поднял на «Виктории» паруса, оставив на острове тринадцать матросов.
Максимилиан Трансильванский объясняет иначе этот печальный эпизод на острове Сантьягу. Экипаж был уже до такой степени измучен, что Элькано решил не только запастись на островах Зеленого мыса продуктами, но и купить несколько невольников, которые помогли бы управлять кораблем. Денег у испанцев не было, и они стали расплачиваться пряностями, что и открыло глаза португальцам. Как бы то ни было, экипаж «Виктории» сократился еще на тринадцать человек; люди, задержанные португальцами, вернулись в Испанию значительно позже.
Рассказывая о стоянке у островов Зеленого мыса, Пигафетта приводит в своем дневнике следующий поразивший его факт: «Мы поручили нашим людям, отправившимся на лодке к берегу, расспросить, какой это был день, и они узнали, что у португальцев был четверг, что нас весьма удивило, так как у нас была среда, и мы никак не могли понять, отчего могла произойти такая ошибка. Я чувствовал себя хорошо все время и делал отметки каждый день без перерывов. Как выяснилось впоследствии, тут не было никакой ошибки, ибо мы шли все время по направлению к западу и вернулись к тому же пункту, куда двигалось и солнце, и таким образом выиграли двадцать четыре часа, в чем никаких сомнений быть не может».[117]
6 сентября 1522 года «Виктория» вошла в гавань Санлукар-де-Баррамеда. Прошло целых три года с тех пор, как из этого же самого порта вышли пять кораблей Магеллана, и только одно судно из всей флотилии вернулось обратно в Испанию. Из двухсот шестидесяти пяти человек, которые 20 сентября 1519 года вышли в море, только семнадцать человек возвратились на «Виктории». Все они были больны и едва держались на ногах.
Через два дня Элькано бросил якорь в Севилье. Так было завершено первое кругосветное плавание.
Весть о прибытии единственного уцелевшего корабля Магеллана быстро распространилась по всей Испании. Король Карл V пригласил к себе в Вальядолид двух участников экспедиции, чтобы угнать от них подробности этого необычайного плавания. Ко двору отправились Элькано и Антонио Пигафетта. «Покинув Севилью, – пишет последний, – я направился в Вальядолид, где преподнес его священному величеству дону Карлу не золото и не серебро, а предметы, гораздо более ценимые столь могущественным государем. Между прочими предметами я дал ему книгу, собственноручно мною написанную и содержащую описание всего того, что происходило изо дня в день на всем протяжении нашего плавания».
Элькано получил от Карла V пенсию в пятьсот дукатов и герб, изображающий земной шар, со следующей надписью на латинском языке: «Primus circumdedisti me» («Ты первый объехал вокруг меня»).
Богатый груз, привезенный «Викторией», побудил Карла V снарядить к Молуккским островам новую экспедицию (1525 г.). Однако начальником был назначен не Элькано, а Гарсиа де Лоайса. Эта экспедиция окончилась печально: Лоайса умер в пути, после того как корабли миновали Магелланов пролив и вышли в Тихий океан. Начальство над флотилией перешло к главному кормчему Элькано, но и он умер спустя шесть дней.
Что касается «Виктории», то она долго сохранялась как реликвия в севильской гавани, пока окончательно не разрушилась от ветхости.
ГЛABA ТРЕТЬЯ. ПОЛЯРНЫЕ ЭКСПЕДИЦИИ. ПОИСКИ СЕВЕРО-ЗАПАДНОГО И СЕВЕРО-ВОСТОЧНОГО ПРОХОДА
I
Мы уже говорили об ученом греке Пифее (IV век до н. э.), который прослыл первым полярным мореплавателем. Открыв к северу от Британии знаменитую землю Ультима Туле (вероятно, Исландию)[118] и холодный океан, где отмели, водоросли и льды делают плавание опасным, где ночи так же светлы, как и сумерки, Пифей открыл, вместе с тем, дорогу на Север.
