Вселенной во всех ее многообразных проявлениях? Неужели в отечественной научной фантастике нет новых талантов? Неужели никому из литературной молодежи не хочется помериться силами с классиками НФ на их же территории? А может быть, она — молодежь — просто плохо представляет, что такое Научная Фантастика и как она делается? Примем этот вопрос в качестве рабочей гипотезы и поговорим о столь серьезной составляющей любого НФ-произведения, каким является ФАНТАСТИЧЕСКОЕ ДОПУЩЕНИЕ.
Квалифицированные любители фантастики — а говорить мы будем именно о них, а не о потребителях пресловутых боевиков и многотомных эпопей о приключениях юной ведьмы — тоже не слишком-то разделяют мнение мэтра. Читают и зачитываются Дэном Симмонсом, Вернором Винжем, Грэгом Иганом, Йеном Макдональдом и Нилом Стивенсоном — авторами сложнейших произведений, отнюдь не ограничивающих себя показом миров, отягощенных лишь «элементом чуда». Да что далеко ходить! Поверхностный взгляд на переиздания или отзывы в электронных библиотеках показывает, что вполне востребован даже такой паладин советской НФ, как Иван Антонович Ефремов, причем востребован молодым и даже совсем юным читателем.
По-видимому, фантастика — все же некий особый вид словесности, к которому обычные критерии литературоведения не слишком-то применимы.
Попробуем это показать.
Нас давно удивляло, что истовые поклонники жанра (фэны) упорно именуют фантастическое допущение (ФД) «идеей». Что за ересь, ведь идея произведения — совсем иное! Но и это не все. За оригинальное фантдопущение (или неожиданную «подачу» известного) поклонник жанра готов простить автору многое: и слабый язык, и вяловатый сюжет, и невразумительных персонажей. «Да, — говорит он, — все так, и сюжет не ахти, и язык дубоват, и вообще… ЗАТО КАКИЕ У НЕГО ИДЕИ!»
Отметим для себя это множественное число — «идеи», означающее, что фантдопущений в тексте может быть несколько и, забегая вперед, — что они могут образовывать определенную иерархию. И двинемся дальше. Ведь и это еще не все! Любитель фантастики особо ценит такие тексты, где фантдопущение показывается не в лоб и не сразу, где порой лишь на последних страницах выясняется, что «нэ так все было». И не слишком привечает тексты, где автор сразу раскрывает карты.
Нет, без углубленного изучения этого зверя нам не обойтись. И лучше — на примерах.
Вот знаменитая тетралогия Симмонса «Гиперион». ФД этого текста формулируется следующим образом. Человечество по мере своей эволюции восходит (по Пьеру Тейяру де Шардену) к точке «Омега» — Богочеловечеству. Однако туда же эволюционирует и созданный людьми техноразум. Но «герой должен быть один»: в далеком будущем Технобог начинает непримиримую войну на уничтожение. Цель войны — произвести такие изменения в прошлом, чтобы возникновение Омеги людей стало невозможным. Сложно, не так ли? «Литературная» же идея как раз проста: техноразум обречен на поражение, но не потому, что слабее интеллектом (возможно, как раз — сильнее), но потому, что у людей есть такие качества, как способность любить, страдать и сопереживать, а у машины — нет.
Фантдопущение «Гипериона» является мирообразующим: без него мир, созданный фантастом, неосуществим. Оно является и сюжетообразующим: при его изъятии большинство сюжетных коллизий просто невозможны. Но самое интересное даже не это.
Способен ли читатель «расшифровать» ФД по прочтении первого тома? Ни в малейшей степени. Второго? Кое-какие намеки даны, но их мало. Пасьянс складывается лишь в заключительной, четвертой книге. Там же и раскрываются «ложные ходы» (например, Земля оказывается не уничтоженной техноразумом, но спасенной Человекобогом). Отсюда следует важнейший вывод:
1. ФД образует фантастический мир.
2. ФД структурирует сюжет.
3. ФД несет важнейшую художественную нагрузку: на нем покоятся две части знаменитой «триады» — тайна и чудо (а достоверность, казалось бы, уже дело мастерства писателя; но и здесь, как выяснится позже, без ФД никуда).
