— А ты, старший консул? — спросил Катилина Цицерона.
— Впустить в свой дом моего потенциального убийцу? Нет, благодарю! — ответил Цицерон.
— А ты, городской претор?
— Не могу, — ответил Метелл Целер. — Утром я отправляюсь в Пицен.
— А плебей Клавдий? Может быть, ты изъявишь такое желание, Марк Клавдий Марцелл? Ведь всего несколько дней назад ты готов был следовать примеру твоего хозяина Красса?
— Я отказываюсь, — сказал Марцелл.
— У меня идея получше, Луций Сергий, — сказал Цицерон. — Почему бы тебе не уехать из Рима и открыто не присоединиться к своему мятежу?
— Я не уеду из Рима, и это не мой мятеж, — сказал Катилина.
— В таком случае я объявляю собрание закрытым, — произнес Цицерон. — Мы сделали все, что могли, для защиты Рима. Все, что нам нужно сейчас сделать, это ждать, что будет дальше. Рано или поздно, Катилина, ты себя выдашь.
— Я очень хочу, — сказал он позже Теренции, — чтобы мой коллега Гибрид, ценитель удовольствий, возвратился в Рим. У нас здесь официально объявлено чрезвычайное положение, но — где же консул Гай Антоний Гибрид? Нежится на своем личном пляже в Кумах!
— А ты не можешь приказать ему вернуться на основании senatus consultum ultimum?
— Думаю, что могу.
— Тогда сделай это, Цицерон! Он может тебе понадобиться.
— Он говорит, что у него приступ подагры.
— Вся подагра у него в голове! — вынесла приговор Теренция.
За пять часов до рассвета седьмого ноября Тирон снова разбудил крепко спавших Цицерона и Теренцию.
— К тебе посетительница, госпожа, — доложил любимый раб.
Страдающая ревматизмом жена старшего консула проворно спрыгнула с кровати (разумеется, она была в ночной рубашке — в доме Цицерона нагишом не спали!).
— Это Фульвия Нобилиор, — сказала она, расталкивая Цицерона. — Проснись, муж, проснись!
О-о, замечательно! Наконец-то она будет участвовать в военном совете!
— Меня прислал Квинт Курий, — объяснила Фульвия Нобилиор, сильно постаревшая со времени последнего визита, потому что у нее не было времени накраситься.
— Он решился? — резко спросил Цицерон.
— Да. — Она взяла чашу с неразбавленным вином, которую ей подала Теренция, и отпила немного, стараясь унять дрожь. — Они встретились в полночь, в доме Марка Порция Леки.
— Кто встретился?
— Катилина, Луций Кассий, мой Квинт Курий, Гай Цетег, оба братья Суллы, Габиний Капитон, Луций Статилий, Луций Варгунтей и Гай Корнелий.
— А Лентул Сура?
— Его не было.
— Тогда, кажется, я оказался не прав в отношении его. — Цицерон подался вперед. — Продолжай, женщина, продолжай! Что произошло?
— Они встретились, чтобы составить план падения Рима и последующего мятежа, — сказала Фульвия Нобилиор. Выпитое вино вернуло немного краски ее лицу. — Гай Цетег намеревался захватить Рим сразу, но Катилина хочет подождать, когда мятежи наберут силу в Апулии, Умбрии и Бруттии. Он предложил для решающих действий ночь Сатурналиев, мотивируя свой выбор тем, что это единственная ночь в году, когда в Риме все наоборот: рабы роскошествуют и отдают приказания, а господа прислуживают им, и все при этом пьют. По мнению Катилины, за это время мятежи разрастутся еще шире.
Цицерон увидел в этом определенный смысл. Сатурналии отмечали на семнадцатый день декабря, а это — шесть рыночных интервалов начиная с сегодняшнего дня. Значит, к этому времени вся Италия уже будет охвачена восстанием.
— И чье же предложение победило, Фульвия? — спросил он.
— Катилины. Хотя Цетег добился своего в одном вопросе.
— В каком? — мягко поинтересовался старший консул, когда женщина замолчала и начала дрожать.
— Они все согласны в одном: тебя следует немедленно убить.
Еще с тех пор, как он прочел те письма, он знал, что его хотят убить, но услышать об этом сейчас, из уст этой бедной, напуганной женщины, — такой ужас Цицерон испытал впервые в своей жизни. Он должен быть немедленно убит! Немедленно!
— Как и когда? — спросил он. — Ну же, Фульвия, говори! Я не собираюсь вызывать тебя в суд, ты заслужила награды, а не наказания! Скажи мне!
— Луций Варгунтей и Гай Корнелий придут сюда на рассвете вместе с твоими клиентами, — сказала она.
— Но они — не мои клиенты! — тупо возразил Цицерон.
— Знаю. Но было решено, что они будут проситься к тебе в клиенты в надежде, что ты поддержишь их возвращение на публичную арену. Проникнув в дом, они начнут настаивать на личной беседе у тебя в кабинете, чтобы изложить свою просьбу с глазу на глаз. Там они заколют тебя и скроются, прежде чем твои клиенты узнают о случившемся, — сказала Фульвия.
