крюк и обернулась к Виллибальду.
— Благодарю вас! Теперь дайте мне чемодан.
Несмотря на небольшие размеры, чемодан был слишком тяжел для ее маленьких ручек. Виллибальд ощутил прилив рыцарства и заявил, что донесет чемодан до самого дома; предложение было принято. Они прошли через маленький садик и через заднюю дверь вошли в полутемные сени старого простого дома. Их появление тотчас было замечено: из кухни им навстречу бросилась старуха-служанка.
— Фрейлейн! Фрейлейн Мариетта! Вы приехали? Вот-то будет рад...
Она вынуждена была замолчать, потому что Мариетта подбежала и зажала ей рот рукой.
— Тише, Бабета! Говори тише: я хочу сделать сюрприз. Дедушка дома?
— Да, доктор в кабинете. Вы хотите пройти к нему?
— Нет, я прокрадусь в гостиную, тихонько сяду за рояль и запою его любимую песню. Тише, Бабета, чтобы он не услышал!
Девушка легко скользнула на противоположный конец сеней и открыла дверь в комнату, расположенную на нижнем этаже; Бабета, взволнованная приездом своей барышни, не замечая, что в полутемных сенях стоит еще кто-то, последовала за ней. Дверь осталась открытой настежь. Слышно было, как слегка хлопнула осторожно поднятая крышка рояля, как придвинули стул, потом раздалась тихая прелюдия, и наконец зазвучал голос, чистый и звонкий, как песня жаворонка, и такой же ликующий, как его песня.
Впрочем, все это заняло не более нескольких минут. Противоположная дверь распахнулась, и на пороге появился старик с совершенно белыми волосами.
— Мариетта! Моя Мариетта! Неужели это ты?
— Дедушка! — радостно пронеслось в ответ, а затем пение вдруг смолкло, и Мариетта повисла на шее у деда.
— Гадкая девочка, как ты напугала меня! — с нежностью бранил он ее. — Я ждал тебя только послезавтра, собирался выехать тебе навстречу на станцию, и вдруг слышу твой голос в гостиной! Я просто не поверил своим ушам.
Девушка весело рассмеялась, как расшалившийся ребенок.
— А что, удался сюрприз, правда, дедушка? Я нарочно поехала по дороге за садом, так что даже застряла с экипажем в грязи; я пришла через сад и... Что тебе надо, Бабета?
— Носильщик еще тут, — сказала старуха, только теперь заметившая незнакомца. — Дать ему на водку?
Молодой владелец майората все еще стоял с чемоданом в руке. Доктор Фолькмар обернулся и испуганно воскликнул:
— Боже мой! Господин фон Эшенгаген!
— Ты знаешь этого господина? — спросила Мариетта, не особенно удивляясь, так как ее дедушка, будучи врачом, знал весь Вальдгофен и всех живущих в окрестностях.
— Конечно! Но возьми же у барона чемодан! Прошу вас, извините... Я не знал, что вы уже знакомы с моей внучкой.
— Мы ничуть не знакомы, — возразила девушка. — Познакомь нас, дедушка!
— Разумеется, дитя мое! Господин Виллибальд фон Эшенгаген из Бургсдорфа...
— Жених Тони! — обрадовано воскликнула Мариетта. — Ах, как это комично, что мы познакомились посреди грязной улицы! Если бы я знала, кто вы, то не обошлась бы с вами так дурно. Ведь я заставила вас идти позади, как настоящего носильщика! Но почему же вы ни слова не сказали?
Виллибальд и теперь не говорил ни слова, а только молча смотрел на маленькую ручку, которую так приветливо ему протягивали. Но так как он чувствовал, что должен что-нибудь сказать или сделать, то вдруг схватил эту розовенькую ручку и потряс ее, сильно сжав в своем исполинском кулаке.
— Ай! — вскрикнула девушка, с ужасом отступая. — Как вы больно жмете руку! Вы, кажется, переломали мне все пальцы.
Виллибальд от смущения покраснел как рак и пробормотал какое-то извинение. К счастью, в это время вмешался доктор, пригласив его войти в комнату.
