взглядов. Скрытый — до сегодняшнего дня. Сегодня камень вырос, и его уже невозможно было прятать, и потому Джорам выбросил его...
А он вернулся обратно, и вот Джорам снова почувствовал себя ребенком...
Была ночь. И был день. Возможно, даже не одна ночь и не один день.
Черные чары. Так Анджа называла те моменты, когда тьма в душе сына брала верх. Это началось с тех пор, как мальчику исполнилось двенадцать. Джорам не знал, как бороться с этими чарами. У него просто не было сил, чтобы совладать с ними. И потому в такие моменты он целыми днями лежал на жесткой койке, глядя в потолок, и не реагировал даже на отчаянные попытки матери заставить его поесть, попить или вернуться в реальный мир.
Анджа так и не смогла определить, что же выводит сына из этого черного забытья. Просто в какой-то момент Джорам вдруг садился и с горечью смотрел на хижину и на мать, словно обвиняя ее в своем возвращении. А потом вздыхал и возвращался к жизни. И вид у него был такой, словно он выдержал схватку с демонами.
Но на этот раз Джорам погрузился в тьму так глубоко, что казалось, будто ничто уже не в силах вернуть его оттуда. Холодная, рациональная часть его рассудка уже начала готовиться к бою, как вдруг у нее появился нежданный союзник — опасность.
Первым чувством Джорама было раздражение: ну кому понадобилось его беспокоить?! Но затем его колено пронзила мучительная боль — у него даже дыхание перехватило. Джорам задохнулся, застонал и попытался развернуться.
— Оно живое.
Джорам попытался сквозь дымку боли и развеивающийся полумрак разглядеть, кому же принадлежит грубый, хриплый голос. В результате перед его глазами вырисовалась смутная картина: грязные, спутанные волосы, обрамляющие лицо, что когда-то могло быть человеческим, но исказилось и сделалось звериным и жестоким. Волосы спускались на вполне человеческие плечи и грудь. Но нога, пнувшая Джорама, не была человеческой. Она оканчивалась копытом.
Боль заставила Джорама возвратиться в реальный мир — и телом, и разумом. К нему снова вернулась способность видеть и чувствовать, и первым его чувством был ужас. Он увидел рядом со своей головой заостренные копыта, потом поднял взгляд и обнаружил, что над ним возвышается странное существо, получеловек-полуконь. Джораму отчетливо представилось, как это копыто опускается ему на голову, и страх подстегнул его организм. Но большого толку от этого не последовало. Мышцы от долгого бездействия сделались вялыми и малоподвижными, тело ослабело от нехватки воды и пищи. Скрипнув зубами, Джорам кое-как поднялся на четвереньки — и копыто тут же врезалось ему в ребра. Джорам полетел в кусты.
Тело вновь пронзила острая боль. Джорам пытался втянуть хоть глоток воздуха, а копыта, глухо простучав по лесной подстилке, вновь оказались рядом. Огромная рука ухватила Джорама за воротник рубашки и вздернула на ноги. Джорам зашатался — застоявшаяся кровь вновь побежала по жилам, и ноги отчаянно закололо — и упал бы, если бы его не перехватили другие руки. Перехватили и связали ему запястья за спиной, быстро и умело.
Раздалось ворчание:
— Иди, человек.
Джорам сделал шаг, споткнулся и упал. Кровообращение восстановилось еще не полностью, и ноги его не слушались.
Его снова подняли рывком и толкнули вперед. Бок словно жгло огнем, земля покачивалась под ногами, а ветви деревьев так и норовили ударить его. Джорам сделал еще несколько шагов и снова рухнул в грязь. И ушибся. Поскольку руки у него были связаны, он не мог подстраховаться.
Кентавры расхохотались.
— Спорт, — сказал один.
Они снова поставили Джорама на ноги.
— Воды! — выдохнул Джорам. Губы его потрескались, язык распух.
Кентавры заворчали и расплылись в улыбках, обнажив желтоватые зубы.
— Воды? — переспросил один, поднял мощную руку и указал куда-то.
Джорам, едва держащийся на ногах, взглянул в ту сторону и увидал реку; сквозь листву подлеска видно было, как поблескивает вода.
— Беги, — повторил кентавр.
— Беги! Человек! Беги! — подхватил другой.
Джорам в отчаянии попытался бежать. Он слышал позади глухой перестук копыт, ощущал спиной горячее дыхание и задыхался от зловонного звериного запаха. Река приблизилась, но Джорам чувствовал, как силы покидают его. А кроме того, он в озарении отчаяния понял, что кентавры вовсе не намерены подпускать его к реке.
Когда-то эти существа были людьми, но во время Железных войн Дкарн-дуук, Мастера войны, видоизменили их и отправили сражаться. Война оказалась опустошительной и обошлась очень дорого. Выжившие колдуны истощили свою магию, а их каталисты были настолько измождены, что уже не в силах были приникнуть к источнику Жизни. Дкарн-дуук оказались не в состоянии вернуть своим созданиям прежний вид. Они бросили их на произвол судьбы и изгнали во Внешние земли. Там кентавры и жили. Они спаривались с животными и пленными людьми и породили расу, утратившую в ходе борьбы за выживание почти все человеческие чувства и эмоции. Почти — но не все. Одно чувство цвело пышным цветом, ибо его холили и лелеяли на протяжении столетий. И чувством этим была ненависть.
