свечечки. Они ведь наверняка захотят показательное дело организовать — дескать, смотрите, как мы с коррупцией боремся.
— С коррупцией, с коррупцией… — Кислый вертел в пальцах вилку и о чем-то усиленно думал.
Потом он поднял голову и, взглянув на Вертякова, спросил:
— А сколько там всего крестьян-то этих?
— Восемьдесят два человека, — Вертяков несколько часов назад просматривал документы, касающиеся села Ореховое.
— Восемьдесят два… — Кислый налил себе водки и залпом выпил, — а ты помнишь, что сказал Отец всех народов?
— Он много чего наговорил, — резонно ответил Вертяков.
— Правильно. Он сказал: нет человека, нет проблемы.
— Что ты имеешь в виду? — спросил Вертяков и налил себе водки.
Он давно уже привык к тому, что Кислый иногда любит выпивать, не соблюдая никаких условностей застолья.
— А то и имею. Надо бы устроить у них в деревне эпидемию, причем такую, чтобы всех под корень.
— Это как? — удивился Вертяков.
— А вот так! Что там имеется — чума, холера, ящур какой-нибудь…
— Ящур — он для коров.
— Ну, не ящур, а что-нибудь другое. В общем, так. Завтра же найди выход на санэпидстанцию, у них должны быть все эти, как их там… возбудители, и послезавтра чтобы в Ореховом была полная чума. Если они там все передохнут, то про этих пятерых покойников никто и не вспомнит.
— Ну, ты даешь! Восемьдесят два человека…
— А что, это тебя сильно беспокоит? Ты лучше подумай, каково тебе на зоне будет сидеть, если нас прихватят как следует. Мне-то что, я авторитет, вор в законе, человек привычный, а ты ведь любишь в мягком кресле сидеть и секретаршу свою за мохнатый сейф щупать, а? Давай-ка еще водочки!
И Кислый похлопал брата по плечу.
— Кстати, что там у тебя с этим радио?
— Ты имеешь в виду «Русский Шансон»? — уточнил Вертяков.
— Ага, его.
— А что с ним сделается! Все путем. Приходил человечек, денег заслал, и пусть себе передает.
— Это хорошо, — кивнул Кислый, — правильное радио. Братве нравится, только его тут хрен поймаешь. Разве что через спутник.
— А теперь и так можно будет. Они уже антенну строить начали, так что — как там, в этой песне… «В натуре, в натуре!»
— Ладно, давай водочки.
Тимур остановил запись, и на экране застыли два человека, один из которых имел благообразное, но неприятное лицо, а на лбу другого стоял отчетливый штамп: «урка».
— Нет, ты понял? — Тимур ошарашенно взглянул на Знахаря, — и ты можешь спокойно смотреть на все это?
Знахарь пожал плечами и ответил:
— А что, всякое бывало.
— Что значит — всякое? Это что, у тебя такое бывало?
— Нет, не у меня, но я с этим сталкивался не один раз.
— И что?
— А ничего, — Знахарь посмотрел на взволнованного Тимура, — только ты не суетись на ровном месте.
— Что значит — не суетись? — Тимур вскочил, — они ж крестьян потравят!
— Не потравят… Вообще, конечно, это полный бред — завалить одним махом целую деревню, при современной-то медицине! Это я тебе как бывший врач говорю. Однако кое-какие меры принять следует. Собирайся, поедем в Томск, — спокойно сказал Знахарь и неторопливо поднялся из кресла.
— Прямо сейчас?
— Конечно. Ты ведь сам рвешься крестьян спасать, вот мы их и спасем.
— Ну… Как скажешь. Что брать-то?
В тенистой аллее парка Молодоженов, на чугунной, покрытой черным лаком скамье сидели Борис Тимофеевич Вертяков и его брат, вор в законе Саша Кислый. Вертяков был вне себя. Он то вскакивал, то снова садился, то вытаскивал из кармана пачку сигарет, то убирал ее обратно, так и не закурив…
Кислый был внешне спокоен, но сузившиеся глаза и нервно шевелившиеся узловатые пальцы выдавали внутреннее напряжение, и тот, кто знал его давно, мог бы с уверенностью сказать, что в этот момент к нему лучше не подходить. Такие глаза и руки бывали у Кислого перед каждым убийством, а убийств этих на его веку было не меньше пятнадцати. Сегодня Кислый не знал, кого нужно убить, и это портило ему настроение еще больше.
— Но это же явная подстава!
Вертяков в очередной раз вскочил со скамьи, и Кислый, бросив на него злобный взгляд, резко сказал:
— Сядь, не дергайся!
Вертяков нахмурился, но, признавая главенство старшего брата, уселся на скамью и закурил.
На соседней скамье сидели несколько братков из команды Кислого. Они с равнодушным видом смотрели по сторонам, но за этим безразличием скрывалась готовность в любой момент решительно и безжалостно пресечь любые действия, которые могли бы угрожать персоне их уголовного шефа.
Кислый, вздохнув, достал из кармана пачку «Парламента», и один из его людей расторопно вскочил и поднес пахану зажженную зажигалку. Прикурив, Кислый едва заметно кивнул, и бандюк вернулся на место.
Глубоко затянувшись, Кислый посмотрел на брата и сказал:
— Так, давай без нервов. Еще раз — что сказал Бильдюгин?
(Александр Игоревич Бильдюгин был начальником управления внутренних дел Амжеевского района и принадлежал Вертякову душой и телом. Он настолько глубоко увяз в вертяковском леваке, что выход из ситуации для него был только один — в могилу. Он понимал это и давно уже махнул на все рукой. Иногда он мечтал о том, что неплохо было бы волшебным образом скрыться, но для того чтобы воплотить эту наивную, но вполне выполнимую мечту в жизнь, у него не хватало ни ума, ни умения жить среди нормальных людей.)
Вертяков нахмурился, собирая мысли в кучку, вздохнул и сказал:
— Бильдюгин позвонил мне и сообщил, что санэпидемстанция сгорела, а на панели перед пожарищем нашли надпись, сделанную аэрозолем — «Привет от Кислого». Надпись менты уничтожили, Бильдюгин распорядился, но эти гниды журналисты успели сфотографировать ее, и теперь неизвестно что будет.
— А ничего особенного не будет, — хладнокровно ответил Кислый.
Он уже взял себя в руки и выглядел совершенно нормально.
— Так ведь фотографии… — простонал Вертяков.
— А кто их увидит, эти фотографии? — резонно заметил Кислый, — газеты все — наши, без нашего разрешения ничего не напечатают, так что радуйся, что на панели не написали «Привет от Вертякова».
Вертяков представил себе такую надпись и ужаснулся.
— Надпись — мелочь, — сказал Кислый, — а вот то, что там сгорели все эти, как их… бактерии, вот это настоящий геморрой. Нужно думать не о том, что скажут про вора в законе Кислого, а о том, как с крестьянами этими быть. Теперь ведь никакой чумы у них не будет…
— Не будет, — Вертяков понуро кивнул, — может, им денег дать?
— И что? — Кислый с сомнением посмотрел на брата, как бы сомневаясь в его умственных способностях.
Но Вертяков уставился в неизвестную точку перед собой и, подняв палец, шевелил губами.
— Есть! — радостно воскликнул он, — придумал.
— Ну, давай, что ты там придумал, — скептически отозвался Кислый и достал еще одну сигарету.
Братан с соседней скамьи шустро поднес ему огоньку, и Кислый снова едва заметно кивнул.
— Значит, так, — Вертяков нервно потер руки, — мы даем им денег, а они заявляют, что те трупы постреляли друг друга в пьяной ссоре.
Кислый поднял брови и посмотрел на брата с интересом:
— А ты соображаешь! И сколько денег ты хочешь им дать?
— Сколько денег…
Было видно, что в этот момент в Вертякове боролись могучая «жаба» и не менее сильное желание поскорее закрыть опасную тему.
— Сколько денег… Ну, скажем, по сто тысяч рублей, — Вертяков отчаянно махнул рукой, — хрен с ними, по двести!
— Это получается… лимон на всех, — подсчитал Кислый.
— Да, — Вертяков кивнул, — лимон на всех. И пусть заткнутся. Они таких денег в жизни не видели.
— А кто будет с ними разговаривать?
— Отправь кого-нибудь из своих, но поприличнее, не таких, как эти, — Вертяков покосился на соседнюю скамью.
— Лившиц поедет, мой юрист, — уверенно сказал Кислый, — возьмет с собой нескольких пацанов и договорится с крестьянами. Вообще ты это нормально придумал. Молодец, Борюня!
— Да, нормально, — Вертяков облегченно вздохнул, — должно получиться. Мертвых уже не вернуть, а живым по двести тысяч — очень даже полезно будет. Вообще-то хватило бы и по десять…
— Эй, очнись! — оборвал его Кислый, — жадный платит дважды — забыл?
— Ладно, ладно, это я так…
Выход был найден, и Вертяков почувствовал, что жизнь снова повернулась к нему своей приятной стороной.
