Стремление к знаниям — не зло. Ты просто искал их не там, где следовало бы. Эти ужасные знания запретили не просто так. На то были основания. Но ты не один такой. Всем нам в жизни приходилось сталкиваться с искушениями, насылаемыми Злом. Мы все понимаем и не осуждаем тебя. Поверь нам. Тебе следовало бы подойти ко мне или к кому-то из мастеров-наставников и спросить совета.
— Да, ваше святейшество. Я сожалею.
— Что же касается твоего наказания, то оно уже приведено в исполнение.
Потрясенный Сарьон вскинул голову.
Ванье ласково улыбнулся ему.
— Сын мой, этой ночью ты страдал куда сильнее, чем того заслуживало твое не такое уж серьезное преступление. Я не собираюсь ничего к этому прибавлять. Нет, на самом деле мне хотелось бы хотя бы в какой-то мере искупить часть своей вины в этом злодеянии.
— Ваше святейшество! — Лицо Сарьона залила краска, тут же сменившаяся мертвенной бледностью. — Часть вашей вины? Что вы такое говорите?! Я сам...
Ванье взмахнул рукой, останавливая молодого человека.
— Нет-нет. Я практически не общался с молодежью. Совершенно очевидно, что вы считали меня недосягаемым. И то же самое, как я начинаю понимать, относится и к другим высокопоставленным иерархам. Мы постараемся впредь не забывать об этом. Ну а теперь вам необходимо сменить обстановку, дабы смахнуть со своего разума эту пыльную паутину. А потому, дьякон Сарьон, — изрек епископ Ванье, — я желаю взять вас с собой в Мерилон, дабы вы помогали мне при проведении Испытаний царственного дитяти, чье рождение ожидается со дня на день. Что вы на это скажете?
Молодой человек онемел, буквально лишившись дара речи. Это была огромная честь. Едва лишь стало известно, что императрица наконец-то забеременела, как среди членов ордена начались шушуканье и закулисная возня за право добиться участия в Испытаниях. Правда, Сарьон, с головой ушедший в науку и снедаемый жаждой запретных знаний, почти не прислушивался к этим разговорам. Он не входил в число лучших семинаристов и полагал, что ему такого все равно не предложат, даже если бы он и хотел.
Увидев, что молодой человек впал в полнейшее замешательство, и поняв, что ему нужно некоторое время, дабы освоиться с этой мыслью, Ванье заговорил о красотах столицы и возможных политических последствиях появления наследника — и говорил, пока Сарьон не смог наконец вставить пару осмысленных реплик. Епископ прекрасно понимал, о чем думает молодой человек. Он ожидал немилости, суровой кары — и вдруг выясняется, что он поедет в прекраснейший из городов и будет допущен ко двору. Это судьба — сомнений быть не может. Царственное дитя рождается не каждый день. Скажем, императрица унаследовала трон после своего брата — потому что тот умер бездетным. Как уважаемый член свиты епископа и как родственник (хотя и дальний) императрицы, Сарьон будет участвовать в празднествах вместе с богатейшими дворянами страны. Несомненно, какое-нибудь из знатных семейств предложит ему пост домашнего каталиста — сейчас как раз возникло несколько свободных вакансий. Он будет устроен. И, что самое лучшее, сказал себе епископ Ванье, изящно ступая следом за ошеломленным Сарьоном к двери, молодой человек будет жить в Мерилоне. И еще очень, очень долго не вернется в Купель — а может быть, и никогда.
ГЛАВА ШЕСТАЯ
МЕРИЛОН
Меоилон… Зачарованный город грез, получивший свое имя в честь великого волшебника, приведшего сюда свой народ из далекого мира. Он взглянул на него глазами, видавшими ход столетий, выбрал это место для своей гробницы и ныне лежит, связанный Последним Волшебством, на полянке, которую любил.
Мерилон. Его хрустальный собор и дворцы искрятся, словно слезы, застывшие на голубом лике неба.
Мерилон. Два города. Один возведен на мраморных платформах, силою магии плавающих в небесах, словно облака, которые человек приручил и придал им нужную форму. Его именуют Верхним городом, и из-за него в Нижнем городе постоянно царят розоватые сумерки.
Мерилон. Город, насквозь пропитанный магией. Здесь среди жаркого лета идут искусственные снегопады, а морозный зимний воздух напоен благоуханием.
Мерилон. Среди его гостей, поднимающихся наверх в позолоченных экипажах, что запряжены удивительными скакунами, покрытыми мехом и перьями, вряд ли найдется человек, способный взглянуть на этот город без того, чтобы гордость и любовь не затопили его сердце и не отразились на его лице.
Если такие и находились, Сарьон определенно не входил в их число. Он сидел во влекомом фантастической крылатой белкой экипаже, напоминающем созданную из золота и серебра скорлупу грецкого ореха, смотрел на проплывающие перед ним чудеса — и почти не видел их из-за слез, застилающих глаза. Большинство каталистов из свиты епископа были тронуты не менее Сарьона — да практически все, за исключением циника Далчейза. Далчейз, родившийся и выросший в Мерилоне, уже видел все это прежде, и теперь он взирал на красоты столицы со скучающим видом, на зависть большинству спутников.
Что же касалось Сарьона, он плакал от облегчения и счастья. Последние несколько дней в Купели дались ему нелегко. Епископу удалось замять преступление молодого каталиста, и он внушил Сарьону, что тот также должен хранить молчание — ради интересов церкви. Но Сарьон, как выяснилось, совершенно не умел обманывать и лицемерить. Чувство вины терзало его, и ему мерещилось, будто над головой у него сверкают огненные слова — «Девятое Таинство», и он лишь поражался, почему их никто не замечает. Несмотря на всю доброту епископа, Сарьон был столь несчастен, что рано или поздно сознался бы в своем прегрешении любому, кто упомянул бы при нем о библиотеке. Единственное, что спасло юного дьякона и отвлекло его от мыслей о своей провинности, — это бурная подготовка к путешествию, в которую он оказался втянут.
