И тишина, полная и несомненная тишина. За спиной, наверное, в коридоре, монотонно и гулко капает вода. Дюк непроизвольно оборачивается — да какой же коридор, дверь-то закрыта. А капает между тем гулко и отчетливо, мерно. Капает неизвестно что.
Входит полковник, с ним некто в белом лабораторном халате. Незнакомец телосложением сухощав, узкое лицо с несколько оловянными глазами.
— Знакомьтесь, ваше сиятельство. Профессор Кляйне.
Профессор Кляйне точными, аккуратными движениями извлекает из кармана бархатную тряпочку, снимает очки и методично их протирает.
— Опять протекает? — бесцветно спрашивает он у полковника.
Полковник подходит к изуродованной стене и, заложив руки за спину, внимательно ее рассматривает.
— Самое отвратительное, профессор, не поймешь — где именно.
— Плохо. Тогда сразу перейдем в лабораторию?
— Как прикажете, профессор.
Кэннон жестом приглашает дюка, они возвращаются во всё тот же коридор. Здесь Глебуардус нарочно прислушивается — никаких иных звуков, кроме их шагов.
Повернув направо по коридору, они упираются в провал — широкий люк с исходящим из него смутным красным свечением. Кто-то снизу подает приставную лестницу.
— Не могу объяснить причин, ваше сиятельство, — говорит полковник, — но здесь так заведено.
Они попадают в обширный зал; там светит красный фонарь, у стены два аппарата, с виду большие кинопроекторы, в дальнем углу стол, пятно света от настольной лампы и рядом голая железная койка. Рядом с люком сооружен громоздкий стеллаж до потолка. Через весь зал горизонтально тянется торчащая прямо из стены труба, заканчиваясь широким раструбом у изголовья койки.
Ассистент убирает лестницу, усаживается за стол. Обернувшись к профессору Кляйне, спрашивает, как записать посетителя, получив ответ, быстро пишет — заносит данные в соответствующие графы толстого лабораторного журнала.
На профессора Кляйне находит стих — по-хозяйски потерев рука об руку, профессор голосом, исполненным ледяного энтузиазма, пускается в пояснения.
Оказывается, в этой лаборатории осуществляются опыты по обнаружению и фиксации ультимативно финитных моментов времени. Время, оказывается, суть нуль-измерение субстанции вакуума, которое возможно разложить на мельчайшие конечные моменты вихревой составляющей волн вакуума, постоянно в вакууме присутствующих. «Они в нем заперты, — профессор Кляйне обеими руками показывает, как они там заперты, — и требую не путать с волнами эфира! Последние уже достаточно хорошо изучены наукой и не представляют интереса, поскольку обладают слишком ничтожной энергией. Время ими не раздробить, нет».
Профессор подводит гостя к трубе и, приударив по ней ладошкой, сообщает, что это и есть не просто труба, но труба спектрографа-расщепителя временны?х отрезков. Расщепление происходит с помощью недавно открытых лично им, профессором Кляйне, Т-лучей. Профессор умолкает и бросает быстрый взгляд на полковника.
Полковник морщится:
— Вас же предупредили, профессор, о посещении вашей лаборатории новым руководителем.
— Да, я предупрежден, но есть обстоятельства. Не забывайте об обстоятельствах, полковник Загорски.
Профессор обращается к дюку:
— Вы есть руководитель. Мне это известно. Вы имеете руководство над всем; потому вы и руководитель. Но в науке вы ниже его, — профессор тычет пальцем в ассистента.
Тот встает из-за стола:
— Козьма Белобок, к вашим услугам, — приятным баритоном представляется ассистент.
— Вынужден предупредить, — вздыхает профессор, — всё, что вы от меня слышите, не имеет к вашей задаче руководителя ни малейшего отношения. Всё это я рекомендую вам забыть, как говорится — в одно ухо впустить, в другое выпустить.
