— Вот как! — На губах Вольфганга появилась почти презрительная улыбка. — Прошу извинить, я думал, что вы ездили в Африку как пионер науки.
— Боже мой, как серьезно вы все это принимаете, господин Эльмгорст! — насмешливо воскликнул Вальтенберг. — Неужели каждый должен непременно работать? Я никогда не гнался за славой исследователя, а просто впитывал в себя красоту необъятного, вольного мира и черпал силы и молодость из этого волшебного источника; если бы я должен был извлекать из него пользу, он утратил бы для меня всякую поэзию.
Эльмгорст пожал плечами и ответил деланно равнодушным тоном, в котором звучало что-то оскорбительное:
— Ну что ж, весьма удобный способ устраивать свою жизнь, но мне он был бы не по вкусу, и вообще доступен лишь весьма немногим: для этого необходимо обладать достаточными средствами.
— Не так уж безусловно необходимо, — возразил Вальтенберг таким же тоном, — можно иной раз разбогатеть и благодаря какому-нибудь счастливому случаю.
Эльмгорст поднял голову с таким рассерженным выражением, что, несомненно — с его язька готов был сорваться резкий ответ, однако Эрна предупредила его, быстро дав разговору другой оборот.
— Право, я боюсь, что дяде придется отказаться от надежды примирить вас с Европой, — сказала она Вальтенбергу. — Вы так увлечены своим волшебным тропическим миром, что все на родине кажется вам маленьким и жалким. Я думаю, даже к нашим горам вы останетесь равнодушны, но здесь вы найдете во мне решительную противницу.
Вальтенберг обернулся к ней; вероятно, он сам почувствовал, что зашел слишком далеко.
— Вы несправедливы ко мне! — возразил он. — Я не забыл родных Альп с их стремящимися к небу вершинами и темно-голубыми озерами и милые образы, которыми населили их саги, эти существа, точно сотканные из воздуха и снега родных вершин, с белыми сказочными цветами их вод на белокурых локонах.
Комплимент был смел, а глаза говорящего, устремленные на воздушную, словно окутанную снежной дымкой фигуру красивой девушки, сияли страстным восхищением.
— Алиса, ты отдохнула? — громко спросил Вольфганг. — Мы не должны сегодня так надолго покидать общество. Пойдем, пора вернуться в зал.
Алиса послушно встала, взяла его под руку, и они ушли из зимнего сада.
— Кажется, господин Эльмгорст привык повелевать, — саркастически заметил Вальтенберг, глядя им вслед. — Его тон уже напоминает будущего супруга и повелителя, и это в день обручения! Я нахожу, что фрейлейн Нордгейм сделала более чем удивительный выбор.
— У Алисы очень кроткий, покорный характер.
— Тем хуже! Ее жених, видимо, не сознает, что единственно этот союз возвышает его до положения, на которое он лично не может иметь никаких притязаний.
Девушка встала, подошла к группе растений, сплошь усыпанных темно-пурпурными цветами, и ответила после небольшой паузы:
— Мне кажется, Вольфганг Эльмгорст — не такой человек, чтобы позволить себя «возвышать».
— Вы думаете, что при заключении этого союза он имел какие-нибудь идеальные побудительные причины?
— Нет.
Короткое слово странно жестко сорвалось с губ девушки, и она ниже склонилась над пурпурными цветами.
— И я так думаю, отсюда и мое суждение о господине Эльмгорсте… Прошу вас, не вдыхайте так усердно аромат этих цветов: они мне знакомы, я знаю, что их коварный аромат опьяняет, он причинит вам головную боль. Будьте осторожны!
Эрна выпрямилась и провела рукой по лбу.
— Вы правы, — сказала она с глубоким вздохом. — Да и вообще пора вернуться к обществу. Пойдемте!
Казалось, Вальтенберг был иного мнения, но галантно предложил ей руку и повел в залы.
В одном из углов, преисполненный родительского гнева, сидел барон Эрнстгаузен с баронессой Ласберг, еще подливавшей масла в огонь. Допрос прислуги убедил ее, что карточки на столе действительно были подменены, и она дала полную волю своему негодованию. Она говорила весьма внушительно, наставляя несчастного отца такой дочери, и закончила речь следующим заявлением:
— Одним словом, я позволяю себе находить поведение господина Герсдорфа возмутительным!
— Да, возмутительно! И, кроме того, я уже целых полчаса ищу Валли, чтобы ехать домой, но никак не могу поймать ее. Ужасный ребенок!
— Я бы ни за что не позволила ей приехать, — усердствовала почтенная дама. — Я сейчас же, еще тогда, когда она открыла мне свое сердце, сказала баронессе, что тут необходимы энергичные меры. По- моему, самое лучшее — послать Валли в деревню к дедушке, там у нее не будет возможности видеться с Герсдорфом, и, насколько я знаю старого барона, он сумеет помешать и переписке.
Эрнстгаузен ухватился за совет с настоящим воодушевлением.
— Это идея! — воскликнул он. — Вы правы, баронесса, совершенно правы! Валли отправится к дедушке в ближайшие дни, даже послезавтра! Он был так возмущен этой историей, что, конечно, будет самым лучшим сторожем. Завтра же утром напишу ему!
Он тотчас простился и предпринял новую попытку поймать дочь, что представляло довольно трудную задачу. Валли проявила невероятный талант исчезать в ту же минуту, как только отцу удавалось увидеть ее. Вальтенберга, принадлежавшего к числу посвященных, два раза выставляли как громоотвод против приближающейся грозы, и он должен был задерживать барона разговорами, а тем временем маленькая баронесса ныряла в какую-нибудь из групп гостей и снова выплывала на поверхность совсем в другом месте. Казалось, она на все общество смотрела как на собрание ангелов-хранителей и пользовалась им, смотря по надобности; даже министру, шефу ее отца, также присутствовавшему на празднестве, суждено было послужить ей в этом качестве.
Она прибегла к защите его превосходительства и стала трогательно жаловаться ему, что папа непременно хочет увезти ее домой, а ей так хочется остаться. Старик тотчас взял сторону прелестного ребенка и, когда появился барон, сердито восклицая: «Валли, экипаж ждет!» — обратился к нему с дружеской речью:
— Пусть ждет, любезнейший советник! Молодость имеет свои права, и я обещал баронессе заступиться за нее. Вы останетесь, не правда ли?
Эрнстгаузен был вне себя от ярости, но вежливым поклоном выразил согласие. В награду шеф завел с ним милостивый разговор и отпустил его не раньше чем через четверть часа. Зато теперь барон решил уже не соблюдать никаких церемоний: он ринулся в самый центр вражеского лагеря, где его дочь с самым веселым видом занимала место между Вальтенбергом и Герсдорфом. Адвокат учтиво встал ему навстречу и произнес:
— Господин советник, завтра или послезавтра я буду иметь честь быть у вас. Смею просить вас назначить мне час.
— Весьма сожалею, но неотложные дела…
— Именно о неотложном деле я и должен говорить с вами, — перебил его Герсдорф. — Оно касается железнодорожного общества, юрисконсультом которого я состою, и его превосходительство господин министр направил меня к вам на квартиру, поскольку у меня есть к вам еще и частное дело.
Барон не мог сомневаться относительно того, что это за частное дело, но так как поневоле должен был принять Герсдорфа в качестве юриста, то холодно произнес:
— Послезавтра, в пять пополудни, я к вашим услугам.
— Я буду пунктуален, — заверил его адвокат, прощаясь с Валли поклоном.
Последняя нашла, наконец, нужным покориться родительской власти и дать себя увезти, но на лестнице объявила с величайшей энергией:
— Папа, послезавтра я не позволю себя запереть: я должна присутствовать, когда он будет просить моей руки.
— Послезавтра ты будешь уже в деревне, — отчеканил Эрнстгаузен. — Ты отправишься с первым же
