дальше, сухо, а видеть ты будешь и оттуда так же хорошо.
Он отвел жену на другой, более защищенный конец веранды, а сам вернулся к Эрвальду. Тот до сих пор не сказал ни слова, а теперь тихо переговаривался о чем-то с лодочником, глядевшим на него с явным испугом.
— Нет, — ответил он вполголоса, — давайте мне, что хотите, я не соглашусь! Это называется искушением Бога.
— В чем дело? Что ты затеваешь? — спросил Лотарь, услышав последние слова.
— Хочу ехать, — коротко сказал Рейнгард, движением головы указывая в сторону озера.
— В такую-то бурю? Бог с тобой! Это безумие.
— Я это и сказал барину, — вмешался лодочник, — но барин не хочет слушать.
— Будь благоразумен, Рейнгард! Это невозможно. Уж если большой, крепкий бот не выдержал, то буря и подавно разобьет те ореховые скорлупки, а твоя жизнь нужнее, чем жизнь какого-нибудь Марвуда.
— Марвуд пусть сам спасается, если может, но ты ведь слышал, в лодке ребенок, единственный сын Зинаиды; его необходимо спасти, по крайней мере, необходимо попытаться. Так вы не едете? — обратился он к лодочнику. — В таком случае найдите мне охотника среди ваших товарищей. Пусть требует, сколько хочет, я заплачу.
По лицу лодочника видно было, что он сомневается в его здравом рассудке.
— Верю, — ответил он, — только никто не пойдет, нечего и спрашивать. Предложите хоть бочку золота, жизнь им дороже.
Эрвальд топнул в порыве гнева.
— Так я один поеду! Приготовьте лодку, самую лучшую и крепкую, только скорее! Нельзя терять время!
Лодочник покачал головой, но повиновался и пошел вниз к лодкам.
— Видишь, никто не берется, — серьезно сказал Лотарь, — и винить их за это нельзя, потому что ехать — значит, рисковать жизнью. Не езди, Рейнгард, один ты не справишься в такую бурю, это выше человеческих сил. Неужели ты хочешь пожертвовать собой без пользы?
— Не проповедуй мне теперь о благоразумии, я не могу слышать это! Мне так часто удавалось то, что казалось другим невозможным, может быть, и на этот раз мне посчастливится, а я должен уплатить Зинаиде старый долг. Я хочу заплатить его хотя бы своей жизнью… Я еду! Прощай!
Зоннек удержал его, положив ему руку на плечо.
— Если это непременно нужно, то возьми меня с собой.
— Тебя, Лотарь? Нет, ни за что!
— Почему же нет? Мы столько раз вместе встречали опасность, встретим сегодня еще раз.
— Ты не совсем еще поправился, у тебя уже нет прежних сил, а кроме того… у тебя жена.
Зоннек выпрямился; его лицо вспыхнуло былой энергией.
— Пусть моя Эльза убедится, что ее муж — не калека, а сил на какой-нибудь час, конечно, у меня хватит. Не спорь, Рейнгард! Один непременно погибнет, а двум, может быть, еще и удастся что-нибудь сделать; значит, я должен быть вторым.
Эрвальд с минуту колебался, но потом протянул другу руку.
— Ну, хорошо, если хочешь… Я пойду готовить лодку.
— Я за тобой, только прощусь с женой… Иди вперед!
Они обменялись крепким рукопожатием, и Рейнгард сбежал на берег, а Лотарь направился к жене. Эльза пошла ему навстречу, торопливо спрашивая:
— Ну что? Вы думаете, они потонут?
— Нет, — спокойно ответил он, — им попытаются помочь.
Эльза побледнела. Она видела, как друзья только что жали друг другу руки, а теперь увидела Эрвальда около лодок и поняла все.
— Лотарь, ты хочешь?..
— Да, другого средства нет. Будь мужественна, дитя. Ведь я не в первый раз подвергаюсь опасности. Эльза, неужели ты так боишься за меня?
