пошли по домам, а Плаксун с женою, тёщей и приятелями выехал в Полоцк.
Покинутая, без крыши, корчма и сейчас стоит пустая. Пракседа, отпущенная панами, жила при своей дочке и, говорят, совсем переменилась, стала набожной, каждый день слушала святую обедню, соблюдала посты, исполняла все религиозные обязанности и там же, в доме Плаксуна, окончила житьё.
А вот теперь прослышала я, что и Варька умерла. Ах! в Полоцке её все любили. Она была необычайно кроткая, с добрым сердцем, ни один убогий не ушёл из её дома без помощи и утешения. Родимое пятно, которое было у неё на губе, совсем исчезло, и говорят, была она красивая, как ангел.
— Но, паночек, — сказала кузнечиха, — болтаю и не замечаю, что уж стемнело. Придётся домой в позднюю пору возвращаться.
— Нынче вечер тихий и ясный. Нечего бояться, — ответил Завaльня. — А к тому же и до дома твоего не больше одной версты.
— Есть у меня просьба. Пан помогает людям, так, может, и мне сегодня не откажет.
— Помогать ближним — долг каждого человека, но лишь тогда, когда есть возможность.
— Близится Рождество, а так случилось, что не осталось у меня ни зерна жита. Будь добр, пан, удели хоть несколько гарнцев.[154] Придёт весна, понадобятся хозяевам лемехи и другой железный инструмент, мой муж всё скуёт, и будет, чем заплатить пану. Или в другой надобности отслужим.
— Охотно. Твой муж — человек хороший и старательный. Панна Малгожата! прикажи, милостивая пани, дать Авгинье четверик[155] жита, гарнец ячневой крупы и гарнец гороха. Это вам на кутью.
Кузнечиха поклонилась дяде и пошла с панной Малгожатой в кладовую.
Слепой Францишек
Темно на дворе, небо усеяно звёздами, недвижно стоят засыпанные снегом деревья, лишь мороз иногда трещит за стеною. Мой дядя, будто поджидая кого-то, посмотрел в окно и, обращаясь ко мне, сказал:
— Хорошая погода. Сдаётся, что гостей у нас сегодня не будет, так ты, Янкo, вспомни что-нибудь из своих мудрёных рассказов. Нынче ночь длинная, можно выспаться, пока займётся заря.
Подали ужин. Ещё сидя за столом, я уже думал, перебирая в памяти разные события древней истории; выбирал чудесные случаи, что могли бы прийтись по вкусу дяде.
После ужина, отправляясь отдыхать, он, как обычно, прочёл вечерние молитвы и, ложась в постель, спросил:
— О каких же богах и богинях будешь мне сегодня рассказывать?
— Расскажу, дядюшка, об основании города Рима.
— Не о том ли Риме, в котором живёт наш святой Отец? О! Это должен быть хороший и интересный рассказ.
— О том самом.
— Тогда рассказывай, буду слушать со вниманием.
Сперва я рассказал, что римляне происходят от троянского народа. Потом, начав от Проки, царя альбанцев, поведал про Амулия и Нумитора, про Рею Сильвию,[156] о том, что она, будучи весталкой, родила от бога войны Марса двух детей-близнецов: Ромула и Рема, о том, как этих близнецов положили в корзину, и как плыли они по реке Тибр, а когда вода выбросила их на берег, то, услышав плач младенцев, прибежала волчица и кормила их из своих сосцов, будто собственных детёнышей.
Дядя мой дивился, что волчица проявила такое милосердие и сочувствие к детям, и сказал, прерывая рассказ:
— И в древние времена должны были быть волколаки. Верно, эта волчица сперва была женщиной и имела человеческую душу, иначе откуда бы в ней взялись такая любовь и сострадание? А может, и Бог милосердный сотворил чудо ради невинных детей.
Я рассказывал дальше, как близнецов нашёл Фаустул,[157] как они выросли среди пастухов, а потом построили Рим на том самом месте, где река выбросила их на берег.
Во время этого рассказа залаяли собаки, и кто-то начал стучать в ворота. Прибежал батрак и сообщил, что приехал слепой Францишек.
Дядя мой тотчас же поднялся с постели и только зажёг свет, как заходит Францишек, правой рукой держась за проводника, а левою постукивая перед собой посохом, чтоб не зацепиться за что-нибудь.
— Слава Иисусу Христу, — сказал слепец, переступая порог. — А дома ли пан Завaльня?
— Дома, дома, — ответил дядя. Он с большой радостью приветствовал Францишека, сам снял с него тяжёлую зимнюю одежду, пригласил присесть. Потом приказал выпрячь лошадь, дать ей овса, а человека, который привёз слепого, напоить водкой и накормить. Также послал к панне Малгожате, чтоб поскорей приготовила гостю ужин.