В точности, как и рассчитывал Ванье.
Сам епископ ехал во главе свиты на экипаже, словно бы сплетенном из отполированных до блеска золотых листьев, в который были запряжены две птицы с ярко-красным оперением. «Как там мой молодой грешник?» — лениво подумал Ванье, лениво взирая на город. Епископа тоже не трогали красоты Мерилона. Он видел их бесчисленное множество раз.
Скучающий взор епископа упал на хрустальные стены трех гильдейских домов, стоявших каждый на своей мраморной платформе. Эти дома прозвали Тремя Сестрами. Затем Ванье взглянул на гостиницу «Шелковый дракон»; она получила свое имя благодаря пяти сотням тканых занавесей поразительной красоты — по одной в каждой комнате. Вечером, когда занавеси одновременно опускали, возникало изображение дракона, сиявшего на фоне неба подобно радуге. Проезжая мимо домов знати с их хрустальными стенами, укрытыми завесами из роз, или шелков, или клубящихся туманов, Ванье зевнул. А когда епископ взглянул на императорский дворец, сияющий над городом подобно звезде, у него вырвался вздох. Но это не был вздох восхищения и благоговения, какие вырывались сейчас у его свиты. В этом вздохе звучало беспокойство — а может, даже и раздражение.
Из всех зданий, расположенных на верхнем уровне Мерилона, лишь одно безраздельно завладело вниманием епископа — здание, к которому направлялись экипажи. Мерилонский собор. На придание собору его нынешнего облика ушло тридцать лет. Хрустальные шпили и контрфорсы пылали под лучами солнца: последователи Таинства Тени, иллюзионисты, сегодня превратили его обычный желтоватый свет в огненно-красный и яростно-золотой — на радость толпе. Но внимание епископа привлекла не красота собора — зрелище, наполнившее спутников епископа благоговением, — а замеченный им изъян.
Одна из живых горгулий слегка изменила позу и теперь глядела не в ту сторону. Ванье сообщил об этом сидящему рядом кардиналу. Кардинал был потрясен. Секретарь, сидевший напротив епископа, взял это на заметку и вскорости поставил на вид региональному кардиналу, ведающему делами церкви в Мерилоне и Мерилонском округе. Региональный кардинал, блистая великолепным зеленым одеянием, расшитым золотом и серебром, стоял на хрустальной лестнице — встречал епископа. Взглянув наверх, кардинал побледнел. Двое послушников тут же помчались разбираться с нарушительницей спокойствия.
Погрешность была исправлена. Епископ со свитой двинулся к входу в собор. Их провожали приветственные возгласы людей, собравшихся на мостах, что соединяли между собою мраморные платформы Мерилона и образовывали паутину из серебряных и золотых нитей Епископ задержался на миг, дабы благословить толпу, и та тут же благоговейно смолкла. Затем Ванье и его свита исчезли в соборе, и толпа рассеялась, вернувшись к прерванным увеселениям.
Мерилон — как Верхний, так и Нижний — был переполнен народом. Такого столпотворения тут не бывало со времен, коронации. Дворяне из отдаленных районов, имевшие родственников в городе, почтили родню своим присутствием. Прочие, не столь удачливые, остановились в гостинице. «Шелковый дракон» был забит под завязку, от носа и до кончика хвоста. Прон-альбан и Квин-альбан, ремесленники и заклинатели, трудились в поте лица, создавая в богатых домах лучших семейств Мерилона дополнительные комнаты для гостей. У гильдии домов никогда еще не было столько работы; множество ее членов съехались издалека, дабы помочь управиться с этой работой.
Повседневная жизнь Мерилона остановилась: все готовились к величайшему празднеству в истории города. Воздух полнился звуками музыки — это музыканты репетировали в садах или внутренних дворах, стихотворными строчками — на сценах театров также шли репетиции, криками торговцев, продающих свои товары, и загадочными клубами дыма, скрывающими творение какого-нибудь художника до наступления должного момента.
Но какими бы занятыми ни были жители Мерилона, все они то и дело поглядывали наверх, на императорский замок, блистающий в солнечных лучах. В канун великого события, рождения царственного отпрыска, дворец превратился в радугу из разноцветных шелков.
Когда же дитя явилось на свет, объявлено было, что грядет великий праздник и что Мерилон будет на протяжении двух недель петь, плясать, блистать, веселиться, есть и пить — в общем, пребывать на вершине блаженства.
Внутри собора было тихо, прохладно и темно: солнце уже опустилось за горы и ночь накрыла Мерилон своими бархатными крыльями. На мгновение единственным источником света осталась лишь вечерняя звезда, мерцающая над верхушкой шпиля. Но она почти сразу же померкла, когда город вспыхнул разноцветными огнями. Лишь сам собор остался темен и строг. И, как ни странно — как подумал Сарьон, взглянув через прозрачный хрустальный потолок на плавающий в вышине замок, — императорский дворец тоже был погружен в темноту.
Хотя, возможно, в том, что императорский дворец не освещался, и не было ничего странного. Сарьон припомнил упоминания матери о том, что у императрицы ожидаются тяжелые роды; императрица даже в лучшие свои времена отличалась слабым здоровьем. Несомненно, обычно веселая и шумная
