Косарев оборвал Колодникова.
— Она, что, в самом деле, работает в прокуратуре области?
— Города. Да, она показала документы. Следователь по особо важным делам.
— Важняк!? Да, лёгкой жизни теперь не ждите. Что будем делать с этим стариком? Кто будет его вести?
— Может, отдать его Юрию? — Колодников кивнул на Астафьева. — Пусть стажируется.
Юрий опешил.
— Я? Что, я один буду работать по этому делу?
Его тут же поддержал Колодников.
— Да ты не бойся, ничего такого особенного тут нет. Никаких следов преступления ведь не нашли. Чистый суицид. Разбил старичок невзначай любимый цветок, выкинул его, и огорчился так, что сам влез в петлю. Последняя капля, знаешь, как это бывает.
— Соломинка, которая переломила хребет верблюду, — назидательно сообщил Косарев.
— Да, точно. А то, что дочка его звереет, это понятно. Не каждый день у нас родители вешаются.
Итог обсуждения подвёл Косарев.
— Ну, значит так и решили. Ты занимаешься машинистом — это самое важное, а твой стажёр — дедушкой. Свободны!
Когда все ушли, Косарев взял папку, вышел из кабинета, и прошёл чуть дальше по коридору, там, где его преграждала деревянная перегородка. Он начал на кнопку вызова кодового замка, и тут же из небольшого динамика мужской голос прошептал: — Кто?
— Косарев.
Называть свой звание и должность Георгий не пожелал. В ФСБ знали, кто такой Косарев.
Замок щёлкнул, и майор прошёл в приёмную местного отделения ФСБ.
— Мне бы Богачёва, — сказал он.
— Вадим Николаевич сейчас в Москве. Вчера уехал.
— А кто за него сейчас?
— Шлыков.
— Хорошо, мне и он подойдёт.
Дежурный, а по совместительности и секретарь, сообщил кому надо, и Косарев не прошел и трёх метров, как на пороге своего кабинета его уже ждал невысокий, улыбающийся человек в строгом костюме с галстуком. Всем своим видом Семён Шлыков напоминал добродушного, только начавшего стареть цыгана. Коренастый, полуседой, с темными, чуть раскосыми глазами и густыми усами скобочкой.
— Георгий Георгиевич, рад вас видеть! Как вы, оправились после той нашей лихой охоты?
— Да, человек тварь такая, что вынесет всё, в том числе и неудачную охоту.
Два месяца назад они первый раз встретились на утиной охоте. Шлыков хоть и был в Кривове человеком новым, его прислали в город этим летом, но оказался заядлым охотником. А вот Косарев, хоть и был коренным кривовцем, но на охоту попадал крайне редко, и, скорее в качестве тамады, а не стрелка. В тот заезд они все здорово перепились, и Косарев хорошо простыл, чего с ним давно не случалось.
Они уселись в кабинете, ещё немного повспоминали ту неудачную охоту. Потом Косарев перешёл к делу.
— Я вот чего пришёл. Вчера, Семён Ильич, мои парни выезжали на одно простое, с виду, дело. Старичок один повесился. Некто Василий Егорович Серов, пятидесяти девяти лет отроду. Дело простое, кажется, что мужик сам на себя руки наложил. Правда, предсмертной записки никакой не оставил, ни Ельцина ни Горбачёва перед смертью не отматерил. Как все говорят, мужик был непьющий, правильный, старой закалки человек. И вот, под диваном мои орлы нашли вот это, — Косарев достал из папки и подал Шлыкову тот самый листок с неудачно начатым заявлением. — Конечно, это может так, просто старик хотел излить душу, не знаю. Но, на всякий случай принёс вам.
Шлыков внимательно прочитал неудачное обращение в его контору, даже перевернул его, убедился, что там ничего нет, потом спросил: — А он, этот ваш висельник, он работал, или нет?
— Работал.
— Где?
— На «Металлопласте». В каком цехе не знаю, не уточнял.
Шлыков поднял указательный палец, попросил Косарева: — Погоди-ка, дорогой мой, одну минуточку.
Он выскочил в приёмную, попросил дежурного: — Ну-ка, Лёша, покажи мне журнал посещений.
Он полистал несколько листов, ни на что особенно, вроде бы, не обратил внимание. Но, когда Шлыков вернулся в кабинет, Косарев сразу увидел, что прищур глаз комитетчика стал более деловым.
— А кто у тебя сейчас работает по этому делу? — спросил он.
— Да, один молодой парень, стажёр, ещё, практически.