4. Изъятие ФД из текста либо делает самое существование данного текста невозможным, либо, в некоторых случаях, о которых чуть ниже, — выводит текст из области фантастики.
Таким образом, именно наличие/отсутствие ФД является тем водоразделом, который отделяет фантастику от «просто» литературы, но использующей «элементы необычайного». И то сказать, ну не относят поклонники жанра к фантастике ни гоголевский «Нос», ни «Приключения Пиноккио». И в этом с ними, как ни странно, солидарны литературоведы.
Еще пример, «из наших». В блестящей повести Любови и Евгения Лукиных «Сталь разящая» главное ФД (пресловутая разящая сталь) долгое время оказывается тайной не только и не столько для читателя (проницательный читатель все-таки может догадаться, в чем там дело), но и для главного героя. Поведение ГГ полностью обусловлено этим незнанием, а в дальнейшем — когда тайна раскрыта — наоборот, знанием. И на этом вот незнании, а затем знании и построен главный конфликт. Исчезновение из текста ФД уничтожает все: и сюжет, и интригу, и этическую проблематику. Вернее, проблематику еще можно как-то реализовать в реалистических декорациях, но в том-то и фокус, что
Теперь пример неочевидный, из области сатирической (юмористической) фантастики.
В цикле Генри Каттнера о Хогбенах полноценное фантастическое допущение имеется: Хогбены — мутанты, выходцы из Атлантиды, погибшей в результате игр с радиоактивными элементами. Причем в лучших традициях жанра читатель узнает об этом далеко не из первой же новеллы. Казалось бы, здесь-то наш мысленный эксперимент уж точно будет успешен: вырежем ФД из текста, пусть Хогбены будут вот такие — без всяких объяснений, от фонаря. Ну, чудо оно чудо и есть, и все тут. И никуда сатирический запал, гротеск и юмор не исчезнут. Не так ли?
Верно, не исчезнут. Да только фокус в том, что текст сей ни малейшего отношения к фантастике уже иметь не будет! И поклонник жанра разочарованно вздохнет, откладывая книжку: «Ну вот, прикольно, конечно, но снова какая-то сказочка». Ибо фэн — это человек, который не утратил способности удивляться — в хорошем смысле этого слова, — сколько б ему ни было лет. «Удиви меня!» — словно говорит он фантасту. И уж если тот не удивляет… Каттнер, вероятно, понимал это вполне отчетливо.
Кстати, замена НФ-допущения магическим не выведет цикл о Хогбенах за рамки фантастики, но переведет в другую ее «отрасль» — фэнтези. Фокус в том, что это тоже должно быть полноценное ФД. А не просто «чудо», взятое с потолка.
И — доказательство «от противного». Многие авторы пресловутой «четвертой волны», вняв Борису Натановичу, стали писать Большую Литературу, при этом желая оставаться фантастами. Это привело к неожиданным следствиям. Итак, пример неправильного использования фантастического допущения. Вячеслав Рыбаков, «Гравилет Цесаревич».
В свое время нас сильно удивил финал этого в других отношениях замечательного романа. Не будем пересказывать содержание книги, мы обращаемся к тем, кто фантастику знает и любит, а значит, роман читал. Итак, было что-то обидное, даже — недостойное в том, что вся проблема свелась к творению «нехорошего парня, сумасшедшего профессора» Хаусхофера. И ведь действительно, зачем понадобился этот котел с микро-Землей? Только чтобы показать контраст между двумя реальностями? Так это можно было сделать и по другому…
А все дело в фантдопущении. Потому что ФД: а) должно быть логически непротиворечивым;
б) не должно быть избыточным по отношению к тексту.
Логический прокол у Рыбакова (не мы первые, кстати, его обнаружили) — внесенные Хаусхофером в «котел» семена ненависти. Вопрос: а что, раньше в истории нашей Земли ненависти было меньше? Отнюдь. Да, не было именно мировых войн, но мировые войны, очевидно, результат соответствующего развития производительных сил, а не чьего-то волюнтаризма.
Избыточность: вполне хватило бы идеи существования мира не параллельного, а охватывающего
