Петр, словно отвечая Апраксину, проговорил:
— Знатные речи все молвили, и я присовокуплю. — Царю, видимо, надоело сидеть. Он резко приподнялся, густая шевелюра коснулась подволока са лона. Пришлось несколько пригнуть голову. — Почну с флота корабельного, парусного. Командир Шелтинг рвется азардировать со шведом в море. Сие похвально. Только дозволяю при нашем превосходстве в судах не менее чем вдвойне, дабы виктория добылась, но не ретирада. Выучка наша еще худая. Об этом и прошлая кампания обнаружила. — Петр обвел взглядом сидевших. — Потому завтра уйдем в Ревель, там малость силу наберем. Галерному же флоту, — Петр вперил взгляд в Апраксина, — с войсками идти берегом и шхерами до Гангута. Фарватеры шхерные нами в прошлую кампанию проверены, пройдем без лоцманов. Прежде, как задумано, зайти к Выборгу, а после к Гельсингфорсу. Там войско, положенное на берег под руку генерала Голицына передать. Михаил Михайлович к вам поспеет в срок от Абова. Ежели, паче чаяния, вражья сила в шхерах объявится, крушить без оглядки. Обо всем мне ведомость слать. В Гельсингфорсе отряд бригантин держать наготове для эстафеты к Ревелю.
Петр прервался, шагнул к балконной двери, распахнул створки. С залива потянуло холодком. Шальной ветерок взмахнул атласные шторки на окнах.
— В Твермине, ежели нет супостата, сделать обсервации и нас повестить. Разумею, с Божьей помощью супротивника одолеем. Нам нынче же генерально быть в Абове надобно и приступом взять Аланды. Оттуда и шведа почнем шерстить на его матке.
На севере в последние майские дни «заря с зарею сходится». Едва край солнца высветил верхушки-топы корабельных мачт, грохнул холостой выстрел «Святой Екатерины». Палубы кораблей эскадры огласил посвист боцманских дудок, сопровождаемый зычными голосами:
— Команде наверх!
— На шпиль, якорь выбирать!
— На мачты и реи паруса ставить!
Поругиваясь и зевая, сонные матросы надевали робы, подвязывали койки.
— Чайку бы попить!
— Будет тебе и чаек с сахаром, — торопили сержанты, — нынче аврал, айда наверх!
Одеваясь на ходу, баковые матросы бежали на бак, в носовую часть судна. Разбирали из рундука вымбовки — окованные железом дубовые палки, — вставляли их в отверстия шпиля — устройства для выбирания якорного каната. Поеживаясь от утреннего ветерка, тянувшего с Невского устья, поглядывали на боцмана, ждали команды. Боцман не отводил взора от вахтенного мичмана, который, в свою очередь, ожидал приказания капитана.
В это же мгновение матросы-парусники карабкались по вантам на марсовые площадки, отвязывали паруса. В эти минуты искусство капитана состояло в том, чтобы вовремя распустить паруса и, пока они, наполняясь ветром, разворачивают судно, успеть выбрать якорь. Как только якорь отделится от грунта, судно понесет волной и ветром в подветренную сторону. В эти мгновения паруса и должны придать судну ход, сделать его послушным рулю. Теперь можно ложиться на заданный курс, занимать отведенное место в строю. Не дай Бог, зазеваться в эти считанные минуты — не миновать беды. Вокруг корабли эскадры, навалит корпусом на соседа. Сломает бушприт, реи, а то и пробьет борт соседа.
Другая напасть в такой ситуации ждет судно под водой. Укрытые волнами камни и отмели несут в себе грозную, а подчас смертельную опасность для судна…
— Якорь выбирай! — отрывисто бросил вахтенному мичману командир «Святой Екатерины», капитан Гослер, поглядывая на волны и ветер.
Мичман крикнул в рупор:
— Якорь выбирай! — и отмахнул рукой боцману на баке.
Усатый боцман только и ждал этого мига.
— Пошел шпиль! — с хрипотцой гаркает он баковым матросам, сам хватается за вымбовку. И вертикальный барабан — шпиль — начинает медленно вращаться, наматывая якорный канат.
Молча раскуривая трубку, Петр, не выпуская из рук подзорную трубу, переходит с борта на борт, останавливаясь на средней части палубы — шканцах.
За датчанина Гослера он спокоен, опытный капитан, дело знает.
— Паруса ставить! — командует тем временем Гослер.
На всех трех мачтах, первой от носа — фок-мачте, средней — грот-мачте и кормовой — бизань-мачте, один за другим, начиная с нижнего, распускаются паруса.
Корабль немного «клюет носом», наклоняется на левый борт, втугую, почти отвесно натягивается якорный канат, «Святая Екатерина» слегка вздраги вает, якорь оторвался от грунта, освобожденный нос разворачивается и выходит на волну.
Гослер отменно знает свой корабль и каждое его движение ощущает, упершись ногами в раскачивающуюся палубу.
— На румб зюйд-вест!
Два вахтенных рулевых «добрых» матроса слушают только капитана, в крайнем случае вахтенного мичмана. Они ловко перебирают рукоятки штурвала. За их плечами десятки кампаний. Каждую навигацию они у штурвала. Меняются командиры на кораблях, а «добрый» матрос уверенно удерживает судно на заданном румбе.
На то они и «добрые», такое звание может заслужить матрос только после пяти лет службы.
В эту кампанию они старательно следят за компасом. Сам государь нет-нет да посматривает на них. На его лице улыбка. Значит, все в порядке. Но сейчас Петр лишь мельком бросает взгляд на рулевых у штурвала. Все его внимание эскадре. Как-то нынче снимутся с якорей? Теперь он флагман эскадры. Контр-адмирал Петр Михайлов за все в ответе.