— Тогда это просто, — сказал Цицерон, вздохнув с облегчением. — Я запру все двери, поставлю часовых в перистиле и откажусь от приема клиентов по причине болезни. И весь день просижу дома. А теперь пора действовать. — Он встал, похлопал Фульвию Нобилиор по руке. — Огромное спасибо тебе, и скажи Квинту Курию, что он заработал себе полное прощение. Но еще передай ему, что если он объявит обо всем этом в Палате послезавтра, то станет героем. Я даю ему слово, что не допущу, чтобы с ним что-нибудь случилось.
— Передам.
— Что же именно планирует Катилина на время Сатурналий?
— У них где-то спрятано много оружия. Квинт Курий не знает где. И это оружие раздадут всем сторонникам. Двенадцать пожаров должны вспыхнуть по всему городу, включая один на Капитолии, два на Палатине, два на Каринах и по одному на обоих концах Форума. Определенные люди должны войти в дома всех магистратов и убить их.
— Кроме меня, ведь я уже буду мертв.
— Да.
— Тебе лучше уйти, Фульвия, — сказал Цицерон, кивнув жене. — Варгунтей и Корнелий могут явиться сюда раньше времени, а мы не хотим, чтобы они тебя увидели. Тебя кто-нибудь сопровождал?
— Нет, — прошептала она, опять побелев от страха.
— Тогда я пошлю с тобой Тирона и еще четверых.
— Ничего себе заговор! — рявкнула Теренция, врываясь в кабинет Цицерона, как только организовала безопасность Фульвии Нобилиор.
— Дорогая моя, без тебя я уже был бы мертв.
— Сама знаю, — сказала Теренция, плюхаясь в кресло. — Я отдала распоряжения слугам. Они запрут все двери, как только вернутся Тирон и все остальные. А теперь напиши крупно, печатными буквами объявление, что ты болен и никого не принимаешь. Я прикажу приколоть его на входную дверь.
Цицерон послушно написал объявление и отдал жене, чтобы она позаботилась об организации обороны. Какой бы полководец из нее получился! Ничего не забудет, замурует все входы и выходы.
— Тебе нужно увидеться с Катулом, Крассом, Гортензием, если он вернулся с побережья, Мамерком и Цезарем, — сказала она после того, как все приготовления были закончены.
— Только не раньше вечера, — слабым голосом отозвался Цицерон. — Сначала надо убедиться, что я вне опасности.
Тирон расположился наверху, у окна, из которого была хорошо видна входная дверь. Через час после рассвета он сообщил, что Варгунтей и Корнелий наконец ушли. Несколько раз они безуспешно пытались открыть замок прочной входной двери дома Цицерона.
— Это отвратительно! — воскликнул старший консул. — Я, старший консул, заперт в своем собственном доме? Тирон, разошли людей ко всем консулярам Рима! Завтра я заставлю Катилину убраться из Рима.
Пятнадцать консуляров явились на зов — Мамерк, Попликола, Катул, Торкват, Красc, Луций Котта, Ватия Исаврийский, Курион, Лукулл, Варрон Лукулл, Волкатий Тулл, Гай Марций Фигул, Глабрион, Луций Цезарь и Гай Пизон. Ни консулов, выбранных на следующий год, ни будущего городского претора Цезаря не пригласили. Цицерон решил созвать только военный совет.
— К сожалению, — медленно начал он, когда все собрались в атрии, слишком маленьком для того, чтобы предоставить комфорт столь большой и представительной компании (непременно нужно будет как-то заработать денег, чтобы купить дом побольше!), — я не могу убедить Квинта Курия дать показания, а это значит, что у меня нет полноценного дела. Фульвия Нобилиор тоже не будет свидетельствовать, даже если Сенат согласится выслушать показания женщины.
— Теперь я верю тебе, Цицерон, — сказал Катул. — Я не думаю, что ты выдумал те имена.
— Ну, спасибо тебе, Квинт Лутаций! — резко прервал его Цицерон, метнув на него гневный взгляд. — Твое одобрение согревает мне сердце, но не помогает решить, что сказать завтра в Сенате.
— Сосредоточься на Катилине и забудь обо всех других, — посоветовал Красc. — Вытащи из своего волшебного ящика одну из твоих потрясающих речей и нацель ее на Катилину. Ты должен заставить его уехать из Рима. Остальные из его банды могут остаться, но мы будем внимательно следить за ними. Отрежь голову, которую Катилина в противном случае посадит на шею сильного, но безголового тела Рима.
— Если он уже не уехал, то не уедет, — мрачно сказал Цицерон.
— А он мог бы уехать, — сказал Луций Котта, — если нам удастся убедить определенных людей не подходить к нему в Палате. Я попробую пойти к Публию Сулле, а Красc может увидеться с Автронием, он знает его хорошо. Эти двое — самая крупная рыба в пруду Катилины. Готов поспорить: если другие увидят, что они избегают Катилину в Палате, даже те люди, чьи имена мы услышали сегодня, покинут его. Инстинкт самосохранения сильнее преданности. — Он встал, ухмыляясь. — Поднимайте свои задницы, коллеги-консуляры! Оставим Цицерона писать его величайшую речь.
