Дверь закрылась, и лифт сразу начал опускаться, хотя мальчик ни к чему не прикасался. Движение было плавным и очень быстрым: даже во сне желудок едва успевал за телом. Натан вспомнил, что уже ездил в лифте во время предыдущих посещений; вероятно, тогда он был чересчур бесплотным, чтобы почувствовать невесомость. Чем реальнее он становился, тем живее реагировал на окружающую действительность. Огромный страх нарастал внутри: страх перед возможностью однажды полностью обрести телесную форму — и никогда не проснуться. Он силился подавить зарождающееся чувство: и без того пока хватало опасений. Натан был почти уверен, что, когда дверь лифта на самом дне шахты откроется, снаружи его уже будут ждать. Однако коридор оказался пуст, а наличие одной двери в самом его конце указывало единственное направление, в котором могли удалиться интересующие его люди. На двери была табличка на языке Эоса. В сознании сам собою возник перевод:
Он оказался в длинной комнате: приблизительно так мальчик представлял себе по кинофильмам лабораторию, где проводят эксперименты на животных. По правую руку вдоль стены выстроились ящики и клетки, большей частью пустые; слева в ряд тянулись экраны и запоминающие устройства. Остальное пространство заполняли лабораторные столы, заставленные причудливым научным оборудованием: тут были и необычной формы реторты, соединенные со спиралевидными стеклянными трубочками, и опечатанные металлические контейнеры, и штуковины, походящие на продвинутые микроскопы, или телескопы, или еще какие-то — скопы. Для лаборатории помещение было слабо освещено, так что Грандир и его спутники определенно не заметили, как отворилась дверь. Натан стал осторожно двигаться по направлению к троице, по пути заглядывая в клетки. Большинство из них и впрямь пустовали; правда, в одной гудели членистоногие насекомые, чьи тельца испускали слабый фосфоресцирующий свет; в другой зло скалила Натану зубы громадная черная крыса. Самой удивительной оказалась обитательница третьей клетки — кошка: то она лежала, словно мертвая, то, внезапно оживая, начинала в исступлении царапать стены своей тюрьмы. Грандир, Халме и Лиловая Сутана стояли перед самой большой клеткой в дальнем конце комнаты. Натан нырнул под ближайший стол и подполз как можно ближе.
— А я думал, их уже вовсе не осталось, — проговорил Лиловая Сутана. — Их же уничтожили тысячу лет назад.
— Не всех, — возразил Грандир. — Я спас немногих — всего нескольких — и развел снова.
— Но… надежно ли они заключены?
— Безусловно. Не стоит опасаться. Стекло усилено нитями из железа, не видимыми невооруженным глазом. Они не переносят его.
— Железо? — с сомнением переспросил Лиловая Сутана. — Не знал.
— Раньше это было известно всем — тогда существовала насущная необходимость, — отозвался Грандир. — Железо создает магнитное поле, которое для них смертельно. В гиперчувствительности есть свои недостатки. Они могут становиться совершенно невидимыми и проникать сквозь твердые тела, зато реагируют на воздействие некоторых факторов, которых мы даже не замечаем.
— Да, теперь я припоминаю. Запах определенного растения, конкретный уровень шума…
Опустившись на четвереньки, Натан подполз как можно ближе к клетке и заглянул внутрь. Он уже понял, кто ее обитатели; однако в этом мире они выглядели иначе: почти облаченные в плоть, они как бы размывались в очертаниях, временно становясь текучими, когда двигались. Существа походили на бесшерстых обезьян — во всяком случае, с первого взгляда; а еще с рук у них свисало некое подобие перепончатой ткани, образующей крылья — возможно, не вполне пригодные для полетов, но позволяющие перепархивать над поверхностью на небольшие расстояния. Глаза их были огромны, слишком велики даже для ночных приматов, — молочно-белые сферы с узкими зрачками, сужающимися или расширяющимися при малейшей перемене освещения. Мордочки напоминали маленькие сжатые треугольнички — совсем безлобые, с крошечными ртами, зато с раздутыми ноздрями приплюснутых носов и торчащими ушами, находящимися в непрерывном движении. Кожа у них была темная, неопределенного, почти черного цвета, без блеска и какой-либо видимой текстуры: матовая, как тень. В клетке находилось три-четыре десятка существ. Одни, не шевелясь, громоздились на напоминающих ветки насестах, другие карабкались на своих сородичей, раскачиваясь, как цикады, — и казалось, что тела их растворяются и смешиваются в едином порыве движения. Натан почувствовал, что, чем дольше смотрит на них, тем больше они завораживают и одновременно пугают его.
— Клетка звуконепроницаема, — объяснил Грандир, — для их же блага; как видите, яркого света здесь тоже нет. Им не нравится даже обычный дневной свет, хотя солнечная смерть как таковая им не страшна.
— Их объявили вне закона, — заметил Лиловая Сутана. — Ты сам издал закон.
— Естественно. Они очень опасны. Окажись они не в тех руках, могут причинить огромный вред. Вообще-то я не применяю их… здесь.
— Значит, слухи правдивы? Они способны перемещаться между измерениями?
— Они способны перемещаться не только между измерениями — это проще простого, — но и между вселенными. Все, что им нужно, — отверстие, просвет в барьере и базисная точка. Эти данные можно рассчитать. Конечно, не все обладают одинаковыми способностями, их генотипы непредсказуемы. Тех, что для меня бесполезны, я уничтожил.
Лиловая Сутана с минуту молчал, явно обдумывая возможное применение существ.
— А как ты ими управляешь? — наконец спросил он. — Они поддаются дрессировке?
