время?
— В настоящее время он в Европе и на пути сюда.
— Сюда? В Кронсберг?
— Да, Рейнгард едет в Берлин для личных переговоров с правительством, ему предлагают место в колониях, но так как мы уже год не виделись, то сначала он заедет ко мне. Я могу ожидать его не сегодня- завтра.
Наступила минутная пауза. Зинаида бросила папиросу и сказала прежним спокойным тоном:
— Вот как? Я очень рада за вас. Но перейдем к вопросу, который — простите — гораздо больше интересует меня. Когда-то в Кронсберг отправили маленькую Эльзу фон Бернрид. Я очень любила эту девочку и хотела оставить ее у себя, но дед решительно потребовал ее. Его звали, кажется, Гельмрейх?
— Да, — ответил Зоннек, пораженный такой памятью, которая только в одном изменила своей хозяйке: когда речь зашла об «этом господине Эрвальде», имя которого совсем выскочило у нее из головы.
— Старик, должно быть, давно умер, — продолжала она. — Не знаете ли вы, что сталось с его внучкой? Я собиралась на днях навести справки, но вы, вероятно, дадите мне самые точные сведения.
— О, да, я могу дать их вам, — улыбаясь ответил Лотарь. — Профессор Гельмрейх не умер; он живет на расстоянии получаса ходьбы отсюда, и внучка до сих пор у него.
— И я могу видеть мою маленькую Эльзу?
— Разумеется! Только это уже не маленькая Эльза, а красивая взрослая девушка. Вы едва ли узнаете ее. А неделю тому назад… она стала моей невестой.
Зинаида посмотрела на него с безграничным изумлением.
— Вашей невестой? Не может быть!.. Вы шутите!
Лицо Лотаря, только что сиявшее, омрачилось, и он спросил с легкой горечью:
— Это ваше мнение о моей помолвке?
— Нет, нет! Вы не поняли меня! Мое удивление относилось только к вашему решению вообще жениться.
— И вы находите, что это запоздалое решение — глупость и непростительный эгоизм ввиду того, что речь идет о восемнадцатилетней девушке? Может быть, вы правы.
— Я думаю, что ваша жена будет счастливее, чем была я с человеком, который вполне подходил мне по возрасту, — серьезно сказала Зинаида. — Примите мои самые сердечные, самые искренние пожелания вам и вашей невесте!
— Благодарю вас за эти слова, Зинаида! Поверьте, я очень нуждаюсь в том, чтобы меня ободрили.
— В самом деле? — шутливо спросила она. — Очевидно, моя прелестная маленькая упрямица околдовала вас и одержала над вами полную победу. Да, вам не так-то легко будет справиться с ней; и тогда уже у крошки Эльзы была сильно развитая воля и она умела поставить на своем. Берегитесь! Я боюсь, положительно боюсь, что великий африканский герой окажется под башмаком у молоденькой жены!
Она мило, дружески поддразнивала Зоннека, грозя ему пальцем, но он лишь слегка покачал головой.
— Вы ошибаетесь. Эльза — сдержанная, молчаливая девушка и понятия не имеет о том, что значит шалить или упрямиться. Дедушка своим чересчур строгим воспитанием изменил в ней многое, вернее сказать, все. Впрочем, вы сами увидите.
Он встал и простился, дав обещание прийти на днях с невестой. Леди Марвуд отнеслась к нему дружески и задушевно, как в былое время, но когда он выходил из ее дома, его лицо было печальным. Лотарь думал о предостережении, с которым когда-то обратился к Осмару и которое было оставлено без внимания: то, что он предсказывал, чего боялся — случилось.
