– Разве тебе необходимо сегодня говорить с полковником? – спросила Габриэль, точно охваченная каким-то предчувствием. – Ведь твои приемные часы давно прошли.
Барон встал. Сияющее выражение исчезло с его лица:
– Я ждал его. Нам необходимо поговорить. Попросите полковника подождать меня в гостиной. Я сейчас приду, – сказал он слуге и, когда тот ушел, обратился к Габриэли:
– Я должен оставить тебя. Ты знаешь, чего мне стоит расстаться с тобой теперь хоть на мгновение, но мне необходимо покончить дело, с которым пришел ко мне полковник. Я хочу освободиться на весь вечер. Тогда мы будем принадлежать друг другу, и никто не потревожит нас. Пойдем, я провожу тебя в твою комнату.
Он взял Габриэль под руку и повел на другую половину замка, а через несколько минут вошел в гостиную, где его ожидал полковник. Переговоры длились недолго; не прошло и четверти часа, как полковник ушел, а барон направился в кабинет, где снова сел за свой письменный стол. Он сказал правду: ему было неимоверно трудно покинуть Габриэль даже на несколько минут, а между тем ему пришлось еще целый час не видеть ее. Не могла же она находиться возле него в то время, когда он писал ей прощальное письмо!
В замке неожиданный приезд молодой баронессы возбудил общее удивление, тем более что она вернулась без матери, но старый слуга, сопровождавший ее, все объяснил: барон письмом вызвал к себе свояченицу с дочерью, однако баронесса, которая, к сожалению, снова заболела, была не в состоянии совершить такое утомительное путешествие; поэтому она послала вперед дочь, сама же приедет через несколько дней. Баронесса сама придумала такое объяснение, когда убедилась в невозможности удержать дочь.
Между тем наступил вечер. Сидя одна в своей комнате, Габриэль с нетерпением ждала возвращения Равена. Она открыла окно и сидела, облокотившись на подоконник, когда наконец раздались так страстно ожидаемые шаги. Она бросилась навстречу барону, и он обнял ее так крепко, как будто этот час разлуки длился вечность.
– Теперь я свободен, моя Габриэль, и всецело принадлежу тебе.
Габриэль подняла на него глаза. Его лицо было бледнее обыкновенного, но выражало глубокую нежность.
– Полковник не сказал тебе ничего неприятного? – озабоченно спросила она.
– Нет, он сообщил мне только кое-какие необходимые сведения, – спокойно ответил Равен, избегая яркого света лампы и отходя с девушкой к окну, в которое врывался прохладный, свежий воздух, напоминавший дуновение весеннего ветерка.
– Я открыла окно, – сказала Габриэль, – в комнате было душно, а вечер так хорош!
– Да, очень хорош, – повторил барон, задумчиво глядя в окно. – Ты права, сегодня душно и тесно в закрытой комнате. Мне хочется подышать свежим воздухом. Не пойти ли нам в сад?
Габриэль немедленно согласилась.
В саду, как всегда, царили безмолвие и покой, но его летнее великолепие давно миновало. Густой лиственный покров, окутывавший сад глубокой тенью, сильно поредел, могучие липы потеряли почти половину своих листьев, и лунное сияние ярко освещало дерновые лужайки. «Ключ ундин» журчал по- прежнему, неустанно посылая вверх свой водяной столб, а двое людей, для которых шум фонтана имел такое роковое значение, снова стояли у его края, обрызганные его каплями, как мелким дождем.
Равен со смешанным чувством нежности и грусти смотрел на свою спутницу.
– «Месть ундин» все-таки настигла меня, – сказал он вполголоса. – И это за то, что я осмелился насмехаться над нимфами и их очарованием. С того дня я не был здесь, а сегодня меня влекла сюда непреодолимая сила. Я должен был еще раз увидать «Ключ ундин».
– Еще раз? – изумленно спросила Габриэль. – Что ты хочешь сказать?
В голосе девушки как будто звучало предчувствие… Арно улыбнулся и нежно провел рукой по белокурым волосам.
– Не будь такой трусишкой! Это значит только, что я на днях покину замок и сад. Удар уже разразился – с сегодняшнего утра я больше не губернатор этой провинции.
– Итак, тебя все-таки заставили принять крайние меры, – тихо проговорила Габриэль. – Ты должен был подать в отставку?
– Нет, мне ее дали.
– Дали отставку? – повторила Габриэль. – Не получив от тебя прошения о ней? Но ведь это…
– Оскорбление, – докончил барон, когда она остановилась, – или осуждение, назови, как хочешь. Обычно тому, кого свергают, дают право самому просить отставки, а мне в этом было отказано.
– Что же ты теперь будешь делать?
– Ничего, – холодно ответил барон. – Моя официальная карьера кончена. Я уеду в свои Поместья и… останусь там жить.
– Но будешь ли ты в состоянии сделать это, Арно? Ты сам мне говорил, что деятельность и власть необходимые тебе жизненные условия, что ты никогда не мог бы вести однообразное будничное существование и спокойной среде.
– Может быть, я и научусь. Чему только не научит жизнь? По крайней мере я должен попытаться сделать это.
– И я поеду с тобой, – с глубоким чувством прошептала Габриэль. – Я никогда не расстанусь с тобой.
– Разумеется, никогда!
Равен нежно обнял Габриэль и повел к скамье у фонтана. Здесь стояла одна из самых больших лип, еще