Профессор смеется мелким смешком и возвращается к предмету беседы. Итак, Т-лучи. Они переносят энергию от запертых в вакууме волн, воспринимая их вихревую составляющую. Генератор Т-лучей расположен за стеной. Это есть стодвадцатитонный маховик. Он непрерывно вращается, и Т-лучи поступают вот сюда, в спектрограф. При помощи алюминиевой призмы — профессор поднимает заслонку у раструба — они раскладываются в спектр по частотам. Этот спектр частично перекрывается по энергии с энергией временных моментов, как раз в интересующей нас области. При помощи цилиндрической линзы мы фокусируем пучок Т-лучей на объекте-приемнике. Им может быть только биологическая субстанция — временная субстанция неорганических веществ не укладывается в извлекаемый спектр Т-лучей. Но она нас и не интересует. Под воздействием Т-лучей мозг приемника индуцирует электрические сигналы в зрительной зоне мозга. Подстраивая угол поворота алюминиевой призмы микрометрическим винтом, мы выделяем одну из частот спектра, всегда отвечающую за либо четный, либо нечетный момент времени, благодаря чему мозг приемника и наблюдает фрагмент события, происходящий в интересующем нас ряду четности. Причем, чем больше частота, тем дальше по времени от настоящего как в прошлом, так и в будущем отстоит наблюдаемый момент. Длительность же наблюдаемого фрагмента зависит от свойств мозговой ткани. Оказывается, в магнитном поле эта длительность увеличивается до двух минут. При очень больших полях длительность фрагмента становится еще значительней. Но увы, следует ограничиваться минутами, поскольку при больших полях у приемника начинаются галлюцинации и световые эффекты, затеняющие истинную картину.
Простые механические способы разделения кадров времени — профессор указывает на два больших кинопроектора — не дали результатов. Профессор смеется — да и не могли дать. Судите сами, применяемая нами в качестве кинопленки высокопрочная металлическая лента могла выдержать скорость, не достигающую и тысячной части, требуемой для разделения времени на четные и нечетные кадры. Да и свойства фотоэмульсий оставляют желать лучшего.
— А теперь мы приступаем к наблюдениям. Ассистент, прошу, — профессор Кляйне кивает ассистенту и поясняет дюку: — Очень крепкая нервная организация, выдерживает три минуты наблюдения.
Козьма Белобок молча покидает стол, идет к этажерке, извлекает стакан и склянку, капает из склянки в стакан что-то остро пахнущее.
— Сейчас ассистент принимает галоперидол, — продолжает пояснения профессор, — препарат, тормозящий галлюцинаторную активность мозга.
Ассистент, шумно выдохнув, запивает препарат водой и устраивается на койке.
— Сейчас я буду устанавливать призму, — не без торжественности объявляет профессор Кляйне. — Будем наблюдать фрагмент в ряду нечетности, на частоте восемь и шестьдесят пять сотых…
— Герр профессор! — внезапно подает голос с койки ассистент. — Помилосердствуйте, герр профессор! Это ведь от упреждения в неделю у меня голова дня три болит.
— Молчите, приемник, настраивайтесь на эксперимент. Герр руководитель, на сколько вы считаете целесообразным заглянуть в будущее интересующих нас объектов?
Полковник шепчет на ухо дюку:
— Это он об Измерителях.
— В таком случае меня интересует прошлое. Возможно ли на пару месяцев назад?
— Вполне возможно, герр руководитель, — сообщает с готовностью профессор Кляйне, — у приемника от работы на частотах прошлого всего лишь необременительные тупые ощущения, не более.
— Что ж, тогда пожалуй… — Дюк называет день исчезновения приват-доцента Пимского. Полковник Загорски понимающе кивает.
Профессор Кляйне, не прерывая пояснений, начинает священнодействовать у своей трубы: поднимает кожух, микрометрическим винтом выставляет требуемый угол поворота призмы, бережно несет линзу и аккуратно вставляет в раструб. Выключает красный фонарь и настольную лампу, погрузив помещение в абсолютный мрак — «так лучше наблюдать свечение Т-лучей на поверхности приемника,