В последних словах слышалась захватывающая дух радость; он прочел на лице жены смертельный страх, страх, конечно, за него, потому что ведь он ни слова не сказал, что у него будет товарищ. Эльза окинула взором бушующее озеро и перевела его на пристань, где в это время тащили к воде лодку. Она не пробовала удерживать мужа, но голос отказывался служить ей, когда она спросила:
— Лотарь, это необходимо?
— Необходимо, — серьезно ответил он. — Речь идет о спасении трех человеческих жизней. Рейнгард хотел отправиться один, но это невозможно, и потому я еду с ним, а моя Эльза докажет, что она — жена всемирно известного путешественника и не станет бояться больше чем следует. Обещай, что не станешь! — Он обнял жену. Опасность вообще не особенно много значила для Зоннека, но теперь, когда он, прощаясь, целовал свою молодую жену, его глаза увлажнились. Он поспешно вырвался. — Прощай… будь мужественна, Эльза! До свидания!
Между тем Эрвальд стоял среди лодок, окруженный толпой, сбежавшейся, когда стало известно, о чем идет речь, и пристававшей к нему с наставлениями и увещаниями. Ведь прямо-таки безумие пускаться на озеро в такой шторм; никто из них не рискнул бы, а они кое-что смыслят в своем ремесле; как же может чужой барин решаться на это? Английский бот погиб, это несомненно, а маленькая лодочка и подавно погибнет. Пусть барин послушается благоразумных людей и не идет слепо на смерть.
Рейнгард слушал спокойно, наблюдая за снаряжением лодки, и только пожимал иногда плечами. Однако, когда лодочник объявил: «Ну вот, готово, только еще раз говорю вам — бросьте! Вы не вернетесь живым!» — он наконец вспылил:
— Довольно болтать, оставьте меня в покое! Если вам так дорога ваша крохотная жизнь, то я рисковал своей и ради меньшего. Мы справлялись с порогами на Конго, так авось одолеем и ваше озеро. Руль в порядке? Хорошо.
Лодочники замолчали и озадаченно посмотрели на незнакомого барина, который с таким презрением говорил о жизни и собирался обуздать их озеро.
— Поднимите парус! — распорядился Эрвальд. — Хоть он и недолго выдержит при таком ветре, но поможет нам скорее добраться, иначе будет поздно… Вперед!
Он вскочил в лодку, Зоннек последовал за ним. Взгляды обоих обратились с последним приветом на белокурую молодую женщину, стоявшую наверху; но потом и глаза, и мысли их поневоле должны были сосредоточиться на деле; лодка, едва оттолкнувшись от берега, полетела так, точно буря подхватила ее на свои крылья.
Эльза стояла на веранде, перегнувшись вперед. Она не плакала и не шевелилась; она не умела, как Зинаида, выражать горе страстными рыданиями, но страдала, может быть, еще сильнее под тяжестью безмолвного смертельного страха, который не находил себе исхода в слезах. Ее глаза с неподдающимся описанию выражением следили за утлым суденышком, которое несло по бурным волнам ее мужа и… его.
Дождь на время прекратился, и можно было невооруженным глазом видеть, что бот бросает из стороны в сторону, как мяч; об управлении не было и речи, а ураган, казалось, еще усилился. Маленькая лодка выдерживала бурю лучше, чем можно было ожидать; она, как чайка, неслась по пенистым волнам, ныряя и снова появляясь, и все ближе подходила к погибающему боту, уже лежавшему на боку. Видно было, что его пассажиры стараются освободиться от обломков мачты и снастей, которые грозили потопить их; наконец, это им удалось, но, когда вся эта масса рухнула через борт, сила толчка оказалась гибельной для бота. Вода высоким фонтаном взлетела вверх, а затем на том месте, где был бот, уже не оказалось ничего; через несколько минут он вынырнул килем вверх.
Но в это время подоспело маленькое суденышко, и один из мужчин, управлявших им, тот, который был выше ростом, уже стоял на носу; он сорвал с себя сюртук и бросился в воду. В эту минуту из низко нависших туч снова полил дождь, и его завеса скрыла все от глаз женщины, стоявшей на берегу и с трепетом следившей за лодкой.