— Они восприимчивы к сильным мозговым импульсам, — объяснил Грандир. — Существуют определенные заклинания и ритуалы, часто запрещенные, которые усиливают телепатические возможности мозга и позволяют практору установить контроль над более слабым разумом. У этих созданий едва ли вообще есть мозги — ровно столько, сколько необходимо для моих целей. Однажды покорившись, они станут повиноваться каждой моей мысли, независимо от расстояния и местоположения. Я даже могу погрузиться в транс и видеть — или чувствовать — с помощью их ощущений. Они мои глаза и уши в другом мире.
Тут Халме впервые нарушила молчание. Она долго стояла, глядя на обитателей клетки, по-видимому, почти не прислушиваясь к разговору.
— Они отвратительны, — произнесла она.
— Они полезны, — возразил Грандир, как бы поправляя Халме. — Я нахожу даже, что испытываю к ним некую приязнь, подобную той, что в давние времена питали люди к своим домашним питомцам. Они таковы, какими сотворила их природа потустороннего. И если нам удастся избегнуть уготованной нашему миру участи, то, поверь мне, отчасти — впрочем, лишь отчасти, — благодаря им. Не стоит ненавидеть их лишь за то, что они не прекрасны внешне.
Халме ничего не сказала; сняла маску и нагнулась перед клеткой, прижав к стеклу открытое лицо. И смотрела долго, не отрываясь.
— Не смей! — резко одернул женщину Грандир; но, потянувшись к ней, он не посмел отстранить ее от клетки. — Эти еще полудикие. Твое лицо может произвести на них слишком сильное впечатление. Они привяжутся к тебе — навсегда будут носить в себе отпечаток твоего образа. Это может быть очень опасно. Я всегда чрезвычайно осторожен и приучаю их либо к неодушевленному предмету, либо к определенному месту.
«Чаша, — подумал Натан. — Грааль Лютого Торна». Сам не зная почему, Натан сразу почувствовал, что его догадка верна.
Медленно, почти неохотно Халме отошла от клетки и снова надела маску. Лиловая Сутана дернулся; по-видимому, все это время он смотрел на ее открытое лицо — настолько пристально и потрясенно, что даже Натан почувствовал его взгляд. Лицо без маски, думал мальчик, и впрямь должно шокировать в этом мире масок и плащей. И, наверное, даже здесь Халме отличалась редкостной красотой, о которой все говорили и никто не видел, словно о сокровище, спрятанном в надежном тайнике. В памяти Натана всплывали лица красавиц его мира — вечно мелькающие по телевизору, в газетах, журналах; они казались ему неестественными — продуктом пластической хирургии, киноиндустрии, косметики и кропотливой работы стилистов. Вот истинная загадка, мифическая, сказочная красота, лик Елены Прекрасной. Натану вспомнились строки:
Пока Натан любовался Халме, свет в лаборатории померк, и мальчик почувствовал, как исчезает, истончается, растворяясь во сне. Все это происходило удивительно медленно, как будто он не желал покидать тот мир. Проснувшись в своей комнате, Натан не на шутку обеспокоился: он понимал, что, подобно гномонам, начинает ощущать привязанность — не к отдельному месту или предмету, но к миру и состоянию бытия, которые никогда не были для него родными. Вопреки всем проблемам эта иная вселенная взволновала и захватила его, и с каждым сном, каждой материализацией мальчику становилось все труднее и труднее отрекаться от нее.
— Нам нужно железо, — заявил Натан, когда они встретились на следующий день с Хейзл. Никто им не мешал: Джордж уехал куда-то с родителями. — Я подумывал о кочерге у камина, но, по-моему, она бронзовая, а столовые приборы у нас дома сплошь из нержавеющей стали: не знаю, много ли в ней железа.
— А зачем нам именно железо? — удивилась Хейзл.
Натан пересказал ей то, что узнал во сне о гномонах.
— Как в стародавние времена, — неожиданно произнесла Хейзл. — Прабабушка рассказывала мне, что люди носили при себе железные предметы, чтобы отпугивать недобрых духов — злых фейри и прочих им подобных. Дядя Дики — он строитель — рассказывал, как однажды, перестраивая старое здание, он нашел под дверью целый склад всяких железяк.
— Каких железяк? — спросил Натан. — Лично я не могу найти ни одной железной вещи.
— Не знаю. Ну, инструменты, еще что-то. Прабабушка сказала, что люди пользовались конскими подковами. У нее до сих пор сохранилось две: она даже прихватила их с собой сюда. Одна висит на двери в ее комнату, а другая — над входом на чердак, куда она… иногда удаляется. Ей иногда нравится там уединяться.
Воцарилось недолгое, многозначительное молчание.
— Можешь раздобыть их? — наконец попросил Натан. — Я имею в виду, только на время. Не украсть. Потом мы вернули бы их на место.
— Я могу попробовать. А тебе и впрямь все еще надо вернуться туда? Ведь твоя мама уже нашла запрет.
— Меня отпугнули, — объяснил Натан. — Уже поэтому нужно вернуться. Пойдем-ка проверим, дома ли твоя прабабушка.
Вообще-то Эффи вернулась в свой домик, якобы для того, чтобы захватить какие-то пожитки, так что позаимствовать подковы оказалось парой пустяков. Должно быть, когда-то они висели над входной дверью: железо порядком пострадало от непогоды и долгого использования — острые углы сточились, в едва узнаваемых изогнутых формах виднелись дырки от гвоздей, которыми когда-то крепились подковы. Наверняка они хранились у Эффи с незапамятных времен. Натан и Хейзл взяли по подкове и попытались спрятать их в карманах; на поверку вышло, что карманы вовсе не так велики. Тогда