Хотя причины этой ненависти давно изгладились из памяти кентавров — они не помнили своей истории, — тем не менее им доставляло глубокое, искреннее удовольствие помучить какого-нибудь человека.
Джорам остановился и развернулся, решив, что попытается драться. И тут же получил повергший его наземь удар в лицо. Пока Джорам корчился от боли, холодная часть его рассудка твердила: «Лучше умри сейчас. Так все хотя бы окончится быстро. Твоя жизнь все равно не имеет смысла».
Джорам услышал рядом стук копыт. Одно из них угодило по нему. Джорам не почувствовал боли, хотя и услышал хруст сломавшейся кости. Он медленно, упрямо поднялся на ноги. Кентавр снова сбил его с ног. На тело юноши обрушился град ударов. Острые копыта врезались в плоть.
Джорам почувствовал вкус крови во рту...
Джорам не знал, что привело его в чувство: холод раздавшегося рядом голоса или холод воды, коснувшейся его губ.
— Мы можем чем-нибудь ему помочь?
— Не знаю. Он ушел довольно далеко.
— Ага. Наконец-то он пришел в сознание. Это уже что-то, — произнес все тот же холодный голос. — Голова цела?
Джорам почувствовал, как кто-то ощупывает его голову, грубо и бесцеремонно.
— Да вроде. Думаю, они хотели позабавиться подольше.
Последовала пауза, затем послышался все тот же голос:
— Ну так как, забираем мы его к Блалоху или нет?
Снова пауза.
— Забираем, — вынес вердикт холодный голос. — Он молод и силен. Так что хотя доставить его в лагерь будет непросто, хлопоты того стоят. Наложи лубки на сломанные кости, как тебя учил старик.
— Как ты думаешь, это тот самый парень, который убил надсмотрщика? — прогудел чей-то голос почти над самым ухом у Джорама.
Хозяин этого голоса принялся бесцеремонно ощупывать руки и ноги Джорама. Юноша задохнулся от боли.
— Конечно, — бесстрастно произнес обладатель холодного голоса. — Иначе что он здесь делает? Значит, он ценен вдвойне. Если же он будет доставлять хлопоты, Блалох всегда сможет от него избавиться. Он еще сохранил старые контакты с Дуук-тсарит.
Хрустнула кость. Вокруг Джорама закружился черно-красный вихрь, и он изо всех сил ухватился за холодный голос, чтобы тьма не охватила его вновь.
— Побыстрее! — раздраженно произнес холодный голос. — Клади его на лошадь. И позаботься, чтобы он не кричал. У границы могут шататься и другие охотничьи группы наших.
— Думаю, можно не бояться, что он заорет. Ты только глянь на него. Он отходит.
Слова сделались неразборчивыми и уплыли куда-то вдаль.
Джорам почувствовал, как его поднимают...
Потом почувствовал, как падает...
Дни и ночи слились воедино и смешались с шумом бегущей воды. Дни и ночи в состоянии между сном и бодрствованием, дни и ночи путешествия по воде. Дни и ночи напролет Джорам боролся, пытаясь оставаться в сознании, но неизменно бывал повержен болью и горечью: он очень остро понимал, что остался один и никому теперь не нужен. Дни и ночи, когда он раз за разом соскальзывал в тьму беспамятства, мрачно надеясь никогда не очнуться.
Потом Джорам смутно понял, что путешествие окончено и он снова находится на твердой земле. Он очутился в каком-то странном жилище, и к нему пришла Анджа; она опустилась на колени рядом с ним и принялась шепотом рассказывать про Мерилон, Мерилон Прекрасный, Мерилон Дивный. Все, что мог сейчас Джорам, — это представлять себе Мерилон. Он словно видел его хрустальные шпили и лодки под шелковыми парусами, влекомые поразительными, невероятными животными по воздушным потокам. Пока эти сны длились, Джорам был счастлив — они облегчали его боль. Но когда боль возвращалась, сны превращались в кошмары. Анджа преображалась в когтистое и клыкастое существо, набрасывалась на него и пыталась вырвать сердце у него из груди.
И всегда, сквозь все сны и всю боль, до Джорама доносился какой-то странный шум: звуки, напоминающие дыхание огромного существа, звон, сродни ударам по расстроенному колоколу, и шипение — как будто вокруг ползала целая змеиная стая. То и дело перед глазами у Джорама вспыхивал огонь, выжигая и прекрасные, и искаженные картины Мерилона.
Но в конце концов пришли темнота и тишина. В конце концов пришел сон, крепкий и спокойный. В конце концов настал день, когда Джорам открыл глаза и огляделся по сторонам. И Анджа исчезла, и Мерилон тоже исчез, и остались лишь какая-то старая женщина, сидевшая рядом с ним, и какой-то грохот, от которого у Джорама зазвенело в ушах.
— Долгий же путь ты проделал, Темный, — сказала старуха и пригладила черные волосы Джорама. — Долгий путь, что едва не увел тебя за Грань. Целительница сделала все, что смогла, но у нас нет каталиста, который мог бы даровать ей Жизнь, и ее возможности ограничены.
Джорам попытался сесть, но обнаружил, что связан по рукам и ногам.
— Развяжите меня! — попытался крикнуть он, но и сам с трудом расслышал свой голос сквозь грохот, раздающийся где-то рядом с хижиной.
