Морская сила(Гангутское сражение)

гале­ры прорвались-таки в Ботнику. Теперь их вряд ли из­гонишь из шхер и они получат свободу действий про­тив побережья королевства.

Ватранг со своими флагманами и капитанами за­ботились о своей участи и как-то на время позабыли о своем собрате по ту сторону полуострова.

В эти самые часы шаутбенахт Эреншильд давал последние наставления своим капитанам:

— Нас мало, но мы вдвое превосходим русских пушками. В этом наше спасение. Отступать нам неку­да. Надеюсь, что вы внушите свои храбрым матросам необходимость сражаться до конца. Мы должны ис­полнить свой долг перед королем и отечеством.

Шаутбенахт подозвал капитанов к столу, на кото­ром была разложена карта:

— Наша позиция неприступна. Фланги упирают­ся в скалы, — Эреншильд кивнул капитану Сунду, — «Элефант» стоит в центре. Два десятка орудий пере­крывают огнем подходы с флангов. Галиоты распола­гаются справа и слева от фрегата впритык к шхерам.

Место шхерботов во второй линии сектора обстрела, каждому судну здесь помечено. — В голосе флагмана не звучало ноток сомнения. — Главный козырь рус­ских — абордаж. Тысяча наших бойцов и сотня с лишком пушек опрокинут неприятеля. Пороха и ядер у нас в достатке. Покажем русским нашу выуч­ку. Надеюсь, адмирал Ватранг нас выручит. Да помо­жет нам Господь.

В полдень 27 июля на галеру генерал-адмирала первыми прибыли контр-адмирал Петр Михайлов и капитан-командор Змаевич.

— Поутру пытался азардировать шведов, — доло­жил Змаевич, — одначе пальба картечью сильна. С одной пушкой на носу скампавеи подступиться нет силы.

Апраксин перевел дыхание. Только что он со своей флотилией прорвался сквозь неприятельский огонь и обошел Гангут. Генералы Голицын и Вейде доложи­ли ему о потерях.

— Садись, капитан-командор, совет будем чи­нить, как шведа одолеть. У нас уже созрел план атаки. — Апраксин начал излагать свою мысль. Понеже твои скампавеи, капитан-командор, в ночь передох­нули, тебе и быть в авангардии нашей атаки. Пола­гаю, што без абордажа шведа не одолеть, — адмирал кивнул на карту. — Посему авангардия под рукой контр-адмирала Петра Михайлова, справа скампавеи генерала Вейде и капитан-командора Змаевича, слева генерал Ягужинский с бригадиром Волковым и капи­таном Дамиани, по центру бригадир Лефорт и капи­тан Дежимон,

Апраксин, отдуваясь, взглянул на Петра. После бессонной .ночи ломило в костях, шумело в голове, но генерал-адмирал виду не подавал.

—    Полагаю, генерал-адмирал, не след ли попы­тать Эреншильда на сдачу склонить без кровопроли­тия?

—    И то дело, — без раздумий согласился Апрак­син.

—    К тому способен Ягужинский, — предложил царь.

—    Посему быть. — Апраксин встал. — Ежели от шведа отказ поступит, почнем азардировать без про­медления. Сигнал мой — синий флаг и пушка. У Гангута пасется с эскадрой Ватранг. Ветерок задует, он враз здесь объявится. Поспешать надобно.

Парламентер Ягужинский вернулся к Апраксину ни с чем:

— Эреншильд отверг сдачу. Шведы, мол, ни перед кем еще флаг не спускали.

«В два часа пополудни генерал-адмирал дал сиг­нал авангардии поднятием синего флага и единым вы­стрелом из пушки».

Начался последний, решающий бой Гангутского сражения, который сразу принял ожесточенный ха­рактер.

Первая и вторая атаки скампавеи пришлись по центру линии кораблей шведов. Там изрыгал огнен­ное пламя «Элефант», наступающих встретила сплошная стена картечи. С флангов атакующих косил перекрестный огонь из пушек и мушкетов, который открыли шхерботы и галеры.

Глядя, как опять вынужденно отходят скампавеи, Петр молниеносно сообразил: «Шведы бьются отча­янно, им отступать некуда, в лоб их вряд ли возь­ мешь. Эреншильд выстроился полукружием, колош­матит наверняка со всех сторон. А слабина у него на флангах». Петр крикнул адъютантов, черкнул на бу­ мажках по два слова.

