приковывать к себе сердца какой-то демонической силой, но никогда не сможет сделать женщину счастливой. Со своей ясной, чистой душой ты погибнешь возле такого человека. Ты еще не знаешь его, он не стоит твоей любви.
Габриэль мягко высвободилась из его объятий.
– Разве я ищу счастья с Арно? Я только хочу быть возле него, когда все его покинули, хочу разделить его участь и, если суждено, то и погибнуть вместе с ним. Это – единственное счастье, какого я ожидаю, и его по крайней мере я не позволю у себя отнять.
В этих словах слышалось глубокое, искреннее чувство, и Георг с мучительной болью в сердце смотрел на молодое, неясное существо, так быстро познавшее самоотверженную преданность женщины. Такой мечтал он видеть Габриэль, когда веселый, своевольный ребенок стал его единственной любовью, но он никогда не смел надеяться, что она поднимется до такой высоты. Перед Георгом стояло живое воплощение его идеала, в ту минуту, когда этот идеал навеки утрачен для него.
– Расстанемся! – сказал он, призывая на помощь все свое самообладание. – Ты права: с сердцем, полным всепоглощающей страсти к другому, ты не можешь быть моей. После этого признания я и без твоей просьбы освободил бы тебя от данного слова. К тебе у меня нет ни ненависти, ни малейшего упрека – только к нему, отнявшему тебя у меня. Ты была счастьем всей моей жизни. Как стану я переносить жизнь, когда тебя в ней не будет, не знаю. Прощай!
Винтерфельд еще раз прижал Габриэль к своей груди, в последний раз поцеловал ее и быстро удалился.
Оставшись одна, Габриэль больше не плакала, но сердце ее невыносимо болело. Она чувствовала, что с любовью Георга из ее жизни исчезло все, что было в ней лучшего, благородного.
ГЛАВА XVIII
– Ну, слава Богу! Злополучная история пришла к счастливому концу! Меня просто приводила в отчаяние мысль, что всему причиной был именно я. От всего сердца поздравляю тебя с освобождением, отец! – и Макс Бруннов горячо обнял отца, на лице которого промелькнула улыбка.
– Для меня освобождение не было неожиданностью, – ответил он. – Несколько времени назад мне о нем ясно намекнул сам полицмейстер.
– Печать тоже храбро защищала тебя, – сказал Макс. – Все газеты громко взывали о помиловании, а публика с первого же дня принимала в тебе самое горячее участие.
Разговор происходил в бывшей квартире асессора Винтерфельда, которую он перед своим неожиданным отъездом из Р. передал своему другу. Тотчас после выздоровления Макс возвратился к себе домой и теперь привез сюда освобожденного из заключения отца.
Давно ожидаемое помилование старика Бруннова наконец состоялось и было с удовлетворением всеми встречено. На упорство доктора, наотрез отказавшегося хлопотать о себе, решено было посмотреть сквозь пальцы, он получил полную амнистию. Несмотря на это, вид у него был грустный и подавленный.
Что касается Макса, то он нисколько не изменился. Его крепкий организм необыкновенно быстро справился с болезнью, и единственным напоминанием о ней был свежий рубец на лбу. Только к отцу молодой человек очень переменился: прежнее немного жесткое отношение уступило место сердечному уважению. Макс глубоко ценил жертву, принесенную ему отцом, а старик в первый раз почувствовал, насколько сын был дорог его сердцу. После памятных минут у постели больного Макса прежние прохладные отношения между отцом и сыном уступили место искреннему дружескому согласию.
– Ну а теперь поговорим о другом! – вдруг оборвал себя Макс. – Я должен сделать тебе признание, отец. Посмотри на меня! Не замечаешь ли ты во мне чего-нибудь необыкновенного?
– Нет, не замечаю, нахожу только, что ты замечательно быстро поправился, а больше ничего.
Макс близко подошел к отцу и с важностью произнес:
– Я – жених.
– Жених? – повторил пораженный отец.
– Уже несколько недель, как это случилось. В последнее время у нас накопилось так много серьезных вопросов, что я не мог утруждать тебя своими сердечными делами, но теперь ты свободен и спасен, и я прошу твоего согласия. Мою невесту ты уже знаешь: это дочь советника Мозера.
– Как? Та самая молодая девушка, которая ухаживала за тобой во время болезни? Это невозможно!
– Почему невозможно? Разве Агнеса тебе не нравится?
– Не в том дело, но ведь эта бледная, нежная особа с мечтательными темными глазами вовсе не в твоем вкусе. И потом это странное монашеское одеяние… я думал, что она сестра милосердия, которую пригласили ухаживать за тобой.
– Да, Агнеса собирается в монастырь, – подтвердил Макс. – Мне предстоят серьезные объяснения с настоятельницей, с почтенным духовником и с полдюжиной разных преподобий, пока дело дойдет до венчания. Кроме того, Агнеса исключительно нежного сложения и болезненна, но ничего опасного нет – просто повышенная нервная чувствительность. Я уж ее вылечу, на что же я доктор? В хозяйстве она тоже почти ничего не смыслит.
– Вижу, что ты строго следуешь намеченной программе брака, – засмеялся Бруннов-старший. – Поэтому скажи, как обстоит дело с первым и главным ее параграфом, касающимся состояния, которое ты ставил необходимым условием?
На лице молодого человека выразилось смущение.
– Ну, я пришел к убеждению, что это совсем неважно. Разве ты не считаешь меня способным без посторонней помощи прокормить жену и поддержать дом? На состояние я во всяком случае не могу рассчитывать.
– Ну, надо сознаться, ты не слишком последователен в своих поступках, – заметил отец, – все идет наперекор твоим прежним намерениям. Как это произошло с тобой?
– Я и сам не знаю, но полагаю, что весь насквозь пропитался идеализмом. Ты всю жизнь тщетно старался насадить его во мне, а Агнесе это удалось сделать в несколько недель, и так как ты раньше
