никакой возможности. А для того, чтобы он не отвлекал нас своими смелыми разговорами и не мог поднять шума, я лично завязал ему рот чистой тряпкой.
Осмотрев подготовленного к походу пленника, я удовлетворенно кивнул и сказал:
— Ну что, пошли. И не вынуждай нас наказывать тебя за непослушание.
Штерн ответил мне ненавидящим взглядом, но я не обратил на это никакого внимания. Повернувшись к Афанасию, я сказал:
— Веди.
Афанасий, не говоря ни слова, закинул на плечо карабин и уверенно направился в чащобу. За его спиной бесшумно шагал Макар, следом — Штерн, за ним — Семен, который бдительно следил за каждым движением пленника, а позади всех — вольготно, как на прогулке, — двигались мы с Тимуром.
— Ну что, теперь можно закурить? — недовольно спросил Тимур.
— Афанасий, можно? — обратился я к нашему проводнику.
— Можно, только тайгу не подожгите, — ответил он.
Мы закурили, и я понял, что уже несколько часов обходился без табака. И, между прочим, ничего особенного — выжил! Может быть, снова бросить курить?… Я глубоко затянулся и решил обдумать это как-нибудь на досуге.
Мы шли уже ровно пять часов.
Афанасий время от времени сыпал что-то на землю, и в ответ на мой вопрос сказал, что это отобьет нюх у собак, если их пустят по нашему следу.
Я следил за временем и каждый час давал команду на десятиминутный привал. Все валились на землю и молча отдыхали. Мне приходилось ходить по тайге, причем не просто ходить, а быть в побеге, так что я не очень устал, а Афанасий с Макаром так и вовсе были свеженькими. Что там чувствовал Штерн, меня не интересовало, а Тимур и Семен просто молча шагали, и по их виду нельзя было понять, устали они или нет.
Но когда я сказал, что мы пришли, по лицам всех, кроме моих шаманов, стало видно, что пять часов идти по тайге, причем в таком темпе, — все-таки не то, что прогуливаться с девушкой по набережной.
По моим подсчетам, мы удалились от зоны примерно на двадцать километров, и теперь найти нас было так же трудно, как попасть из ружья в кильку, плавающую в олимпийском бассейне, особенно если выключен свет.
— Ты уверен, что твои порошки подействуют? — спросил я у Афанасия, с удовольствием привалившись спиной к толстому стволу вековой ели.
— Однако, обязательно подействуют. Не беспокойся, — ответил он, развязывая рюкзак.
— Хорошо. Тогда развяжи нашего дорогого гостя, — сказал я.
— Я сам развяжу, — вызвался Семен и встал.
Подойдя к Штерну, который сидел на земле, он сказал:
— Вставай.
На этот раз он не стал помогать ему, лишь мрачно следил за тем, как Штерн пытается подняться.
— Сейчас я развяжу тебя, а потом свяжу по-другому. Если дернешься, то вот он, — и Семен указал на меня, — продырявит тебе ногу.
Я удивился, но достал «беретту» и, передернув предохранитель, направил ее в сторону Штерна.
Через минуту Штерн был почти свободен, если не считать того, что его левая рука была привязана за спиной, а сам он был соединен веревкой с толстой елью, выдернуть которую из земли ему было явно не под силу.
Макар развел небольшой костерчик, и через полчаса мы приступили к ужину.
Штерн не кобенился и с аппетитом поедал похлебку, которую сварил Афанасий. Он даже похвалил ее, сказав:
— А ничего чурки готовят. В первый раз пробую.
— Возможно, что и в последний, — сказал я.
Штерн хмыкнул и промолчал.
Закончив ужин, мы закурили, остяки аккуратно закопали объедки, и я наконец приступил к тому, ради чего затеял эту опасную авантюру с похищением офицера.
— Начнем, пожалуй, — сказал я.
Афанасий в это время занимался чаем.
— А ты знаешь, что бывает за похищение офицера внутренних войск? — спросил вдруг Штерн.
— Нет, не знаю, — ответил я, — да это меня и не интересует.
— А зря, — сказал Штерн, — когда мы вас найдем, вы пожалеете, что родились на свет.
— Вот ты себя и показал, — я развел руками, — пока ты говорил: «я» — все было так смело, так красиво… А теперь ты запел по-другому: «мы». А что это значит?
Я посмотрел на Штерна, но он молчал.
— А это значит, что ты из тех тварей, которые смелы только тогда, когда чувствуют за спиной силу. Верно?
— Не думай, что это сойдет тебе с рук, — пригрозил мне Штерн, — мы до тебя доберемся.
Я засмеялся, а Семен, пристально глядя на Штерна, сказал:
— Ты дурак, Штерн. И ты в своей привычной безнаказанности совсем потерял всякое соображение.
Я с интересом посмотрел на Семена, потому что услышал в его речи какие-то новые интонации…
— Ты дурак, — повторил Семен, — вспомни, что ты говорил мне две недели назад. А если не помнишь, то я тебе напомню. Ты сказал, что все мы — зеки, или, как ты нас называл, «курсанты» — для тебя всего лишь «человеческий материал». Так вот: ты сам сейчас для нас «человеческий материал», и ничего больше. И ты расскажешь нам все, о чем мы спросим. А не расскажешь — останешься здесь навсегда.
— Ты сгниешь на зоне, — пообещал Штерн.
Этот человек действительно не мог поверить в то, что бывают ситуации, когда не он, Штерн, распоряжается всем происходящим.
— Проснись, вертухай поганый, — сказал я, — ты не у себя на зоне, ты в тайге, и ты оторван от той силы, которая помогала тебе. Ты один. И вокруг тебя пятеро людей, которые хотят услышать то, что их интересует. И ты расскажешь все.
— Что-то знакомы мне эти интонации, — прищурился Штерн, — похоже ты тоже на зоне побывал.
— Я много где побывал, — ответил я, — но мы будем говорить не об этом.
— Чай готов, — сказал Афанасий, и мы прекратили на время нашу «приятную беседу».
Штерн тоже получил мятую алюминиевую кружку с душистым чаем на травах. Я не жлоб и не получаю удовольствия от бессмысленного унижения другого человека, поэтому, когда Семен проворчал, что Штерну вместо чаю нужно пулю в башку заправить, я ответил:
— Это от него никуда не уйдет. А пока пусть выпьет чаю вместе с нами. Может быть, он впервые пьет чай в приличной компании.
Штерн фыркнул, но ничего не сказал.
Наконец чайная процедура закончилась, и я сказал:
— Начинается вечер вопросов и ответов. Вопрос первый: что это за зона и что вообще там происходит?
— Ответа не будет, — Штерн отвернулся.
Семен посмотрел на меня, потом со вздохом поднялся на ноги и, подойдя к Штерну, с размаху ударил его ногой в живот.
Штерн охнул и, скрючившись от боли, повалился на бок.
— Отвечай, когда тебя спрашивают, — сказал Семен и сел на место.
Через минуту Штерн выпрямился и, морщась, с трудом произнес:
— Ответа не будет.
Семен зашевелился, собираясь встать, но я сказал:
— Стой. Не надо. Ты же видишь, что он всетаки сильный мужик, и мы можем его забить до смерти, но он будет молчать. Нужно как-то подругому.
— А как по-другому с ним? — недовольно спросил Семен.
— Я знаю, как по-другому, — сказал вдруг Афанасий.
Все посмотрели на него, а Афанасий, подойдя к Штерну, сел напротив него, скрестив ноги, и долгим взглядом посмотрел в глаза пленнику.
Потом он, не поворачивая головы, сказал что-то по-остякски, и Макар, молча встав, ушел в темноту.
— Куда он пошел? — спросил я.
— Я сказал ему, чтобы он погулял пока, — ответил Афанасий, — не хочу, чтобы он слышал, о чем тут будет идти речь.
Я с удивлением посмотрел на Афанасия.
В такой длинной фразе он не произнес ни одного «однако», да и вообще его речь слегка изменилась, из нее исчезли интонации лесного дикаря. Я не понимал, что происходит, и, по-видимому, это как-то отразилось на моем лице, потому что Афанасий невесело усмехнулся:
— Удивляешься? Это ничего. Вот он сейчас удивится по-настоящему.
Он снова повернулся к Штерну и спросил:
— Ну что, ты так меня и не узнал, гнида?
Тут у меня и вовсе крыша поехала.
Мало того, что этот шаман оказался вовсе не таким дремучим чуркой, каким прикидывался все время, так еще и Штерн почему-то должен его узнать. И выражения какие-то совсем ему не свойственные. «Гнида»…
Штерн презрительно посмотрел на Афанасия:
— Вот мне еще всех вас, чурок, помнить! Вы для меня на одно лицо.
— А зря, — поучительно ответил Афанасий, — ну да ничего, я тебе сейчас напомню.
Я смотрел на него и дивился.
И куда только делся скромный следопыт? Где безграмотный старичок-лесовичок, который через каждое слово вставляет «однако» и не знает, что такое «язык»? Чудеса, да и только!
— Меня зовут Афанасий Аянов, — сказал Афанасий, пристально глядя на Штерна.