— Борзо в шлюпки. Ты, — ткнул первому поручи­ку, — к Змаевичу, а ты к Лефорту. Передать: азарди-ровать шверботы и бомбарды шведов. Змаевичу спра­ва, Лефорту слева. Починать по сигналу красного флага с двойной пушкой. Стоять насмерть.

Через минуту они понеслись к скампавеям, кото­рые готовились к очередной атаке. Едва шлюпки с по­сланцами повернули назад, на фалах галеры шаутбе-нахта взвился красный флаг, одна за другой рявкну­ли две пушки. Командир авангарда начинал повтор­ный штурм.

На этот раз стремительным натиском скампавеи вклинились в строй шведов и сцепились на абордаж. Стоило морской пехоте взобраться на борт шведов и схватиться в рукопашной, как те начали мало-пома­лу отступать, устилая палубу трупами. В азарте руко­пашной бились штыками и багинетами, тесаками и палашами, шпагами и прикладами мушкетов.

Шведские канониры продолжали палить из пу­шек. Русских солдат рвало на куски здесь же жерла­ми орудий не картечью, а «пороховым духом». Хрус­ тели черепа и кости, текла на палубу кровь. Швед­ская и русская, человеческая. Война есть война. Ря­дом с каждым убитым русским пластались два-три поверженных шведа. К исходу третьего часа сеча на­чала затихать. На шведских галерах и шхерботах один за другим нехотя ползли вниз по флагштоку си­ние, с желтым перекрестием флаги.

Дольше всех сопротивлялся флагманский фрегат «Элефант». На пять саженей возвышался он над скампавеями, и немало русских солдат и матросов по­легло, пока удалось взобраться на палубу флагмана.

Одним из первых, размахивая палашом, вспрыг­нул на палубу полковник Бакеев:

— Круши, братцы, шведа! — гремел его голос. — Попомним Карлу Полтаву.

На верхней палубе фрегата в одиночестве со шпа­гой в руках сражался Эреншильд. «В ту самую мину­ту, как Эреншилъд, готовясь отразить сей новый на­пор, хотел схватить одного из своих подчиненных, который думал бежать на шлюпке, он вдруг упал за борт, пораженный картечью в левую руку и ногу. Смятение быстро сообщилось по всему отряду шве­дов, русские бросились и овладели судами. По взятии прама нашли шведского адмирала до половины в воде, истекшего кровью, но по счастью, запутавшегося но­гой в веревку, не допустившую его утонуть. Замерт­во привезен был Эреншилъд на галеру Вейде, где госу­дарь сам употребил все усилия возвратить жизнь храброму своему пленнику. Первый предмет, пред­ставившийся взору адмирала, был государь со слеза­ми на глазах, расточающий о нем нежнейшие попече­ния, и первое движение государя в радости было рас­целовать окровавленное чело героя».

Победой завершилось сражение.

«Что взято от неприятеля, людей и судов и ар­тиллерии, також сколько побито и ранено присем — реестр: фрегат «Элефант», на котором былшаутбенахт; галеры «Эрн», «Трана», «Грипен»,«Лаксен», «Геден», «Валъфиш»; шхерботы «Флюндран», «Мартпан», «Симпан», пушек 116. Всего было офицеров морских и сухопутных, также унтер-офи­церов рядовых и неслужащих — 941. Из того числаживых 580, а достальные 361 побиты. Наших натом бою побито и ранено: всего сухопутных штаб-и обер-офицеров, також унтер-офицеров сухопутных и морских и рядовых солдат и матросов убито — 124, ранено — 342.

Того же числа, кой час оная баталия окончилась, без всякого медления, г. генерал-адмирал учинил сиг­нал идти со всеми судами к Гангуту, дабы непри­ятель не мог в том месте флотом своим заступить…Ночевали близ Гангута, где наш был караул, кудаи завоеванные суда все приведены… Послан указ ка­питан-командору Сиверсу, чтобы со всеми оставши­мися судами в Твермине и с людьми и с провиантом шел к кирке Экенес и прамы и шняву с собой взял, да­бы неприятель флотом своим не отрезал».