Десять дней назад на его глазах эскадра выбирала якоря на Котлинском рейде. В ясную погоду, при легком волнении больше половины судов «партачили». Одни медлили с подъемом якорей, мешали соседям. Другие, снявшись с якоря, не успевали вовремя поставить паруеа, дрейфовали, наваливались на соседей, ломали рангоут, цеплялись вантами, третьи неуклюже маневрировали, касались грунта…
Под началом флагмана девять линейных кораблей, пять фрегатов, четверка шняв. Каждого командира Петр знает доподлинно.
Все они иноземцы. На «Полтаве» — Шелтинг, «Святым Антонием» командует фон Гофт, «Ригой» — Кроненбург. Фиш, Беземакер, Ван, Вессель, Беккер. Всех враз не пересчитаешь. С каждым из них, прежде чем нанимать на службу, Петр обстоятельно не раз беседовал. Старался выведать подноготную. Одни приехали с рекомендацией, другие — прослышав про хорошее жалованье, третьи искали приключений. Кого-то сразу отваживал, давал поворот от ворот, но с большинством подписывал контракт. Да разве все выведаешь! Только в деле, в общении с экипажем, в море определишь, кто на что способен. Да и негодных не враз прогонишь, менять-то некем. Своих, доморощенных, раз-два и обчелся. Наум, да Иван, да вона Муханов Ипатка. Не уступит им Конон Зотов, хотя и молод…
Вот и сейчас полная бордель, кто в лес, кто по дрова. Немного лучше, чем прежде. И все же мало чем отличается от котлинской неразберихи.
Два часа снималась эскадра с якоря, еще пару часов вытягивалась в кильватерную колонну, согласно ордеру, полученному накануне от флагмана.
Но вот и первые радости новоиспеченного флагмана. На выходе из Выборгского залива, обгоняя эскадру, вперед устремились фрегаты. На головном, «Святом Павле», командир отряда Петр Бредаль. Один из толковых капитанов. Петр поручил ему важное дело — дозорную службу на случай встречи с неприятелем. Отсалютовав флагману, юркие, быстроходные фрегаты устремились к горизонту.
Глядя, как пенились волны за кормой фрегатов, царь невольно припоминал, как десять с лишним лет назад Крюйс вызвал из Голландии своего земляка-норвежца Петра Бредаля. Начинал службу унтер-лейтенантом в гребном флоте, дошел нынче до капитанов. Не раз хвалил его Апраксин, отличился при штурме Выборга. Находчивости и отваги ему не занимать. Другим опытным капитанам есть чему у него поучиться…
Думы перенеслись на вчерашний разговор с Апраксиным после консилии военного совета. Задержав его, Петр уединился с генерал-адмиралом в каю те. Пока денщик накрывал стол, Петр с досадой проговорил:
— Прошлой осенью не удалось Змаевичу разведать проходы шхерами от Твермине к Гангуту и далее. Наказывал я ему обстоятельно сыскать самый береговой, а не к морю лежащий фарватер. Наставлял
смотреть плесы, где парусным кораблям, шведам, сподручно располагаться, прошнырять шхерами, прижимаясь к берегу. — Петр огорченно развел руками: — Одначе Лилье нас удалось провести, шведы так и не подпустили Змаевича. Ушли к себе, когда убедились, что наши галеры укрылись на зимней стоянке. А зря. Нынче бы и карты нам в руки.
Апраксин, как всегда, внимательно слушал своего бывшего подопечного. Состоял он четверть века назад стольником при малолетнем царе.
В неудаче прошлогоднего поиска он не винил Змаевича, тот сделал все, что мог.
— Змаевич никак не мог пробраться к Гангуту, — пояснил Апраксин. — Лилье-то занял позицию поперек выхода у Твермине. А там проходу шхерами нет.
Царь сам разлил вино по бокалам, чокнулись, выпили перед обедом, закусили. Молчание прервал Апраксин:
— Мне всю дорогу думки про Гангут не раз приходили на ум. Так я мыслю, Петр Лексеич, шведы нас превосходят в парусах по всем статьям, надобно, значится, нам исхитриться. Самое верное было бы, ежели корабельный наш флот задрался, выманил
бы шведа на какое время от Гангута. Тогда мои галеры без опаски проскочат шхерами к Або. — Апраксин помолчал, отпил вина и продолжал: — Другое дело, по бережку подобраться моими солдатами до самого мыса и там батареи возвести. Глядишь, отпугнем шведа от бережка и проскочим — опять же галерами. Одна здесь закавыка: пушки надобны дальнобойные, а у меня четырех- и шестифунтовые на галерах.
Петр почесал затылок, ухмыльнулся: «Что значит свой человек! Федор Матвеевич не за страх, а за совесть службу правит». Но оказалось, что Апраксин еще не выговорился, припас еще одну задумку:
— У нас в Финикусе, Петр Лексеич, приметил я, жарким летом безветрие частенько на море, штилеет…
— Ну-ну, што с того? — неторопливо перебил Петр.
В голубых глазах Апраксина заискрились хитринки:
— Швед-то перед нами силен парусными корабликами. А ну на море штиль? Он нам на руку. Галеры мои да скампавеи за час-другой обойдут ту эскадру с моря, штоб пушки не достали. А там поминай как звали…
«Черт тя побери, — обрадовался Петр, — ведь все верно, без подвоха».
Проводив Апраксина, царь еще долго перебирал все сказанное генерал-адмиралом…
Посматривая за корму, флагман следил и за впереди идущим авангардом Шелтинга. Перед выходом он предупредил командира авангарда: