из тёмных речных омутов — выйдем как раз тогда, когда враги наши решат, что нас нет больше… Все, кто пал за Россию — и обрёл бессмертие.
Наверное, Юлька думала о чём-то подобном. На свой пионерский лад… Потому что она вдруг… запела, звонко и отчаянно:
Каратели взревели и пошли на штурм…
…Мы не то что отбились, а заставили их залечь по периметру поляны. Юлька кашляла — пуля попала ей в живот — и сжимала пистолет. Я передёрнул затвор ЭмПи — пусто — и тоже достал «парабеллум». Юлька сказала:
— А я тебя любила. Только тебя, Боря… Сразу влюбилась, даже до того, как по морде дала, что ты меня поцеловал… — и снова запела, заставляя себя не кашлять:
Я начал стрелять — они лезли на поляну. Сменил обойму, снова стрелял. Юлька содрогнулась, и я увидел, обернувшись, что в неё попали ещё раз — в шею, кровь брызгала струёй. Я бросил «парабеллум» и, обняв её, зажал рану ладонью. В мою руку изнутри толкалась кровь — толкалась убегающая Юлькина жизнь. Она зевала, уютно лёжа у меня на руках, и глаза у неё были спокойные и сонные. Нагнувшись, я поцеловал Юльку в мокрые от крови губы и тихо сказал:
— Дай мне по морде…
А когда распрямился — то увидел немца.
Он был огромен, этот атлет с рубленым лицом, шедший к нам от края поляны — молодой стройный офицер, решивший подать пример подчинённым. Форсисто примятая фуражка поблёскивала тусклым серебром. Настороженно смотрел на нас ЭмПи у бедра. А за ним поднимались остальные…
Немец подошёл к нам и остановился. Посмотрел на нас. Посмотрел вокруг. И, покачав головой, негромко сказал:
— О майн готт, дас ист киндер. Фир киндер, унд аллес… майн готт…[59]
— Ну что, — спросил я его, — как вам бой? То ли ещё будет…
Раздался выстрел — и офицер рухнул наземь, даже не дёрнувшись. Я повернулся — и увидел, как трое эстонцев с тупо-злобными лицами колют штыками Сашку, сжимающего в руке пистолет.
Это он выстрелил. Ожил. Чтобы выстрелить во врага.
Они кололи его снова и снова, хотя теперь-то он был мёртв уже точно…
— Борь, — прошелестела Юлька, — вот, — и я увидел, что у неё в руке граната. — Не оставляй меня им. Давай… вместе.
— Конечно, — ласково сказал я, прижимая её к себе. Они шли к нам — полицаи, эстонские каратели — а на краю поляны стояли трое егерей и смотрели на нас с холодным уважением. Я увидел, как один из них отдал честь — и двое других повторили его жест. Но мне было уже всё равно. Я обнял Юльку покрепче — и выпустил предохранитель гранаты, которую держал между своим животом и её спиной…
ЧТО ЭТО?!
НЕ НАДО!!!
Я НЕ ХОЧУ!!!
НЕ НА-ДО-О-О-О!!!
…Поляна была пуста. Шёл мелкий нудный дождик, неподалёку лаяла собака и взрыкивал никак не желающий заводиться двигатель. Девчоночий голос весело крикнул:
— Макс! Принеси!.. Пап, а чего он не несёт?!
Я встал, но тут же ноги подломились — пришлось снова сесть. Я не понимал, что произошло и не фиксировал происходящего. В голове остались обрывки мыслей. Кусты раздвинулись, показалась острая любопытная морда колли. Нашли?! С собаками… Следом появилась девчонка, одетая невероятно чудно, но весёлая и беспечная; она уставилась на меня и округлила глаза и рот, попятилась…
— Где немцы? — спросил я. Она попятилась дальше и закричала:
— Па-па! Па-ап!!!
А я вдруг всё понял. Стиснул зубы, но тоскливый вой прорвался сам собой и, запрокинув лицо к верхушкам осенних деревьев, я перестал его сдерживать, слыша, как прорываются в нём горькие слова:
— За что?! За что?! За что-о?!
Глава 45
Борька молча смотрел в окно. Молчание было таким долгим, что я не выдержал и спросил:
— А дальше?
— Дальше… — неохотно ответил он, не глядя на меня. — Оказалось, что это дочка одного бизнесмена, они застряли на дороге около Кабанихи… Ну, они меня подобрали, отвезли в больницу — я сильно не в себе был… Потом навещали часто. Девчонка смешная такая… Ну, сразу наши понаехали, родители — маму тут рядом со мной и положили с сердечным приступом… Я тут же закосил под амнезию, даже в областных газетах писали про этот случай — парень был неизвестно где четыре с половиной месяца, вернулся странно одетый, имеет след зажившего огнестрельного ранения, ФСБ зомбирует подростков из военно-патриотических клубов и использует их как снайперов и диверсантов по всему земному шару… Круто было. А правду я никому не рассказал, даже Вальке… Да и вообще, — он посмотрел на меня и усмехнулся, — выдумал я всё. А вы поверили? Если вы в музее закончили, то я прошу вас покинуть здание, у меня ещё работы полно. А вы и на автобус можете опоздать…
— А больше? — спросил я, не двигаясь. — Больше ты ничего не хочешь рассказать?
— А что ещё? — пожал он плечами и затянул ремень напульсника. — Как я в Новгороде ударил старика, эстонского туриста, и мне дали год условно? А «АСК» обязали выгнать меня из дружины, но он не выгнал и отстоял меня, хотя я не мог ему объяснить, что узнал того эстонца-конвоира, который бил меня прикладом и называл «русской свиньёй»? Как я поджёг склад со стройматериалами, когда собирались делать кладбище погибшим на этой земле гитлеровцам — в знак примирения? Об этом никто не узнал, а вы, если хотите, можете рассказать, это было в апреле… Как я подрался с пацанами, которые снимали бронзовые звёзды с кладбищенской ограды — их было пятеро, и я вовремя опомнился, сам не сообразил, как и когда у меня финка в руке оказалась… Как я пробрался на телестудию, где записывали выступление одного заезжего «исследователя» и, когда она начал говорить про НКВД, заградотряды и советскую империю зла, попал ему точно в рот тухлым яйцом? Меня, кстати, тоже не поймали… Как я в первый месяц не спал по ночам и проклинал Господа за то, что он меня спас, за то, что он меня сделал изменником?.. Как я украл у одной бизнесвумен любимую собачку, получил за неё выкуп в три тысячи долларов, а потом нашёл дальних