— А что, почему стажёр? Почему более опытных оперов не назначили?
— Да, дело то, с виду, простое. Что тут может быть? Медик и криминалист следов внешнего воздействия не нашли. Закроет его, скорее всего, прокуратура.
— Понятно. Дай мне координаты этого твоего стажёра, я его сам найду. Надо мне с ним поговорить.
— Хорошо. А что с этим мне делать? — он показал на листок Серова.
— Оставь себе. И, знаешь что, Георгий Георгиевич. Не распространяйся сильно про него никому из наших. Мне доложил и хватит. Если что новое будет по этому старику, такое, экстраординарное — выходи прямо на меня.
Косарев написал на листке три слова и телефон. Когда майор ушёл, Шлыков внимательно перечитал его записку: 'Астафьев Юрий Андреевич'. Далее был телефон третьего отделения милиции.
Шлыков откинулся в кресло и начал думать. Фамилия этого самого Серова числилась в посетителях, приходивших в отдел два дня назад.
Но он точно знал, что никакого хода предполагаемому заявлению старого мастера дано не было. И это было странно. Это возвращало Шлыкова к той задаче, что поставил ему перед отъездом в Кривов генерал Шмелёв.
При виде хаотичного сооружения из бетонных блоков и мешков с песком Али напрягся, и выругался.
— Бл… на прошлой недели этого блокпоста не было, — сказал он.
Резо скривился.
— Не напрягайся ты. Одним больше, одним меньше. Документы у нас в порядке, едем не первый раз.
— Но это какие-то новенькие, как бы в кузов не полезли.
— Всё равно не вибрируй. Проскочим.
Хотя в душе его так же ворохнулась неприятная мысль: 'Это не срочники. Похоже — омоновцы'.
Между тем рослый парень в камуфляже, весь обвешанный оружием поднял руку. За его спиной маячили ещё два, столь же неприветливых парней. «Новенькие», — ещё раз понял Али, глянув на необмятую ещё форму спецназовцев.
— В чём дело, дорогой? — спросил Резо, открывая дверцу. Круглое лицо грузина расплылось в улыбке. Но его собеседник был по-прежнему мрачен. Белобрысый, высокий сержант не был зелёным салагой, парню было как минимум лет двадцать семь.
— Куда едем? Зачем? Документы на машину и груз. Выйдите из машины.
Али и Резо нехотя оставили кабину, начали доставать многочисленные документы. Один из омоноцев тут же начал обыскивать пустую кабину.
— В Шамшу мы едем, в лагерь беженцев, — пояснял Резо. Во время разговора он как-то смешно размахивал руками. — Мы тут всегда ездим, продукты туда возим. Тут и гуманитарная помощь, и правительство помогает. Вот, там и разрешение есть. Всё у нас оформлено как полагается.
— Вижу, — ответил сержант, неторопливо перебирая документы.
— А вы откуда, ребята? — спросил Резо. — Пермь, Саратов?
Здоровяк ему не ответил, продолжал рассматривать документы. Но грузин продолжал болтать, как ни в чём не бывало.
— Перед вами тут красноярцы стояли, хорошие парни! Эх, как они гуляли тут на природе. Я им шашлык из кабанятины делал. Тут в округе столько кабанов!..
— Этих хорошие парни, отбывая домой, перед Моздоком подорвались на мине. Так что домой уехали пять двухсотых, и двенадцать трёхсотых.
Резо сокрушённо поцокал языком.
— Вай-вай! Как им не повезло. Тут ведь у нас тихо, мирно. Уже давно никто не стреляет. Кому нужна эта война, скажи? Никому не нужна!
— Что везём? — прервал его сержант.
— Там написано. Продукты. Тушёнку, крупу, лапшу.
— Показывай.
Тут Резо окончательно взмок.
— Хорошо, могу показать, нэт вопросов. Мы тут уже год продукты возим. Людям кушать надо, да? Вот мы и ездим, туда-сюда. Возим всякий товар.
Тут в разговор вмешался омоновец, осматривавший кабину.
— Тут чисто.
— Хорошо.
Сержант отдал Али его права и паспорт, тот отошёл к кабине, сунул путевку в бардачок. Резо между тем подошёл к заднему борту, начал отвязывать прорезиненный тент. Но его словесный понос как-то сразу утих, да и руки дрожали. А сержант внимательно наблюдал за его действиями, и, этого грузин не заметил, тихонько сдвинул предохранитель на своём Калашникове вниз. Наконец грузин справился со всеми узлами, и, откинув полог наверх, показал рукой
