и вам подобные примитивные формы жизни не во многом отличаетесь от них — и ваш ужас также немало потешит мое мстительное самолюбие. Развязка близка, и вам посчастливится разделить со мной— сладкие минуты моей победы! Даже не надейтесь, что я прикончу вас раньше, чем это случится, ни в коем случае! Вы должны увидеть все сами, ужаснуться, напоить меня нектаром своего отчаяния и страдания — я это заслужил… — Невидимый собеседник замолчал, видимо пытаясь оценить произведенный своим напыщенным монологом эффект, и продолжил: — Да, я заслужил это! Миллион лет — слишком много даже для искусственного разума — я не сошел с ума, только спасаясь сладкими мыслями об отмщении, о том, на какие страдания я обреку вашу самонадеянную и эгоистичную расу. Я пережил всех — своих создателей, своих механических слуг на этой паршивой станции, даже Хранителей… Которых, должен признать, могу по праву назвать своими лучшими врагами, — если, конечно, такое понятие, как 'лучшие', вообще можно применить к вашей примитивной многоклеточной прямоходящей расе… — Компьютер наконец замолчал.
Люди переглянулись — похоже, Обира была права, рассуждая о том, какие изменения могли произойти за миллион лет в психике биокомпьютера — налицо было не только наличие связанной с предстоящей местью доминанты, но и безудержное стремление говорить — не важно, с кем и о чем. Впрочем, телепатический словесный понос еще отнюдь не иссяк — в мысли людей вновь ворвался сочащийся ядовитым сарказмом, дрожащий от возбуждения голос:
— Да, вы не умрете слишком быстро! Я не только позволю вам созерцать гибель своего мира — о нет: я слишком долго был один, чтобы лишиться пусть даже и таких глупых и примитивных (слово 'примитивный', судя по всему, относилось к его излюбленным выражениям) собеседников. Мне, кстати, тоже нужно общение! — неожиданно жалобно всхлипнул он и тут же, 'взяв себя в руки', загремел с прежней силой: — О, мы о многом успеем поговорить! Вот только жаль, что с вами нет Хранительницы (как же низко они пали, если оставили против меня женщину). Я не отказал бы себе в удовольствии пообщаться и с ней тоже… Ее я убил бы последней… — с мечтательными интонациями в голосе пробормотал компьютер и продолжил, неожиданно перескочив к другой теме: — А ваша раса обладает поразительной способностью к самовоспроизведению — когда я был здесь в последний раз, Земля была почти необитаема. За десять тысяч лет вы довольно многого достигли, если бы были живы мои хозяева, они бы наверняка нашли вам достойное применение — дешевая рабочая сила всегда в цене… Впрочем, какая разница — скоро вы все равно все погибнете, — вернулся он к своей излюбленной теме, — а я выполню последнюю волю моих хозяев и смогу наконец отправиться вслед за ними… — Компьютер то ли всерьез, то ли притворно вздохнул. — Ну, вот и познакомились. С вашего позволения, я вас пока что оставлю — мне надо приготовить вам небольшой, но крайне приятный, как мне кажется, сюрприз — не думаете же вы, что такой гений, как я, не предполагал возможности вашего появления?! О нет, мощь моего интеллекта не только предвидела это, но и постаралась сделать ваше пребывание здесь максимально наполненным событиями и активным действием. — Голос нехорошо усмехнулся. — А пока — отдыхайте… Пока вам ничего не грозит, — не заметить сделанного на слове 'пока' акцента было просто невозможно — невидимый собеседник очень хорошо постарался произнести его со всей доступной ему зловещей двусмысленностью. — До свида-а-ани-и-я-а-а… — вновь с издевкой протянул он — и исчез.
Ощущая в голове необычайную пустоту и легкость (наверное, чужой разум все же не мог проникать в человеческий мозг совсем уж незамеченным), майор обернулся к своим спутникам. Знаком приказал убрать оружие и, вопросительно приподняв бровь, спросил: — Ну и как вам? Что будем делать?
3
— Можно? — вежливо спросил генерал Музыкальный, прежде чем войти в уставленную хитрыми механизмами уже знакомую подземную комнату. — Вы меня звали, Обирочка?
— Да, — раздалось из темноты, — входите, Юрий Сергеевич.
С удовлетворением отметив вернувшуюся в голос Хранительницы былую твердость, генерал переступил порог и вошел.
— Идите сюда. — Ее голос звучал из-за какого-то высокого, в рост человека, прибора справа от входа. — Я здесь! — Обира вышла навстречу и, улыбнувшись Музыкальному, призывно махнула рукой: — Сюда.
— Что-то случилось? — Юрий Сергеевич скользнул взглядом по непонятному аппарату, возле которого застыла Хранительница. Обира ответила, не отрывая взгляда от небольшого плоского экрана, расцвеченного множеством размытых сполохов и пятен ('Вроде как от поднесенного к телеэкрану магнита', — подумал генерал):
— Да. Боюсь, что у нас проблемы. Энергия расходуется слишком быстро, и я уже не могу жестко удерживать Город в стабильной точке…
— И что сие означает? — с искренним интересом осведомился Юрий Сергеевич, не ожидавший, впрочем, от ответа Хранительницы ничего хорошего.
— Мы начинаем плыть…
По тому, как было произнесено последнее слово, Музыкальный понял, что не ошибся.
