурчик. Перепугаешь еще людей.
И как быть прикажете? Сижу на кухне, а там кому попало дверь открывают, в квартиру пускают без проверки.
Хорошо Наташка не утерпела – похвастаться захотелось. Прибегает, кричит прямо с порога:
– Амур, пойдем знакомиться. Я тебя девчонкам покажу.
Ну, и поехало. Маша, Ирка, Дашута, Ксюха… Вырядились все. Расфуфыренные, причесанные, наряженные.
– Ой, какой!
– А погладить можно?
– Не кусается?
Не-е, не кусаюсь. Только гладь поаккуратнее.
В итоге всех гостей я обнюхал, всех проверил, погладить дал, в руку потыкался… Все довольны. И стоило мне расслабиться – этот заявился, как его… Одноклассник Наташкин. На Гарри Поттера похож, у Наташки на тумбочке книжка лежит, вот там на обложке – вылитый он.
Не люблю таких. Вечно все лучше всех знают.
Понятно, меня и с ним познакомили.
– Это Амур.
Гарри очками на меня сверкнул, смерил от ушей до хвоста, потом повернулся и говорит:
– А порода какая?
Тут бы Наташке и промолчать: не знаю, мол, не помню, у мамы спроси… Нет, ляпнула гордо еще так:
– Буль-терьер!
Девчонки смеются, а Гарри в позу надменную встал и сказал, как отрезал:
– Никакой это не буль-терьер. Это томарктус! На зубы его посмотрите!
Тут уж я пасть захлопнул. Как же, счаз! Так я тебе и показал свои зубки. И когти свои пустотелые не покажу, а на руки я даже Наташке не даюсь – не может собака моего размера столько весить.
– Кто?!
– Томарктус, – теперь Гарри уже объяснял, как учитель нерадивому школьнику. Снизошел. – Реликтовое млекопитающее. Один из прямых предков современных киноидных!
– Алик, не грузи! Причем здесь кино?
А, вот как его зовут – Алик. Очень подходит.
Девчонки смеются. Действительно: я и кино – две совершенно не совместимые вещи!
Но Алика так просто с толку не собьешь:
– Киноидные – это собакообразные. Кинос – собака по-древнегречески, если вы не знаете. Мне про них дядя рассказывал, он палеонтолог.
И понес, и понес…
– Ты, Наташка, даже и не представляешь, когда они жили? Это же современники мамонтов! Да что там мамонты, возможно и раньше, – продолжая вещать, он рассматривал меня каким-то странно холодным, изучающим взором, так что пришлось прятаться то за Наташку, то за кресло. Я даже стал жалобно поскуливать, чтобы показать, насколько я испуган. -…вели в основном ночной образ жизни, предпочитая одиночество, но объединялись в стаи при охоте на крупную добычу. Даже фороракос…
Заскучавшие было девчонки встрепенулись, хихикнули на незнакомое слово. Алику пришлось разъяснять: -…э-э, это такая птица, хищная, побольше страуса…
Ха-ха. Какое там «побольше»! Да страус рядом с ней – воробей недокормленный. -…хотя для томарктуса он, пожалуй, великоват. У того было удлиненное тело и довольно короткие лапы.
Ага, знаем мы, как твой дядя с компанией скелеты собирают. Нашли кучу костей, сложили, что подошло друг к другу и – будьте любезны! – образец древней жизни.
Я уж думал, эта пытка никогда не кончится. Алик вещал, девчонки клевали носами, а Наташка – или мне только показалось? – начала особенно пристально на меня посматривать.
Положение спасла мама Таня.
– Эй, молодежь! К столу! Все готово!
Алик-Гарри поперхнулся на полслове, девчонки с визгом побежали в большую комнату. Наташка махнула рукой:
– Ладно, Алик, хватит. Ну, какой он реликт? Томат… томар…
– Томарткус.
– Вот-вот. Собака, как собака. Только хорошая, правда, Амурчик?
А как же. Хочешь, хвостом повиляю?
– Откуда он у тебя?
Вот неугомонный! Пришлось Наташке соврать, хоть она это дело и не любит:
– Мы его купили! На Птичке. Там таких много.
– А родители его ты видела?
Ситуация накалялась. Наташка покраснела, но тут опять вмешалась мама Таня:
– Наташа! Олег! Ну, где вы?
Вечером, когда все разошлись, Наташка рассказала маме аликовы теории. Я же, старательно изображая вечно голодных собак, сидел у стола и провожал жалобным взглядом каждый кусок вкусной еды, проходящий мимо меня. Вдруг мама Таня сказала:
– А он действительно необычный, а, Наташ? Ты посмотри, ему ведь не хочется есть. Он как будто изображает голод.
Упс! Я привстал и заскулил. Наташка засмеялась.
– Он просто кушать хочет. На, Амурчик!
Я осторожно слизнул с ладони кусок котлеты и, жадно чавкая, проглотил.
– Хорошая собака, хорошая. Реликт ты наш полосатый.
Фу-у, вроде пронесло.
Наступило лето. На каникулы Наташка никуда не поехала. Просто некуда было, а в лагерь она не хотела. Из-за меня, конечно. Мама Таня повздыхала, попеняла мне, но потом решила, что вот, в августе будет отпуск, и мы все вместе поедем к ее подруге под Истру. На дачу. А пока мы ездили купаться на водохранилище – всего-то десяток остановок на двух трамваях, ходили в парк на собачью площадку. В общем, как говорила бабка Катя, гулеванили.
На этой самой площадке я опять прокололся. То есть вначале все было, как и задумано: бревно очень узкое и скользкое, лестница слишком крутая, а в трубу я вообще не полезу – там темно и страшно. Но постепенно, к великой Наташкиной гордости, упорные тренировки пошли мне на пользу.
На площадку пузатый дядька в джинсах с подтяжками приводил бельгийскую овчарку. Для себя дядька нес упаковку баночного пива, а для псины – мешок костей из магазина 'Собачий пир'.
Красивый пес, черный, как смоль, звеня медалями, устраивал показательные выступления. И тут уж мешать не моги! Наташка, обычно, отводила меня в сторонку, приговаривала:
– Вот, смотри и учись.
Я сидел и смотрел, хотя мне было глубоко по барабану, с какой элегантностью Экселенц (какое скромное, со вкусом подобранное имя) берет барьеры и бегает по бревну. Бревно я давно освоил, а забор Наташке по макушку, и если я его вдруг перепрыгну, народ сильно