Предания о морских плаваниях, совершенных древними путешественниками к Оркнейским островам и к Исландии, сохранились у ирландских монахов, которые сами были отважными мореходами, что подтверждается фактом их поселения на этих пустынных архипелагах. Ирландские монахи иногда служили в качестве кормчих норманнам -норвежским и датским пиратам, наводившим в средние века ужас на всю Европу. Но, если сведения о «гиперборейских странах»,[119] дошедшие до нас от древних греков и римлян, весьма туманны и фантастичны, то этого никак не скажешь о дерзких предприятиях «северных людей» – норманнов.
Скандинавские саги – исландские, норвежские и датские сказания – отличаются исторической достоверностью и определенностью. До какой степени правдивы в них описания отдельных фактов и событий, подтвердили многочисленные археологические находки в Америке, Гренландии, Исландии, Норвегии и Дании. Скандинавские саги – ценнейший исторический источник, которому долгое время не придавали большого значения, пока знаменитый датский археолог (первой половины XIX века) К. К. Рафн, а вслед за ним и другие исследователи не представили в высшей степени убедительные доказательства доколумбовского открытия Америки.
В ту эпоху Норвегия была бедной страной с ограниченной территорией, пригодной для заселения. Сравнительно суровые климатические условия мало благоприятствовали земледелию. Поэтому значительная часть жителей вынуждена была искать счастья вдали от родины. Воинские дружины скандинавов совершали морские набеги на страны, лежащие у берегов Ла-Манша и Северного моря, а также по течению больших судоходных рек. Когда какому-нибудь викингу[120] случалось найти богатый край или поселение, сулящее хорошую добычу, он возвращался на родину, собирал дружину и следующей весной отправлялся в поход в сопровождении людей, увлеченных жаждой сражений и страстью к наживе.
Храбрые охотники и рыболовы, норманны с юных лет привыкали к опасным плаваниям среди бесчисленных островов и скал, как бы защищающих континент от ярости океана, привыкали лавировать в излучинах глубоких фиордов,[121] словно вырубленных в скалах каким-то гигантским мечом. Скандинавы пускались на своих дубовых кораблях в далекие плавания, терроризируя внезапными набегами жителей прибрежных стран. Корабли скандинавских викингов, большие и малые, длинные и короткие, чаще всего имели спереди мощный волнорез, поверх которого вздымался высокий нос, загнутый в форме буквы S. Наскальные изображения, встречающиеся в Швеции и Норвегии, дают наглядное представление об этих быстроходных и вместительных судах с прямыми парусами. Известно, например, что корабль конунга[122] Олафа Трюггвессона имел тридцать две скамьи для гребцов и был рассчитан на девяносто человек экипажа. Корабль конунга Канута вмещал шестьдесят человек. Два корабля конунга Олафа Святого (или Толстого, как его называли при жизни) вмещал до двухсот человек каждый.[123]
«Морские короли», как часто называли норманнских викингов, большую часть жизни проводили на своих кораблях. Скандинавы грабили замки феодалов, сжигали богатые монастыри, опустошали берега Франции, спускались по рекам и доходили по Сене до Парижа, проплывали Средиземное море до Константинополя.[124] Норманны утвердились на берегах Ла-Манша (поэтому северная часть Франции и была названа Нормандией), в Сицилии, позже в Англии и оставили заметные следы своего пребывания во многих европейских странах.
Нужно сказать, что морское разбойничество не только не считалось зазорным промыслом, но всячески восхвалялось дружинными певцами – скальдами, которые восторженно воспевали удаль и отвагу викингов и сохранили в памяти поколений много подробностей о смелых морских походах норманнских конунгов. Саги и песни скальдов содержат интересные сведения о географических открытиях, сделанных скандинавскими мореходами.
С VIII века они посещали Оркнейские, Гебридские, Шетландские и Фарерские острова, где еще в VII