— В каких краях ты был? Ведь уж больше полугода не видались. Знакомые не раз вспоминали тебя, всё говорили: «Где теперь скитается наш Францишек? Куда-то далеко заехал. Пусть ему всюду встречаются добрые, ласковые люди, и чтоб не довелось изведать бед в дальнем путешествии!».
— Всю Беларусь объехал и часть Инфлянтов.[158] Встречал и сердечный приём, и высокомерные речи, отзывчивые сердца и каменные.
— Инфлянты — край счастливый. Земля лучше родит, чем у нас. Там, говорят, и паны богаче, строят справные дворцы, а титулами по большей части всё бароны да графы.
— Я слепой, не видал их пышных дворцов. Знаю только, что там богатые паны не любят говорить с бедными людьми. А убогий и за всю свою жизнь слова от них не услышит.
— Ах! как это тяжко, когда человек бывает вынужден просить помощи у тех, кто не понимает, что есть на свете страдание.
— Но я уж больше не поеду далеко, — сказал Францишек. — Слава Богу, есть у меня благодетели и в этих краях. Вот пан Б. даровал мне островок в своём имении на озере Ребло.[159] Там у меня домик, сад и маленькое хозяйство. Мне этого довольно. Там и кости мои найдут покой.
— А! Знаю то озеро, бывал когда-то и на том острове, — сказал Завaльня. — и тогда ещё видел, что стоит там домик на пригорке. Вокруг шумели сосны и волны на озере, и хоть пейзаж там вокруг угрюмый, однако мне очень понравился.
— Хвалят те места, но меня, слепого, это не тешит. Шум лесов и вод наводит на меня скорбные мысли.
Долго ещё мой дядя беседовал с Францишеком. Наконец подали ужин. Он подвёл слепца к столу и, сев рядом с ним, старался, чтобы гость ни в чём не испытывал недостатка.
После ужина он приказал принести в комнату кровать и поставить возле своей постели. Потом взял меня за руку, подвёл к слепцу, рассказал ему, что я окончил школу у отцов-иезуитов, похвалил истории, которые я ему рассказывал, только, мол, трудные имена у языческих богов, никак их не запомнить. Наконец, попросил Францишека, чтобы и он рассказал что-нибудь из того, что сам слышал.
— Недолгой будет моя повесть, зато интересной, — сказал слепец. — Про дивную женщину, которую видали в разных концах Беларуси. Расскажу так, как слыхал от многих людей, которые говорили мне, что видели её вблизи.
Повесть шестая. Плачка
— Женщина та необычайно прекрасна. Одежда её бела, как снег, на голове чёрный убор, и чёрный платок накинут на плечи. Лицо хоть и смуглое от солнца и ветра, но красиво и приятно, очи исполнены чувства, и в них всегда стоят слёзы. Чаще всего она является в домах, где уже никто не живёт, в пустых церквях и на руинах. Видели её также под деревьями или посреди поля. После захода солнца она сидит на камне, сетует жалобным голосом и заливается слезами. Говорят, те, кто подходили к ней, слышали такие слова: «Некому доверить тайну сердца моего!».
Когда я ехал из Полоцка, один корчмарь рассказал мне, что невдалеке от дороги, за берёзовой рощей стоит пустой дом. Возле него остался лишь небольшой вишнёвый сад. Жил там когда-то крестьянин, которого паны выслали вместе со всей роднёй куда-то далеко, отобрав у него в имение несколько коров и лошадей, что принадлежали ему.
Как-то мимо того дома проходил убогий слепец, которого вёл маленький парнишка. Услышав печальное пение, они подумали, что там кто-нибудь живёт, и пошли туда просить милостыню. Заходят в хату, слепой запевает песню: «
— Дом без дверей и окон, никто тут не живёт, — сказал парнишка слепому. — Даром только с дороги свернули.
Но тут посреди хаты появилась облачённая в траур женщина с печальным лицом и сказала им:
— Молитесь! Всюду есть Бог, который будет вам опорой.
Бросила слепому в шапку горсть серебряных монет и сразу исчезла.
Этот убогий ходил потом от дома к дому и показывал эти деньги, на которых с одной стороны были изображения королей, а с другой — Погоня.[160]
Невдалеке от дороги, когда едешь в Витебск, стоит пустая часовня. Там после захода солнца видели, как она плакала, сидя на пороге, и её печальный голос был слышен издалека.
Среди людей разное думали про эту плачку. Одни тревожились, что это видение — предвестие какого-то большого несчастья, войны, морового поветрия либо голода во всём крае.[161] По деревням старые люди говорили меж собой об этой женщине, всегда предсказывая что-нибудь недоброе. Некоторые ж из молодых думали совсем иначе — доказывали, что там, где покажется та плачка, в земле, верно, зарыт клад.[162] И вся околица повторяла эти домыслы.
На краю той деревни жил убогий человек, который некогда обошёл весь свет. Вернувшись к своей родне, жил только милостыней. Он часто повторял им всем:
