ненаращении территории? Какое нам дело, будет или не будет урезана Россия? И какое, наконец, нам дело – будет или не будет существовать сама Россия в том виде, как это доступно пониманию буржуев? Наплевать нам на территорию! Это – плоскость мышления буржуазии, которая раз и навсегда безвозвратно должна погибнуть…”»
Из дневников очевидца
За несколько дней до событий в Новочеркасске штаб Сиверса в Матвеевом Кургане напоминал эсминец на латышском хуторе. Соленый мат и боцманские команды разрывали пресную, насыщающую морозный воздух прибалтийскую речь.
Бывший редактор «Окопной правды» внимательно изучал восьмой номер ростовской газеты «Рабочее слово», найденной у убитого кутеповца.
Газета писала:
«…Возвращение из ограбленного Киева Макеевского отряда рудничных рабочих, их „внешний облик и размах жизни” вызвали в угольном районе такое стремление в Красную Гвардию, что сознательные рабочие круги были серьезно обеспокоены, как бы весь наличный состав квалифицированных рабочих не перешел в Красную Гвардию…»
Сиверс постучал тупым концом карандаша по измятой бумаге и, не отрывая глаз от газеты, сказал вошедшему помощнику:
– Иван Карлович, распорядитесь: когда возьмем Ростов, этого моего коллегу найти и расстрелять. Да и всю редакцию, если удастся, тоже. От этих социал-демократов один вред!
– Слушаюсь, Рудольф… Товарищ командующий!
– Ничего, ничего… Можно и по отчеству – не на плацу.
– Рудольф Фердинандович, тут эмиссар от фон Бельке прибыл, вроде как своих инспектировать. Ждет, когда к вам можно будет.
Офицер немецкого генерального штаба майор фон Бельке возглавлял организацию, формировавшую для красных отряды из военнопленных немцев, снабжая их оружием и провиантом. Обладая широкой агентурной сетью, фон Бельке знал обо всем, что происходило на Дону и Кубани.
– Так-с… – Сиверс резко поднялся и подошел к карте. – А Склянский здесь? Найдите комиссара! Нам нужна связь с бригадой этого вахмистра, который с конной артиллерией… Буденный, что ли…
– Да.
– Пусть его бригада поддержит наших морячков вот здесь: у селения Салы. Говорят, на помощь Кутепову идет генерал Черепов с корниловцами. Без кавалерии. Все, идите.
– А германец? – Будучи сам из русских немцев, Иван Карлович Корф нарочно употребил это слово.
– Ладно, зовите.
Красный от мороза, одетый в цивильное немец был похож на часовщика. Цепкие глаза, тонкие губы, аккуратные баки, тщательные движения.
– Лейтенант Шулль, осопый отдел, – отрекомендовался он.
– Я уже начинаю привыкать к неослабному вниманию вашего начальства, – усмехнулся Сиверс. – Что на этот раз интересует майора фон Бельке?
Лейтенант слегка замялся, покосившись на стоящего в дверях помощника.
– Да так, один полезный документ. Мандат на сопровождение ценного груза. Гофорят, в Софнаркоме ваше мнение ценят…
– Никак барону свечной заводик приглянулся, – усмехнулся командующий, – Что ж, проходите.
Когда немецкий посланник после двадцатиминутного разговора наедине оставил кабинет Сиверса, тот опять крикнул Корфа:
– Иван Карлович, Бугая и Рудаса ко мне, только по отдельности!
Рудас – командир отряда латышских стрелков, ничем не примечательный плотный человек с малоподвижным желтоватым лицом – появился сразу. В отличие от боцмана Бугая – предводителя революционной морской ватаги – прибалтийца не пришлось долго искать. Он появлялся сразу, словно из-под земли, как только о его существовании вспоминало командование. Рудас и его латыши иногда молча покидали ставку, накрепко приучив остальных не интересоваться причинами своего отсутствия в расположении, а потом вдруг вновь возвращались, наполняя околоштабную атмосферу резкой, непонятной пролетариям речью.
