Ее имя, а может быть, и тон, которым он произнес его, заставили ее слегка вздрогнуть. Она медленно обернулась и ответила с горькой насмешкой:
— Вы еще помните эту мелодию? Я думала, вы давно забыли ее.
Он подошел и, заглядывая ей в глаза, продолжал, не обратив внимания на насмешку в ее словах:
— Зинаида, я причинил вам тогда горе?..
— Да! — сказала она с суровой прямотой.
— Разве я один был виноват? Вы ведь знаете, кто встал между нами. Ваш отец…
— Моего отца можно было переубедить, и я была готова к этому, но вы не захотели бороться за меня. Вас тянуло на свободу, вдаль, в погоню за счастьем. Что же, нашли вы это безграничное счастье, свою влекущую к себе фата-моргану?
— Нет! — ответил Эрвальд глухо и с усилием.
— Значит, его нет в пустынях и девственных лесах! Я искала его в свете, среди людей, но его нет и там. Утешьтесь, у нас с вами одна судьба.
— Вы сами выбрали свою судьбу, Зинаида… Как вы могли выйти за такого человека, как этот Марвуд?
Она только взглянула на него, но в ее больших, мрачных глазах был ответ — тяжелый упрек, и Рейнгард опустил голову, как виноватый.
Опять наступила долгая пауза. Леди Марвуд выпрямилась гневным, резким движением, точно отталкивая от себя что-то, и сказала с жестким смехом:
— Опять мы погрузились в воспоминания и ударились в сентиментальность! А пора бы, кажется, бросить их; мы оба постарели и стали благоразумны! Кстати, вы до сих пор не сказали, зачем требовали этого разговора. Вы хотите мне что-нибудь сказать?
— Нет, я хочу только просить вас, Зинаида… Господи, что это? Что с вами?
Зинаида обеими руками вцепилась в балюстраду, стараясь удержаться; она покачнулась и упала бы, если бы Рейнгард не подхватил ее. Она лежала на его руках почти в обмороке, с закрытыми глазами, ее лицо было мертвенно-бледно, грудь дышала тяжело и прерывисто, а сердце билось сильными, неправильными толчками, как будто было готово каждую минуту остановиться.
Припадок продолжался несколько минут. Когда Рейнгард донес ее до кресла и опустил в него, она уже снова открыла глаза, и ее взгляд встретился со взглядом Эрвальда, со страхом наклонившегося над ней.
— Я позову кого-нибудь, — торопливо сказал он.
Зинаида покачала головой и слабым движением руки попросила его не уходить.
— Нет… никого не надо… Сейчас пройдет, я знаю.
Действительно, припадок прошел так же скоро, как наступил.
Лицо порозовело, и дыхание выровнялось. Эрвальд стоял угрюмый, не говоря ни слова. Теперь он получил доказательство правоты слов доктора.
— Я испугала вас? — спросила Зинаида, к которой уже вернулось самообладание. — Это пустяки. У меня часто бывают такие припадки.
— И когда-нибудь такой припадок убьет вас! — взволнованно сказал он. — Вы губите себя жизнью, которую ведете изо дня в день. Вы не слушаетесь советов и предостережений и не даете врачу вылечить вас. Зинаида, неужели вы не можете поберечься?
— Для кого? — жестко спросила она. — Может быть, для лорда Марвуда? Я возненавидела человека, который называется моим мужем, потому что он только мучил меня. Моего ребенка у меня отняли, он уже не помнит матери; мой отец умер, людей, которые окружают меня, я с удовольствием оттолкнула бы от себя ногой; у меня есть еще друг, один-единственный, Зоннек, но теперь у него жена, новое счастье. На мою долю останется разве сострадание, а сострадания я не хочу. Не нужно мне и жизни, которая предстоит мне, пустой и бесконечной, как Сахара. Я знаю, что наконец свалюсь и умру, но разве стоит этого избегать?
— Так поберегите себя… ради меня.
По телу взволнованной женщины пробежала дрожь, ее глаза широко раскрылись и с выражением вопроса остановились на лице Эрвальда.
Он наклонился над ней и тихо повторил:
— Ради меня, Зинаида! Прошу вас!
Она выпрямилась в кресле, и из ее груди вырвался мучительный крик:
— Рейнгард, зачем ты бросил меня?
— Затем, что был глупцом, — сказал он глухо, — глупцом, который, гоняясь за призраком, не видел, что счастье находится рядом с ним. Я только теперь чувствую, какое зло причинил тебе, Зинаида. Но не оставляй у меня на душе такой тяжести! Обещай, что ты будешь слушаться доктора! Обещай, что бросишь ужасный морфий, который разрушает твое здоровье и вконец убьет тебя! Не умирай, Зинаида, живи!.. Я требую этого от тебя!
В его словах слышался мучительный страх.
Зинаида не отвечала и не шевелилась; две крупные слезы скатились по ее щекам, и слабая, счастливая улыбка осветила лицо.
— Обещай! — повторил Рейнгард, крепко сжимая ее руку. — Ты обещаешь?
— Да, — прошептала она едва слышно.
Он нагнулся и прижал ее руку к губам.
— Благодарю тебя! Я верю тебе. Спокойной ночи, Зинаида.
Он ушел; Зинаида осталась одна. Она прижалась лицом к спинке кресла и плакала; это были спасительные слезы, приносящие покой и сон, слезы, которыми она не плакала уже много-много лет.
29
Прошло почти два месяца. Близилось к концу лето. Кронсберг начинал затихать, хотя приезжих оставалось еще довольно много.
В один чудесный августовский день, после полудня, Ульрика Мальнер шла по улице курорта со своим неизменным спутником — большим зонтиком — в правой руке и с саквояжем, также почтенных размеров, в левой; рядом с ней шел небольшого роста господин в сером костюме туриста, с чрезвычайно добродушной и приветливой физиономией. Через плечо у него на ремне висел большой бинокль, на голове была шляпа с вуалью, производившая немного комичное впечатление в северных горах. Он внимательно прислушивался к словам своей спутницы.
— Кажется, нет человека, который не побывал бы в Кронсберге. Кого только у нас тут не было летом: и влиятельные особы, и министры, и миллионеры, и художники, и англичане, и африканцы, теперь вот и вы явились, господин Эльрих, надеюсь, не как пациент?
— Нет, я, слава Богу, совершенно здоров, — ответил Эльрих, вовсе не изменившийся за эти десять лет, а только поседевший. — Я ходил на экскурсию в горы, и мне вздумалось посмотреть на Кронсберг, о котором столько говорят, тем более что здесь практикует Бертрам. Я ни разу не видел его за эти годы, зато часто слышал о нем. Говорят, курорт обязан своим развитием прежде всего ему.
— Да, он играет здесь главную роль, — сухо заметила Ульрика. — Богачи и знать буквально бегают за ним, а при дворе в него совсем втюрились. Недавно он опять получил орден. Этому человеку всегда везло не по разуму.
— Я думаю, что Бертраму и везло, и разума у него было достаточно, — позволил себе возразить маленький человечек. — Он уже составил себе имя в науке и, наверно, станет со временем знаменитостью.
— Вы по-прежнему помешаны на знаменитостях? — спросила Мальнер, рассерженная похвалами ее старого врага. — Кронсберг кишит ими. Здесь Зоннек, здесь Эрвальд; на этих двух вы сегодня же можете полюбоваться, потому что Эрвальд живет у нас, а Зоннек хотел прийти с женой. Вы знаете, что шесть недель назад он женился?
