А всё остальное — не в счёт

новенькие плоские часы, переваривающие в своих жестяных внутренностях первую батарейку.

Он оделся, подошел к двери и щелкнул недавно врезанной задвижкой. Затем сделал резкий вдох, открыл, шагнул…

…и произошло то, что происходило с ним изо дня в день: прикрыв за собой дверь, он снова очутился в малой комнате, но голова была уже тяжелая и мутная, а щеки горели, словно там, за дверью, ему только что надавали пощечин.

А может, и впрямь надавали, кто знает…

С трудом переведя дыхание, он заставил себя улыбнуться. Потом запер дверь на задвижку и подошел к комлю.

— Ну-с, молодой человек, — сказал он, потирая руки. — Так как же мы с вами поступим?

Он присел перед табуретом на корточки и тронул дерево кончиками пальцев. Ну, допустим, полщеки долой… И что будет? Он прикрыл ладонью нижнюю половину Прошкиной щеки и остался недоволен. Не смотрится… Стоп! А если…

Мысль была настолько дерзкой, что он даже испугался. Ну да, а если взять и спилить щеку вообще? Тогда вместо скособоченного рта получается запрокинутая отверстая пасть, а спиленный кусок…

Он выпрямился, потрясенный.

А спиленный кусок — это и есть нижняя челюсть.

Он кинулся к кровати и выгреб из-под нее груду инструментов — искал ножовку по металлу. Найдя, отвернул барашковую гайку, снял полотно, а ненужный станок вернул под кровать. Снова присел перед табуретом и, прищурив глаз, провел первый нежный надпил.

Древесный порошок с шорохом падал на расстеленную внизу газетку. Работа была почти закончена, когда в дверь постучали. Нахмурясь, он продолжал пилить. Потом раздался еле слышный хруст и, отняв от корня то, что было щекой, он внимательно осмотрел срез. Срез был гладкий, как шлифованный.

Стук повторился. Чувствуя досаду, он положил ножовочное полотно на край табурета и с будущей челюстью в руке подошел к двери.

— Да?

— С ума сошел… — прошелестело с той стороны. — Приехала… Открой… Подумает…

Он открыл. На пороге стояли две женщины. Та, что в халатике, надо полагать, жена. Вторая… Он посмотрел — и содрогнулся. Вторая была коренастая старуха с желтыми безумными глазами и жабьим лицом. Леший Прошка по сравнению с ней казался симпатягой.

— Вот… — с бледной улыбкой пролепетала та, что в халатике. — Вот…

Безумные желтые глаза ужасающе медленно двинулись в его сторону. Остановились.

— Зятёк… — плотоядно выговорило чудовище, растягивая рот в полоумной клыкастой усмешке. Затем радушие — если это, конечно, было радушие — с той же ужасающей медлительностью сползло с жабьего лица и старуха начала поворачиваться всем корпусом к двери — увидела задвижку.

— Это он уберет, — поспешно сказала та, что в халатике. — Это… чтоб не мешали… Подрабатывает, понимаешь? Халтурку… на дом…

* * *

Счастливый человек — он был разбужен улыбкой. Продолжая улыбаться, он лежал с закрытыми глазами и представлял, как пройдется мелкой наждачной шкуркой по шишковатой Прошкиной лысине, зашлифует стыки нижней челюсти, протравит морилкой и сразу станет ясно, покрывать его, красавца, лаком или не покрывать.

Однако пора было подниматься. Решившись, он сделал резкий вдох, открыл глаза…

…и произошло то, что происходило с ним изо дня в день: он обнаружил вдруг, что снова лежит с закрытыми глазами, что во всем теле ноет накопившаяся за день усталость и мысли еле ворочаются в отяжелевшей голове, и, уже засыпая, он успел подумать, что хорошо бы еще подточить задний коготь на драконьей лапе, — и тогда голова Прошки надменно откинется.

* * *

Счастливый человек…

1987