Понапрасну опасался генерал-адмирал своего шведского собрата Ватранга. Поздним вечером, при свете фонаря, заканчивал он печальное послание королю о происшедших событиях.

Вручив письмо капитану «Вердена», Ватранг, сде­лав другие распоряжения, не мог заснуть и принялся излагать невеселые события минувшего дня. «На 4-йсклянке «собачьей вахты» «Верден» снялся. Но я от­правил лейтенанта Эльгенгольма с письмом к рус­скому генерал-адмиралу Апраксину с просьбой сооб­щить мне о судьбе нашего блокшифа и галер, и если таковые перешли во владение царя, то я просил об об­мене шаутбенахта Эреншилъда и капитана Сунда на взятых ныне с галеры «Конфай» в плен русских».

Не принес облегчения Ватрангу и следующий день.

«Среда, 28-го числа. Полный штиль. Из Кимотона шверботе прибыл лейтенант, чтобы справиться

о положении вещей здесь, у нас, причем он не имел нималейших сведений о том, что случилось с галерами;вчерашнюю стрельбу они тоже слышали, но из этого ничего определенного не могли заключить. Я его не­медленно опять отправил обратно с письмом к ша-утбенахту Таубе с изложением положения вещей и моим мнением о том, что шаутбенахту при этих обстоятельствах следовало бы предпринять. Утром вернулся посланный мною лейтенант, однако без от-, вета на мое письмо или сообщения, что они приняли русские письма и отправленные для шаутбенахта вещи… Лейтенант донес, что шаутбенахт жив и ра­нен в левую руку, а равно, что блокшиф и галеры вче­ра после тяжелого боя были взяты неприятелем и что он их видел у русских. О других же офицерах он не мог получить никаких сведений, а равно, как выше упомянуто, русские также не хотели принять по­сланные для шаутбенахта и капитана Сунда вещи. Но изъявили согласие по получении ими верных сведе­ний об убитых и пленных сообщить мне таковые. Эти сведения затем и были сообщены, из коих выяс­нилось, что четыре обер-офицера были убиты…»

Удрученные Ватранг и Лилье на следующий день покинули Гангут. А где же некогда заносчивый и са­монадеянный четвертый шаутбенахт, Таубе? Едва за­слышав о случившемся в Рилакс-фиорде, не дожида­ясь распоряжения старшего флагмана, он попросту сбежал от Аландских островов, уведомив об этом Ват-ранга: «Должен всепокорнейше высказать, что для предупреждения обычной коварности нашего врагаи его быстрого движения вперед было бы, целесообраз­но обосновать свои позиции на шведской сторонеблиз Фурузунда… Предполагаю, что вы, по всей веро­ятности, не будете иметь ничего против, если я припервом благоприятном ветре уйду отсюда, тем бо­лее, что жители всей этой местности уже бежали».

Печаль и уныние царили в стане поверженного не­приятеля. Чем-то напоминало это состояние шведов в дни минувшие, после позорного поражения под Полтавой. Те же хвалебность и неколебимая уверен­ность в своем превосходстве над русскими моряками в начале кампании. Полная растерянность и необъяс­нимый страх после первого же сражения.

Как и подобает, сердце русских моряков перепол^ нила радость заслуженной победы. Выразителем об­щего ликования стал Петр. С юных лет одержимый страстью к морскому делу, он, не откладывая, делит­ся значимостью происшедшего исторического собы­тия с россиянами. Минул всего день, и в новую столи­цу с первой реляцией о виктории спешил капитан-по­ручик Захар Мишуков. «Из флота от Гангу та 1714года, июля 29, коим образом Всемогущий Господь Бог Россию прославить изволил, ибо по многодарован-ным победам на земле ныне и на море венчати благо­волил, ибо сего месяца в 27 день шведского шаутбе-нахта Нилъсона Эреншильда с одним фрегатом, ше­стью галерами и двумя шхерботами, по многом и зе­ло жестоком огне у Гангута, близ урочища Рилакс-фиорд взяли; правда, как у нас в сию войну, так и у алиртов38 с Францией много не только генералов, но и фельдмаршалов брано, а флагмана не единого, и токо с сею, мню, николи у нас не бывавшею, викто-риею вас поздравляем, а сколько с помянутым шаут-бенахтом взято