«И к тому же мужчиной, женатым на тебе», — подумал Цицерон.
— Естественно, ты захочешь увидеть ее лично, но сначала я расскажу тебе то, что рассказала мне она, — объявила матрона, чей взгляд был способен превратить Цицерона в камень. — Оказывается, ее… э… ее, скажем так, телохранитель Курий последнее время очень странно себя ведет. Со времени выдворения его из Сената его финансовое положение настолько ухудшилось, что он не может выдвигаться даже на должность плебейского трибуна, чтобы вернуться на общественную арену. Но вдруг он стал намекать, что скоро снова станет богатым и займет высокое положение. Мне кажется, — продолжала Теренция многозначительно, — что это как-то связано с тем, что в следующем году консулами будут Катилина и Луций Кассий.
— Так вот что задумал Катилина! Консульство в паре с таким жирным и апатичным дураком, как Луций Кассий, — сказал Цицерон.
— Завтра, как только ты откроешь выборный трибунал, оба придут туда, чтобы зарегистрироваться кандидатами.
— Все это очень хорошо, дорогая моя, но я все же не пойму, как совместное консульство Катилины и Луция Кассия сможет вдруг настолько обогатить Курия и повысить его положение.
— Курий говорит о всеобщем аннулировании долгов.
Цезарь разинул рот от изумления.
— Они не могут оказаться такими идиотами!
— А почему бы и нет? — поинтересовалась Теренция, хладнокровно обдумывая проблему. — Только подумай, Цицерон! Катилина знает, что, если ему не удастся стать консулом в этом году, у него уже не будет шанса. Похоже, предстоит настоящее сражение, если все, кто хочет избрания, выставят свои кандидатуры. Силану стало намного лучше, и он определенно тоже будет выдвигаться, так мне сказала Сервилия. Мурену поддерживают много влиятельных лиц, и, как сказала мне Фабия, он по максимуму использует свое родство с весталкой Лицинией. Потом есть еще твой друг Сервий Сульпиций Руф, высоко ценимый восемнадцатью центуриями и tribuni aerarii, а это значит, у первого класса он соберет много голосов. Что же могут противопоставить богачам Силану, Мурене и Сульпицию Катилина и его партнер по выборам Луций Кассий? Только один из консулов может быть патрицием, значит, голоса за патриция разделятся между Каталиной и Сульпицием. Если бы я голосовала, то выбрала бы Сульпиция.
Хмурый Цицерон забыл о своем ужасе перед женой и заговорил с ней, как со своим коллегой на Форуме.
— Значит, предвыборная платформа Катилины — всеобщее аннулирование долгов. Ты это хочешь сказать?
— Нет, так говорит Фульвия.
— Я должен увидеть ее немедленно! — воскликнул он, вставая.
— Предоставь это мне. Я пошлю за ней, — вызвалась Теренция.
А это, конечно, означало, что ему не позволят говорить с Фульвией Нобилиор наедине. Теренция намерена не упустить ни слова из разговора, ни одного взгляда.
Но беда в том, что Фульвия Нобилиор почти ничего не добавила к тому, что уже рассказала Теренция. Только изложила все очень эмоционально и сумбурно. Курий был по уши в долгах, он много проигрывал, много пил. Последнее время часто совещался с Катилиной, Луцием Кассием и их дружками, а после одного из таких совещаний пришел домой веселый, обещая своей любовнице всевозможные блага в ближайшем будущем.
— Зачем ты рассказываешь все это мне, Фульвия? — спросил Цицерон в растерянности.
Он был сбит с толку не меньше, чем сама Фульвия, поскольку не мог понять, почему она в таком ужасе. Всеобщее аннулирование долгов — конечно, плохая новость, но…
— Ты же старший консул! — захныкала она, ударяя себя в грудь. — Я должна была кому-то сказать!
— Дело в том, Фульвия, что ты не предоставила мне никаких доказательств того, что Катилина планирует всеобщее аннулирование долгов. Мне нужны надежные свидетельства! Ты лишь поведала мне историю, а я не могу явиться в Сенат, не имея ничего более существенного, нежели история, рассказанная мне женщиной.
— Но это ведь неправильно — аннулирование долгов, да? — спросила она, вытирая глаза.
— Да, очень неправильно, и ты хорошо сделала, что пришла ко мне. Но необходимы доказательства, — повторил Цицерон.
— Лучшее, что я могу предложить тебе, — это несколько имен.
— Тогда назови их.
— Два человека, которые раньше были центурионами Суллы, — Гай Манлий и Публий Фурий. У них есть земли в Этрурии. И они говорили о людях, которые намерены приехать в Рим для выборов. И если Катилина и Кассий станут консулами, долги перестанут существовать.
— Фульвия! И как же я должен связать двух экс-центурионов Суллы с Катилиной и Кассием?
— Я не знаю!
Вздохнув, Цицерон поднялся.
— Хорошо, Фульвия, я искренне благодарю тебя за то, что ты пришла ко мне. Попытайся точно разузнать, что происходит, и как только у тебя появится реальное свидетельство, что что-то нехорошее просочилось перед выборами на Марсово поле, скажи мне. — Он улыбнулся ей, надеясь, что это выражение симпатии выглядит достаточно платонически. — Продолжай действовать через мою жену, а она сообщит мне.
Когда Теренция увела посетительницу, Цицерон снова уселся и погрузился в раздумья. Но наслаждаться такой роскошью ему дали недолго. Через несколько минут Теренция поспешила вернуться.
