невкусный; выпечка его производится довольно странным способом.
«Вымесив хорошенько тесто, – говорится в отчете, – приносят сухих дров и разжигают яркий огонь во врытых в землю глиняных горшках высотою фута в четыре и шириною в два. Когда огонь сильно разгорится, в горшки бросают тесто кусками величиной в два кулака. Отверстие сосуда сразу накрывают крышкой, а сверху кладут тряпки, чтобы жар не уходил, и хлеб пропекся хорошо. Этот «пури» тем не менее всегда пропечен плохо и тяжел для пищеварения».
Рассказав о том, чем может угостить бедняк-горец, побываем теперь вместе с Клапротом на обеде у князя.
«Перед нами расстелили, – говорит он, – длинную полосатую скатерть, шириной в полтора локтя, и очень грязную. На нее положили для каждого гостя по овальному сыру, длиной в три пяди, шириною в две, а толщиной едва в палец. Потом принесли много маленьких медных мисок с бараньим пловом, жареной курицей и ломтями сыра. Князю и грузинам подавали копченую лососину со свежей зеленью, потому что день был постный. В Грузии не имеют понятия о ложках, вилках и столовых ножах. Суп пьют прямо из миски; мясо хватают руками и рвут пальцами на куски, какие могут влезть в рот. Желая выразить дружеские чувства, кидают друг другу лакомый кусок. Блюда ставят прямо на скатерть. Когда обед кончается, подают виноград и сушеные фрукты. Во время еды по кругу всем щедро подливают отличное красное вино собственного приготовления. Его пьют из плоских серебряных чаш, напоминающих блюдца».
Эта картина нравов не лишена занимательности; рассказы Клапрота о других эпизодах его путешествия тоже достаточно интересны. Вот как он описывает поездку к истокам Терека, местонахождение которых довольно точно указал Гюльденштедт, сам их не видевший.
«17 марта прекрасным, но прохладным утром я отправился из деревни Утсфар-Хан. Меня сопровождали пятнадцать осетин. После получаса ходьбы мы начали подниматься по крутой и трудной дороге, пока не дошли до места впадения Утсфар-Дона в Терек. Дальше дорога становилась все хуже. Мы двигались около одного льё по правому берегу реки, имевшей здесь еле-еле десять шагов в ширину, хотя она и вздулась от таяния снегов. На этом берегу нет никакого жилья. Продолжая подниматься, мы достигли подножия горы Хоки, называемой также Истир-Хоки. Наконец мы добрались до места, где русло реки было загромождено большими камнями. Мы легко перебрались на другую сторону и попали в деревню Цивратте- Кан, где позавтракали. Здесь сливаются вместе мелкие ручьи, образующие Терек. Я был рад, что достиг цели моей поездки, и выплеснул в поток стакан венгерского вина, а второе возлияние сделал в честь духа горы, у которой Терек берет свое начало. Осетины, решившие, что я совершаю религиозный обряд, сосредоточенно смотрели на меня. На гладкой стороне огромной сланцевой скалы я велел написать красной краской дату нашего путешествия, а также мое имя и имена моих спутников. Потом мы поднялись еще немного выше до деревушки Ресси».
В конце своего отчета о путешествии, выдержки из которого мы могли бы продолжить, Клапрот подводит итоги собранным данным о населении Кавказа и особенно подчеркивает разительное сходство между грузинскими наречиями и языком финнов и вогулов. Это было новым и плодотворным сопоставлением.
Сведения, собранные Клапротом, очень любопытны. Прозорливость и сообразительность путешественника необычайны, а память у него удивительная. Поэтому ученому удалось внести в лингвистику достаточно большой вклад.
Теперь нам надо покинуть Старый свет, чтобы рассказать об исследованиях, произведенных на территории молодой республики Соединенных Штатов.
Едва федеральное правительство справилось с затруднениями, вызванными войной, едва оно было признано и окончательно организовалось, как широкие круги общества обратили свое внимание на те богатые мехами области, которые когда-то привлекали сначала англичан, а затем испанцев и французов.