Виллибальд молча принял приглашение. Мало-помалу завязался разговор, в котором главную роль играла, разумеется, Мариетта. Она подробно и очень комично описала встречу с Виллибальдом. Так как ей давно было известно о предстоящей помолвке Тони, то она обращалась с ее женихом как со старым знакомым, спрашивала о Тони, о лесничем, и ее розовый ротик работал как мельница.
Тем молчаливее был Виллибальд. Этот звонкий голос, звучавший как щебетание птички, приводил его в замешательство. Он только вчера познакомился с доктором, когда тот был в Фюрстенштейне; во время этого визита говорили о какой-то Мариетте, с которой дружна его невеста, но больше он ничего не знал, потому что Тони была не особенно общительна.
— И эта шалунья без всяких церемоний оставила вас стоять в сенях, а сама уселась за рояль, чтобы возвестить меня о своем приезде! — сказал Фолькмар, качая головой. — Это было очень невежливо, Мариетта!
— О, господин Эшенгаген не сердится! Зато он услышит твою любимую песню, я сейчас ее спою. Ты ведь и двух тактов не выслушал... Спеть?
Не дожидаясь ответа, она подбежала к роялю, И снова раздался чарующий, серебристый голос. Мариетта пела старинную народную песню; ласкающая мелодия лилась так мягко, так сладко, что казалось, будто тихая комната старого дома вдруг осветилась солнцем и в воздухе запахло весной. Просияло и лицо старика, на котором заботы и горе оставили множество морщин, и он с улыбкой слушал песню, вероятно, напоминавшую ему то время, когда он был еще молод и счастлив.
Но не он один слушал внимательно; хозяин Бургсдорфа, два часа тому назад заснувший под гром «Марша янычар», теперь так благоговейно слушал эти мягко льющиеся звуки, точно они были для него откровением. Он сидел, сильно подавшись вперед, и не сводил глаз с девушки, всей душой отдававшейся пению и при атом необыкновенно милым движением наклонявшей головку то в одну, то в другую сторону. Когда же песня была окончена, он глубоко вздохнул и провел рукой по лбу.
— Моя маленькая певчая птичка! — с нежностью сказал доктор, нагибаясь к внучке и целуя ее в лоб.
— Правда, дедушка, голос у меня не стал хуже за последние месяцы? — шаловливо спросила она. — Но господину Эшенгагену он, должно быть, не нравится; он не говорит ни слова.
Девушка посмотрела на Виллибальда, надув губки, как ребенок, которому не угодили. Он встал и подошел к роялю; его лицо покраснело, а голубые глаза блестели.
— О, вы пели очень, очень хорошо!
Молодая певица почувствовала глубокий, откровенный восторг, выражавшийся в этих лаконичных словах, и очень хорошо заметила, какое впечатление произвело ее пение. Поэтому она с улыбкой ответила:
— Да, эта песня очень хороша. Она всякий раз производила фурор, когда я пела ее на бис в конце представления.
— Представления? — переспросил Виллибальд не понимая.
— Ну да, на гастролях, с которых я только что вернулась. О, гастроли прошли блестяще, дедушка, и директор с удовольствием продолжил бы их, но они и без того заняли большую часть моего отпуска, а я хотела провести хоть несколько недель с тобой.
Виллибальд слушал с возрастающим изумлением. Гастроли... отпуск... директор... что должно было все это означать? Доктор заметил его недоумение и спокойно сказал:
— Господин фон Эшенгаген еще не знает, кто ты, дитя мое. Моя внучка — певица.
— Как прозаически ты выражаешься, дедушка! — воскликнула Мариетта вскакивая; ее хорошенькая фигурка вытянулась во весь рост, и она продолжала с комической торжественностью:
— Перед вами артистка достославного герцогского придворного театра, уже пять месяцев носящая это звание, особа с влиянием и положением; следовательно, шляпу долой!
Артистка придворного театра! Виллибальд буквально содрогнулся при этих роковых словах. Как благовоспитанный сын своей матери, он вполне разделял ее отвращение к «комедиантам». Он невольно сделал три шага назад и с ужасом уставился на особу, сказавшую ему такие страшные слова.