– Так вот, Марк, – Сиверс доверительно тронул командира латышей за портупею, – есть решение послать матросиков в Новочеркасск. Меня там кое-что очень интересует. М-м… Скажем, один архив. Надеюсь, эти полосатые налетчики справятся с задачей и добудут груз, – командующий с удовольствием прислушался к последнему произнесенному слову – ему понравилось, как оно прозвучало.
– Да, добудут или свистнут из-под носа наших коллег-саблинцев, – повторил Сиверс. – Балтийцев нужно встретить на обратном пути. А то, неровен час, перепьются и потеряют что-нибудь. Подстрахуйте.
Рудольф Фердинандович недобро усмехнулся:
– А для всех остальных – у вас по плану экспроприация провианта. Говорят, аксайские казаки – самые зажиревшие. Вы там не стесняйтесь.
Рудас молча отдал честь и вышел. Вежливо обогнув на крыльце разлапистого и пыхтящего самокруткой Бугая, латыш по-тихому выругался.
Семья доктора Захарова жила в конце улицы Горбатой, неподалеку от Азовского рынка. В тот день у отца как всегда торчал какой-то пациент – доктор вечерами принимал на дому.
– Уленька, ты? – крикнул Владимир Васильевич. – А что так рано? И где кавалер?
– У него, папочка, образовались дела. Срочные. Дочь еле сдерживалась, чтобы не разрыдаться.
– Гляди-ка! – Добродушное лицо в пенсне высунулось из кабинета. Доктор так и не заметил ни дрожащих губ, ни растерянного состояния девушки. – Не успел приехать, а уже дела!
«Кавалер» – подъесаул Ступичев – поселился у соседей несколько дней назад. Сказавшись старым другом прежнего постояльца, убывшего с добровольцами в Ростов, подъесаул занял его комнатенку.
В первый же день, улучив момент, он представился родителям Ули, а уже следующим вечером пил у Захаровых чай.
Аристократичный, рыжеватый, подтянутый, роста выше среднего, молодой мужчина с нервным взглядом близко посаженных серых глаз и повадками окопника красавцем не был. Но, по крайней мере, как сказала Зоя Михайловна, «он не такой пьяница, как все нынешние папашины знакомые». Кроме прочего, Валерьяна отличали безупречный пробор и привычка часто мыть руки. Усов Ступичев не носил.
Улина мать, конечно, была далека от мысли искать в такое время для дочери партию, но считала, что приличное общество семнадцатилетней барышне не помеха.
На вид Валерьяну Николаевичу Ступичеву было лет чуть меньше тридцати. Он рассказывал, что их полк, следовавший с фронта в Донецкий округ, разбежался по дороге, большей частью влившись в красный отряд войскового старшины Голубова. Многие офицеры были перебиты, многие изменили присяге, а ему и еще нескольким сослуживцам удалось на двух тачанках уйти в сторону Новочеркасска.
Обосновавшись у соседей Ларионовых, он периодически наведывался в штаб Походного атамана, ожидая назначения в формирующийся отдел оперативной связи.
Удивительно, но прифронтовой город продолжал пользоваться услугами городской телефонной станции – таким образом служебная информация становилась общедоступной. Новое подразделение было призвано обеспечить связь между штабом и частями полевыми телефонными линиями, а также свести все фронтовые сводки воедино.
В день, когда случился тот нелепый инцидент, у Валерьяна был гость. Ульяна сразу его узнала. Фотографа Ценципера, державшего собственное ателье на углу Московской и Горбатой, трудно было не заметить. Одетый, как заправский иностранец, в кепи, клетчатые бриджи и тупоносые шнурованные ботинки, сутулый Ценципер напоминал грача.
Несмотря на смутное время, его ателье работало. Клиентов, желавших «сняться на карточку», было хоть отбавляй. Тем удивительней прозвучала фраза Ступичева, что «мосье мастер» заносил ему заказ.
Визитер пробыл недолго. Вскоре после его ухода Ступичев в приподнятом настроении тоже направился из дому. Но у ворот, столкнувшись с возвращавшейся из булочной Улей, не долго думая, пригласил девушку на прогулку.
Предложение было столь внезапным, сколь и галантным. Валерьян начал с «Имею честь», затем