Залив Нутка и соседние берега, обследованные великим Куком и такими искусными мореплавателями, как Куадра, Ванкувер и Маршан, принадлежали американцам. И доктрина Монро,[52] наделавшая позже столько шуму, уже зарождалась в умах государственных деятелей той поры.
По предложению, внесенному в Конгресс, капитану Мериуотеру Льюису и лейтенанту Уильяму Кларку было поручено исследовать Миссури от ее впадения в Миссисипи до истоков, а затем перевалить через Скалистые горы, чтобы установить самый короткий и легкий путь от Мексиканского залива до Тихого океана. Кроме того, эти офицеры должны были завязать торговые отношения с индейцами, если те им повстречаются.
Экспедиция состояла из отряда солдат и волонтеров; всего в ней, считая и начальников, было сорок три человека. Одна лодка и два туземных челнока служили для передвижения.
14 мая 1804 года американцы покинули речку Вуд-Ривер, впадающую в Миссисипи, и вошли в Миссури. Судя по записям в дневнике, опубликованном Гассом, участники экспедиции считали, что их ожидают величайшие опасности и что им придется сражаться в дикарями гигантского роста, питавшими неукротимую ненависть к белым.
В первые же дни этого крупнейшего перехода на лодках, с которым могли равняться в прошлом только плавания Орель- яны и Кондамина по Амазонке, американцам повезло, и они повстречали одного старого француза с несколькими индейцами племени сиу. Это был канадский охотник; он говорил на языках большинства племен, живших по берегам Миссури, и согласился сопровождать их вместо переводчика.
Один за другим они прошли притоки – Осейдж, Канзас, Платт (Шеллоу-Ривер) и Уайт-Ривер. Им попадались многочисленные группы индейцев – осейджей и сиу или махасов, которые все, по-видимому, находились на грани полного вырождения. Одно племя сиу жестоко пострадало от оспы, и выжившие индейцы, охваченные каким-то безумием, убили своих жен и детей, пощаженных болезнью, а сами бежали прочь из зараженных мест.
Немного дальше путешественники встретили индейцев из племени рикари или ри, которые сначала произвели на них впечатление самых честных, приветливых и трудолюбивых из всех индейцев, виденных ими. Несколько случаев воровства вскоре заставили их изменить свое мнение о характере рикари. Индейцы этого племени, как ни странно, занимались не только охотой: они выращивали разные злаки, горох и табак.
Иначе обстояло дело с манданами, более крепкими физически, чем их соплеменники. У них есть странный обычай, встречающийся и в Полинезии: они не хоронят своих мертвых, а кладут их на высокие помосты.
В отчете Кларка сообщаются некоторые подробности об этом любопытном племени.
Первейшим свойством божества манданы полагают способность исцелять. Вследствие этого они признают два божества: одно они называют Великим Целителем, другого – Духом. Может быть, для них жизнь так важна, что они почитают любые силы, которые могут ее продлить?
Не менее примечательна легенда об их происхождении. Сначала они будто бы жили в большом подземном селении, у берега озера. Но корни одной виноградной лозы проникли так глубоко, что дошли до манданов. Тогда некоторые из них поднялись по этой импровизированной лестнице и очутились на поверхности земли. Они вернулись домой с такими пылкими рассказами о богатых охотничьих угодьях, об обилии на земле дичи и плодов, что прельщенный народ тут же решил добраться до этих благословенных краев. Уже половина племени вышла на поверхность земли, когда лоза согнулась под тяжестью одной толстой женщины и обломилась, так что остальные уже не могли выбраться наверх. Манданы верят, что после смерти вернутся на свою подземную родину. Правда, туда попадут лишь те, совесть которых окажется чиста. Остальные будут ввергнуты в огромное озеро.
1 ноября путешественники остановились на зимовку у этого племени. При помощи имевшихся у них инструментов они построили по возможности удобные хижины и почти всю зиму, несмотря на довольно жестокие холода, занимались охотой, которая из развлечения скоро превратилась для них в необходимость.
Как только Миссури вскрылась, исследователи стали готовиться в дальнейший путь. Нагрузив лодку добытыми мехами, они отправили часть людей в Сент-Луис, и теперь их осталось всего тридцать человек, полных решимости вынести все, что угодно, но достичь своей цели.