— Иначе говоря…
— Иначе говоря, Город движется, смещается за пределы своего пространственно-временного континуума. Даже, скорее, именно 'временного' — пространственная точка привязки пока стабильна… — не дожидаясь нового вопроса, который уже был готов сорваться с уст генерала, Обира продолжила объяснение: — На то, чтобы удерживать Город в прежних параметрах, уже не хватает энергии. Я перенастроила окружающий его щит, так что нам пока ничего не угрожает, но… на это уходит слишком много энергии. По-прежнему находясь в своей реальности (и еще в двух реальностях — помните?), Город смещается относительно вашего геологического времени — с этим я уже ничего поделать не могу…
Генерал смешно наморщил лоб и, кажется, понял:
— То есть… оставаясь на месте, мы движемся… хм… во времени? Так, что ли?
— Совершенно верно. — Хранительница с уважением взглянула на собеседника — похоже, не ожидала, что он так быстро разберется. — Пространственные координаты вообще довольно стабильны, поэтому за них я пока не волнуюсь, да и до истощения мощности щита еще далеко, но вот удержать Город во времени я уже не в состоянии.
— А… куда мы… хм… движемся? В прошлое, в будущее? Или… еще куда-нибудь?
— Увы… — Обира развела руками. — Этого я сказать пока не могу. Точнее, не хочу тратить энергию на то, чтобы это узнать…
— Ладно… — Юрий Сергеевич задумался на несколько секунд. — Нам это чем-то угрожает? Я что-то должен сделать?
Обира помедлила с ответом, пристально вглядываясь в цветные всполохи на экране и прижимая к вискам подрагивающими от напряжения пальцами тонкий серебристый обруч, Музыкальный заметил внезапно разлившуюся по ее лицу бледность.
— Кажется, уже да… Движение замедлилось, временные координаты стабилизируются, но к нам что-то приближается из пустыни. — Она неожиданно сорвала с головы свой обруч и резко обернулась к генералу: — Идемте скорее! Я должна убедиться… Не уверена, но кажется, что это… — Не договорив, Хранительница побежала к выходу. — Идите за мной. Быстрее…
Генерал понял, что к Хранительнице окончательно вернулись ее прежние решительность и властность, и быстрым шагом пошел следом…
Поплутав несколько минут по подземным коридорам, они вышли на залитую ярким светом площадь. Как раз вовремя — навстречу спешил спецназовец Крюк.
— Товарищ генерал, разрешите обратиться, у нас гости, — без пауз выпалил он, даже не пытаясь при этом занять положенную уставом стойку, — много, Юрий Сергеевич! Километрах в трех…
— Показывай… — коротко бросил тот. — Со стены видно?
— Угу… Идемте. — Крюк затрусил к окружающей Город стене, внутри которой еще накануне вечером (не без помощи Обиры) обнаружилась винтовая лестница, выходящая на самый ее верх.
Когда слегка запыхавшийся генерал преодолел наконец все четыре грохочущих под ногами пролета ('Эх, где мои семнадцать лет?'), Обира уже отвернулась от раскинувшегося снаружи песчаного океана и молча протянула ему предусмотрительно захваченный Крюком бинокль. Не задавая лишних вопросов и слегка стыдясь своего тяжелого дыхания, Юрий Сергеевич навел оптику в указанном ею направлении… Впрочем, это было излишним — то, что он увидел, занимало, казалось, всю линию горизонта…
4
Очнувшееся от своего тысячелетнего сна существо было голодно… Это чувство было поистине абсолютным и всепоглощающим, поскольку с самого момента своего зарождения оно еще никогда не прикасалось к пище… Злой гений бортового биокомпьютера наделил свое кошмарное творение примитивным разумом, сочетающимся со звериной силой, и управляемой простейшими инстинктами целеустремленностью. Поэтому с той самой минуты, когда раскрылся наполненный питательным раствором кокон и покрытая слизью туша существа (одного из многих себе подобных клонов) с утробным ворчанием выползла наружу, им двигало единственное стремление найти пищу. И в достижении этой цели оно не остановилось бы ни перед чем…
Оскальзываясь на залитом слизью полу, существо покинуло лабораторию. На десятки других, как уже раскрывшихся и выпустивших на свободу свои чудовищные порождения, так и еще ждущих своего часа, коконов оно не обратило ни малейшего внимания. Инстинкт и заложенное на генетическом уровне желание охотиться гнали его во тьму заброшенных коридоров станции — туда, где ждала чудесная (хоть еще и ни разу не пробованная) живая пища…
— А что, у нас большой выбор? — Окунь пожал плечами. — Надо искать этот ублюдочный калькулятор и делать ему вырванные годы. И побыстрее — у меня что-то нет особого желания испытывать на себе все его сюрпризы. Или как, пацаны?
— Мысль, конечно, умная, хотя и глупая, — буркнул в ответ Московенко. — Мы внутри целой планеты размером почти с Луну. Для того чтобы просто обследовать ее, нужны месяцы. А у нас, — он демонстративно приподнял левую руку с часами на запястье, — меньше суток. Боюсь, искать его мы можем бесконечно и… безрезультатно. Еще предложения есть? 'А в ответ тишина', — продекламировал он строчку Высоцкого. — Ясно. Тогда вот что. Я не претендую на абсолютную правоту, так что если кто хочет возразить — пожалуйста. Но я думаю так: вся эта ржавая помойка, по сути, огромный организм, не столько