21
Время близилось к полуночи, и кронсбергская долина тонула в ярком свете луны, когда на дороге, подымающейся к Бурггейму, появилась темная мужская фигура. Быстрые шаги незнакомца становились все медленнее по мере того, как он приближался к цели, а на некотором расстоянии от нее он и совсем остановился, глядя на остроконечную кровлю старого дома, подымавшуюся из-за елей и ярко освещенную луной. Несколько минут одинокий путник стоял не шевелясь, потом двинулся дальше и подошел к толстой липе, далеко раскинувшей во все стороны свои ветви. Только что распустившиеся нежные листочки еще не давали тени, и сквозь полуобнаженные ветви яркий лунный свет падал на человека, прислонившегося к стволу. Это был мужчина высокого роста, в темном дорожном костюме; из-под шляпы выбивались густые белокурые волосы, составлявшие странный контраст с поразительно темным цветом лица. Он медленно обводил взглядом окрестности, точно ища что-то.
Долина и горы покоились в мечтательном свете лунной ночи. В старинном городке внизу можно было отчетливо разглядеть высокие крыши домов, узкие улицы, мост, перекинутый через реку, а на другом берегу — белые дома и виллы курорта. Глубокий покой и мир царили вокруг.
Весенняя ночь была холодной, но незнакомец под липой с наслаждением вдыхал резкий воздух. Вдруг он отделился от ствола и, вытянув шею, стал прислушиваться. В воздухе стояла тишина, не чувствовалось ни малейшего ветра, но среди ночного безмолвия с далеких гор явственно доносились какой-то шорох и ропот, походившие на отдаленный глухой рокот морского прибоя.
— Ручьи! — с глубоким вздохом вполголоса проговорил ночной странник. — Снег тает, и вода бежит. Весна пришла.
Он опять повернулся к Бурггейму и попробовал разглядеть что-нибудь сквозь решетчатые ворота, но ничего не увидел; дом стоял безмолвный и темный, в тени высоких деревьев еле можно было различить его очертания.
— Стены и железные ворота! — прошептал он. — Прежде тут были живая изгородь и калитка. Дом как будто не изменился, только ели и старая липа сильно разрослись. Может, попробовать войти? 'Гам, кажется, все спит, и в худшем случае… Все равно, я не могу не войти!
Он нажал ручку железных ворот, но убедился, что они заперты. Он испытующе поглядел на стену. Высокая, гладкая, она не представляла ни малейшей опоры для ноги. Толстые ветви липы тянулись через нее в сад. Незнакомец посмотрел на них, и по его лицу пробежала улыбка.
— Выручай, старый друг! Твои ветви не раз держали меня на себе, пусть подержат еще раз!
Он ловко влез по узловатому стволу, сел верхом на толстый сук и перебрался через стену; смелый прыжок — и он очутился в саду. В доме отрывисто залаяла собака, но незваный гость несколько минут стоял неподвижно, и собака, очевидно, успокоилась; лай смолк.
Ночной посетитель медленно направился через одичавший сад к дому. Лунный свет только местами проникал сквозь ветви угрюмых черных елей, и его лучи, как призраки, ползли по земле. Безмолвный полуночный час, темный уединенный дом, голубоватый сумеречный свет придавали месту что-то нереальное, чуждое жизни и миру действительности.
— Настоящий немецкий волшебный час! — тихо проговорил незнакомец. — Стоит ступить на родную землю — и опять оказываешься во власти прежних чар. А я воображал, что отделался от них за эти долгие годы. Я, как настоящий сказочный герой, проникаю в заколдованный замок, погруженный в волшебный сон, рискую оказаться в самом нелепом положении, если меня поймают, и все-таки не в силах удержаться.
Он остановился перед домом с наглухо запертыми ставнями. Фронтон крыши был освещен, все остальное тонуло в непроглядном мраке; только на террасу и поросшие мхом ступени лестницы падала широкая полоса света, проникавшего между вершинами двух елей. Незнакомец молча смотрел на эти ступени, потом вдруг опустился на колени и прижался губами к выветрившемуся мшистому камню так горячо, как лобзает богомолец Святую землю, как блудный сын целует порог отчего дома.
В доме опять залаяла собака, на этот раз громче и настойчивее; очевидно, там кто-то не спал, потому