— И что ты об этом думаешь? — осведомилась она.
— Если бы я знал, дорогая.
— Ну, — она нетерпеливо наклонилась вперед, потому что больше всего на свете ей нравилось давать мужу политические советы, — я скажу тебе, что я думаю! А я думаю, что Катилина замышляет революцию.
— Революцию? — взвизгнул Цицерон.
— Правильно. Революцию.
— Теренция, революция не имеет ничего общего с предвыборной кампанией, основанной на обещании всеобщего аннулирования долгов! — возразил он.
— Ты неправ, Цицерон. Как могут законно выбранные консулы инициировать такую революционную меру, как всеобщее аннулирование долгов? Ты очень хорошо знаешь, что такие замыслы появляются у людей, которые хотят свергнуть правительство. Таким был Сатурнин. Таким же был Серторий. Это диктаторы и всадники восемнадцати первых центурий. Как могут консулы провести подобную меру законным путем? Даже если они предложат ее народу в трибах, по крайней мере один плебейский трибун непременно наложит на нее вето in contio, не говоря уже об официальном обнародовании законопроекта. И ты думаешь, что те, кто выступает за всеобщее аннулирование долгов, не понимают всего этого? Конечно, понимают! Любой, кто проголосует за кандидатов, пропагандирующих такую политику, будет считаться революционером.
— О-о, это уже пахнет кровью, — медленно произнес Цицерон. — О, Теренция, только не в мое консульство!
— Ты должен помешать Катилине баллотироваться, — сказала Теренция.
— Я не могу этого сделать, не имея доказательств.
— Тогда нам нужно их найти, — объявила Теренция, направляясь к двери. — Кто знает? Может быть, мы с Фульвией сможем убедить Квинта Курия дать показания.
— Это помогло бы, — немного суховато произнес Цицерон.
Семя было брошено. Катилина замышляет революцию. И хотя события последующих месяцев, казалось, подтверждали это, Цицерон так и не узнал, когда у Луция Сергия Катилины появилась идея революции: до или после тех роковых выборов.
Старший консул стал усиленно собирать всю информацию, какую только мог найти. Он послал агентов в Этрурию и в другой традиционный очаг мятежей — Самнитскую Апулию. И конечно, все они сообщили: да, действительно, ходят слухи, что, если Катилина и Луций Кассий станут консулами, они проведут закон о всеобщем аннулировании долгов. Что касается более существенных доказательств надвигающейся революции, как, например, сбор оружия или тайная вербовка солдат, — такого не обнаружено. Однако Цицерон решил, что у него уже достаточно свидетельств, чтобы попытаться что-то предпринять.
Курульные выборы консулов и преторов были намечены на десятый день квинтилия. Девятого квинтилия Цицерон отложил их на одиннадцатое число, а десятого созвал заседание Сената.
Конечно, все сенаторы явились на это заседание, любопытствуя, что же случилось. Все, кто не был болен и находился в это время в Риме, пришли очень рано и убедились, что Катон, которым все восхищались, уже сидит с пачкой свитков у ног, держа в руках развернутый свиток и читая его медленно и сосредоточенно.
— Почтенные отцы, — обратился старший консул после завершения необходимых ритуалов и формальностей, — я собрал вас здесь, в курии, а не на Септе для голосования, чтобы вы помогли мне разобраться в одном непонятном деле. Я прошу прощения у тех из вас, кому я тем самым причинил беспокойство, и могу лишь надеяться, что результат нашего собрания даст возможность провести завтрашние выборы.
Было видно — все ждут объяснения. На этот раз Цицерон не стал испытывать терпение аудитории. Он надеялся выяснить все и сразу и заставить Катилину и Луция Кассия понять: их замысел потерпел поражение — теперь, когда он стал известен всем. Цицерон рассчитывал подавить в зародыше любые планы, которые мог лелеять Катилина. Ни мгновения Цицерон не предполагал, что та революции, которую предвидела Теренция, представляет собой нечто более серьезное, чем болтовня после чрезмерно выпитого вина, и некоторые экономические меры, более ассоциируемые с мятежниками, чем с законопослушными консулами. После Мария, Цинны, Карбона, Суллы, Сертория и Лепида даже Катилина должен был понять, что разрушить Республику не так-то просто. Он был плохим человеком, Луций Сергий Катилина, — все это знали, но, пока его не выбрали консулом, у него не было властных полномочий, у него не было ни империя, ни готовой армии. Да и клиентов в Этрурии у него гораздо меньше, чем было их у Мария или Лепида. Поэтому Катилина просто стремился напугать всех, чтобы с ним захотели сотрудничать.
Никто, думал старший консул, оглядывая ряды Палаты, не догадывается, в чем дело. Красc сидит с равнодушным видом, Катул выглядит немного постаревшим, а его зять Гортензий имеет довольно потрепанный вид, у Катона волосы торчат дыбом, как шерсть у злой собаки. Цезарь поглаживает макушку, чтобы убедиться, что редеющие волосы все еще прикрывают его череп. Мурена несомненно нервничает из-за этой задержки. А Силан не такой уж здоровый и бодрый, как утверждают его доверенные лица. И наконец среди консуляров величаво сидит великий Луций Лициний Лукулл, триумфатор. Цицерон, Катул и Гортензий пустили в ход все свое красноречие, чтобы убедить Сенат разрешить Лукуллу отметить триумф. А это означало, что настоящий завоеватель Востока
