можно. Вот гигантская трансмутация и призвана осуществить этот дерзкий прорыв. Прорвемся? Не сомневайся, прорвемся. И тогда уж вывернем всё это, весь мир на себя. Что при этом произойдет с миром? В точности сказать заранее нельзя, есть варианты, творческие варианты. Да и я в такой математике не силен, признаюсь, вот Вангелыч — тот тебе разложит всё как на ладони. Там, на уровне, кстати, твой топологический анализ нам очень пригодится, там, знаешь ли, обычная математика бессильна, а топологический язык — универсален для всей материи, так как она всюду пространственна. Что будет с оставшимися здесь? Трансформируются, растворятся, преобразуются. В любом случае все эти придурки в погонах свое получат. Мы создадим новые носители и новые разумы, чтобы уже не вздумали с материей тягаться и нам препятствовать. Кстати, твой Горкин интересное дело копал со своим органокомпутером, как раз в этом направлении, правда, не знал, что мы его курируем. Представляешь, если бы он получил на нем ментальную матрицу, новый тип разума? Тогда, глядь и нет Горкина, а есть достойное светило большой науки, молодой академик Унитаз Унитазов с вверенным ему институтом. Нам ведь нужно нащупать — с каким именно разумом создавать новое человечество, потому его изыскания были для нас небезынтересны. Но нет. Ударился в художества, а нам это не надобно. Поэтому Горкина с собой не берем. Итак, мистический материализм. Кстати, тебе сроку на подписание до захода? Ага. Ну вот, материя имеет множество уровней, один над другим, чем выше — тем больше возможностей контроля, тем ближе к цели. Самый короткий путь к трансмутации, самый быстрый и надежный — ядерный взрыв. Ощущаешь? Теперь понимаешь, сколько нас, чтобы столько ядерных исследований в главных странах вести? Мы — Магикс, Магистериум Максимус, так мы величаемся. Мы по всей планете. Всюду, где надо. Бороться с материей только в стенах данного учреждения смешно, необходимо двигаться широким фронтом. Вот до ядерной реакции и дошли. Но оказалось — нельзя. Никакой материальный носитель не выдерживает и распадается. Любой, даже харроновский не выдержит, — на слове «харроновский» шеф понизил голос. — Но есть еще и другие соображения. А что если там, на том уровне уже кто-то есть? Или опередили, или были всегда. Что, если они ищут путей проникнуть сюда, к нам, поработить нас, вывернуть на себя? Даже страшно, как подумаешь. Правда, по всем расчетам, и сам батюшка Алферий говорит, что нет там никого и быть не может: материя на таком высоком и разреженном уровне еще не научилась локализовать в себе разум. Но всё же… Посуди сам — зачем нам, Магиксу, вся эта гонка ядерных вооружений, зачем нам эти арсеналы и эти полигоны с исследовательскими взрывами, когда мы давно и окончательно отказались от такого способа трансмутации? А? Государства, говоришь? Дерьмо. Это те, чую. Они щупальца свои запускают сюда, нащупывают пути, — шеф запустил обе пятерни в свою шевелюру и даже подергал за волосы. — А уж когда нащупают — всему придет конец, тотальная термоядерная война, то есть массированное вторжение извне, оттуда, — шеф энергично мотнул головой на потолок. — Но, еще раз повторяю, нет там никого. Мы будем первыми. Только представь — что мы там сотворим, какие перспективы нам откроются! Сказка! Вперед, только вперед, от уровня к уровню, на самый верх! А бессмертие — оно там гарантировано, поверь. Подпишешь договор — и всё будет в твоих руках. Кстати, получишь право заседать в Закрытом Ученом Совете. Правда, хм, заседаний больше не будет. Нет, одно, заключительное, таки состоится. Ну вот, пожалуй, мне пора, коллега. Не буду мешать. Сосредоточьтесь, ознакомьтесь в подробности, ну и это… вот вам я приготовил стерильный инструмент, спирт, вату. Владейте, а я пойду. Не дрейфь, Зонов, все через это проходили.
Менелай Куртович удалился, оставив Никиту наедине с судьбой.
Как раз в то время, когда Никита вернулся от Харрона к себе в комнату, Данила Голубцов входил в свою лабораторию. Отпер ключом дверь, сделал шаг, а там…
А там было свежо, в серых утренних сумерках легкими порывами налетал прохладный ветерок. С вершины невысокого холма открывался вид на долину реки. Зрелище было фантастическое — предрассветный туман лежал пушистой пеленой, над которой причудливыми темными островами выступали вершины деревьев. Узкая тропка устремлялась с вершины холма под крутой склон и броском ныряла в туман. Данила вздохнул полной грудью, поднял удочки и заскользил вниз, по мокрой от росы траве. Там, на обрывистом берегу, под тремя мощными старыми акациями, было его излюбленное место. Река образовывала здесь излучину, глубина приличная, и главное — течение медленно крутило омутом по кругу, намывая необходимый рыбе корм. Здесь можно было взять хорошего леща.
На берегу Данила остановился. Тишина, над водой клубится пар. В такое утро на противоположный берег нередко выходят из лесу дикие кабаны — на водопой. Соблюдая величайшую осторожность, дабы не вызвать малейшего сотрясения почвы, отпугивающего крупную рыбу, Данила спустился с обрыва к воде, цепляясь за выпирающие из земли корни акации. Распутал снасти, наживил и забросил удочки; уселся в ожидании поклевки. Сегодня он должен взять хорошего леща — хорошо бы килограмма на три. Впрочем, это вряд ли.
Сверху посыпались комочки земли. Кто-то спустился и тоже принялся заряжать удочки. Стараясь не упускать из вида поплавков, Данила скосил взгляд на непрошеного соседа. Это был какой-то лохматый тип, в линялых, затрепанных джинсах, в синем толстом свитере.
— Не клюет? — осведомился гость.
— Еще клюнет.
— Наверное, Данила, ты хочешь знать, что творится в институте? — то ли спросил, то ли сказал лохматый.
В этот момент поплавок-перо правой удочки «лег» на воду плашмя. Лещ пробовал наживку, и, конечно, Данила ничего не должен был отвечать. Но губы как-то сами по себе разжались:
— Очень даже неплохо бы.
— Дело в том, что я знаю немногое, — вздохнул лохматый. — Я ведь вижу всё иначе. Выражаясь вашим языком, научная сторона дела такова. Осуществляется секретный эксперимент по холодному термояду. Это они называют гигантской трансмутацией. На деле же это — неимоверно растянутый во времени и структурно упорядоченный в пространстве ядерный взрыв. Они не ведают, что творят, и может произойти большая беда. Тогда все погибнут.
— Что же делать? — спросил Данила. Он уже успел неудачно подсечь и теперь наживлял нового червя. Тот отчаянно сопротивлялся.
— Я постараюсь помочь. Я смогу помочь, но мне нужна твоя помощь.
— Как?
— Не дай себя убить, Данила. Если ты и твои друзья погибнете, я не смогу помогать.
— Но как?..
— Не спрашивай, я не знаю. Я вижу ваш мир не так, как вы. Тот, кто направляет трансмутацию, — я не знаю его, но цели его ужасны.
— Что они такое? Зачем им это?
— Двое главных — не люди. А прочие, из Ученого Совета — жертвы собственных амбиций. А те потому не люди, что души в них нет, давно уже нет.
Данила подсек вторично. Леска загудела, удилище согнулось в дугу. Данила вскочил, схватил подсаку и принялся вываживать рыбу. И на время забыл про всё. Это оказался лещ, разумеется. Ядреный, широкий как сковородка, наглый. Возле самого берега, когда Данила уже навострил подсаку, лещ выпрыгнул из воды, хитро и нагло глянул рыбьим глазом, даже вроде бы подмигнул и, оборвав крючок, ушел на глубину.
— Ну вот оно как, — констатировал Данила. — Каков карась! Такого поймаешь — потом жалеть станешь.
— Мне пора, Данила, помни, о чем я тебе сказал, и береги себя.
А в то самое время, когда Данила Голубцов общался с Духом Науки, Тимофей Горкин пребывал в своей рабочей лаборатории угрюм и зол. Сослуживцы с самого утра зарядили пить чай, поскольку ничего другого не оставалось делать. Тимофей вполголоса ругнулся и вышел.
Он двигался странно пустыми коридорами правого лабораторного корпуса, пока не уперся в лестничный пролет, снабженный уже знакомым дорожным знаком и соответствующим пояснением: «Стой. Обход через пятый этаж». Горкин вернулся в начало коридора, к боковой лестнице, и поднялся на пятый.
На пятом тоже было безлюдно. Местами сквозь отсутствующую крышу блистало солнце. Уцелевшие участки этажа казались развалинами древних поселений. Гулял свежий ветер. У центральной лестницы висел очередной «кирпич». Поясняющая инструкция была такая: «Хода нет. Спускаться лифтом до первого этажа».
