Меч был массивным — рукоять была отлита вместе с клинком — и не отличался изяществом. Клинок был прямым, почти одной ширины с рукоятью. Их разделяло короткое, грубо выполненное перекрестье. Рукоять была слегка скруглена, чтоб удобнее было держать. Джорам сделал на конце рукояти шарообразное утолщение, в попытке уравновесить меч. Сарьон сообразил, что это было необходимо, дабы успешно управляться с оружием.

Оружие казалось грубым и уродливым. Логически Сарьон способен был с этим примириться. Но в мече было также нечто устрашающее, нечто дьявольское: скругленная выпуклость на рукояти в сочетании с длинной шеей самой рукояти, короткими, грубыми ручками перекрестья и узким телом клинка превращали оружие в отвратительную пародию на человеческое существо.

Меч лежал у его ног, словно труп, словно воплощение прегрешений каталиста.

— Уничтожь его! — хрипло выдохнул Сарьон и даже протянул руку, чтобы схватить меч и швырнуть его в горн, в самое пламя. Но Джорам оттолкнул каталиста.

— Вы что, спятили?

Сарьон споткнулся и упал на обломки формы.

— Нет, я опомнился, впервые за много дней, — глухо воскликнул он, поднимаясь. — Уничтожь его, Джорам! Уничтожь, или он уничтожит тебя!

— Вы что, прорицателем заделались? — сердито огрызнулся Джорам. — Хотите потягаться с Симкином?

— Мне не нужны карты, чтобы узреть будущее в этом оружии, — сказал Сарьон, указывая на меч дрожащей рукой. — Посмотри на него, Джорам! Посмотри! Ты Мертв, но жизнь течет в твоих жилах. Ты испытываешь хоть какие-то чувства. А этот меч мертв! И он будет нести одну лишь смерть!

— Нет, каталист! — возразил Джорам. Глаза его были темны и холодны, словно клинок. — Ибо ты дашь ему Жизнь.

— Нет. — Сарьон решительно покачал головой. Он запахнул рясу и попытался подобрать нужные слова, чтобы объяснить Джораму, чтобы убедить его... Но на ум ничего не шло. Ничего, кроме меча, что лежал на полу среди обломков.

— Ты дашь ему Жизнь, Сарьон, — негромко повторил Джорам, неуклюже поднимая меч. К клинку прилипли кусочки глины. Местами виднелись тоненькие усики металла — там, где форма оказалась с дефектами и металл затек в них. — Ты очень хорошо говоришь о смерти, каталист. Правильно говоришь. Ты прав. Вот это, — он взмахнул мечом и едва не выронил его, так повело запястье от непривычного веса, — мертво. И несет смерть. Но у клинка две стороны, Сарьон. Он также несет жизнь. Это будет жизнь для Андона и его людей — не говоря уже всех прочих, кого Блалох намеревается использовать.

— Тебе же нет до них никакого дела! — обвиняюще воскликнул Сарьон. Он тяжело дышал.

— Может, и нет, — холодно отозвался Джорам. Он выпрямился, встряхнул головой, откидывая вьющуюся копну волос с лица, и взглянул на Сарьона. Темные глаза ничего не выражали. — А кому до них есть дело? Императору? Твоему епископу? Может, твоему богу? Нет, каталист. До них нет дела никому, кроме тебя. И это твоя беда, не моя. Ибо ты сделаешь то, что я от тебя хочу, — потому что тебя это волнует.

У Сарьона язык прилип к небу. Мысли бурлили у него в сознании, но не находили выхода. Как мог этот юноша заглянуть в самые сокровенные уголки его души?

Увидев искаженное мукой лицо каталиста и его расширенные глаза, Джорам снова улыбнулся, той самой жуткой усмешкой, в которой не было ни капли веселья.

— Ты говоришь, что мы принесли в мир смерть, — сказал он, пожав плечами. — Я же скажу, что смерть и так в нем присутствует. Мы принесли в него жизнь.

Меч лежал на наковальне. Джорам поместил его в горн и нагрел, чтобы металл снова сделался ковким. Теперь оружие отсвечивало красным, показывая, что сплав вобрал скорее свойства железа, чем темного камня, светящегося белым цветом. Юноша принялся бить по клинку молотом, формируя его лезвие. Потом, когда меч будет закален, лезвия и кончик можно будет подправить на каменном точиле.

Сарьон наблюдал за работой Джорама. В душе у него царило смятение; глаза жгло, и трудно было смотреть. Сердце гулко ухало вместе с ударами молота, отдававшимися во всем теле.

Жизнь... смерть... жизнь... смерть... Меч изменялся с каждым ударом молота, с каждым ударом сердца. Сарьон вдруг понял, что ошибался. Меч вовсе не был мертв. Он был жив, ужасающе жив; он извивался и дрожал, как будто наслаждался каждым ударом. Этот грохот нервировал и изматывал, но когда Джорам наконец отложил молот в сторону, воцарившаяся чудовищная тишина оказалась громче и болезненнее грохота молота. Джорам подхватил меч железными клещами на длинной ручке и мрачно взглянул на каталиста. Сарьон сидел, ссутулившись и кутаясь в рясу; вид у него был самый жалкий. Каталист дрожал: его пробрал холодный пот.

— Давай, каталист, — сказал Джорам. — Даруй мне Жизнь.

Он произнес это нарочито издевательски, передразнивая Блалоха.

Сарьон зажмурился, но огонь горна по-прежнему продолжал гореть у него перед глазами. Казалось, будто все вокруг заплывает кровью. Джорам казался неясным темным пятном, а вот оружие у него в руке сияло ослепительно зеленым. Среди пламени и крови возникали видения: умирающий молодой дьякон... Андон, привязанный к столбу, обмякший под градом ударов... Мосия, спасающийся от настигающей его погони...

«Я же скажу, что смерть и так присутствует в мире...»

Сарьон колебался. В памяти его всплыли другие картины: епископ, уносящий малютку-принца на смерть, все те дети, которых послал на смерть он сам, «ради блага мира».

Быть может, мир существовал только в каждом из этих детей.

Все вокруг Сарьона было немо и недвижно. Он слышал, как стучит его сердце — словно приглушенные удары молота, — и знал, что для него мир теперь заключается в Мосии, в Андоне, в детях из того приграничного селения, которые видели, как горят их дома. Сарьон набрал побольше воздуху в грудь — и обратился к магии.

Каталист почувствовал, как магия хлынула в него, заполнила его Чарами и властно потребовала выхода. Сарьон медленно поднялся со стула и двинулся к Джораму.

— Положи оружие на пол передо мной, — попытался сказать Сарьон, но слова прозвучали совершенно невнятно.

Джорам повиновался — скорее инстинктивно, чем расслышав слова каталиста, — и положил меч к ногам Сарьона.

И Сарьон опустился на каменный пол, преклонив колени перед мечом, как преклонял их во время ритуала Встречи зари, во время Вечерней молитвы, во время служб в Купели, обращенных к Олмину, который был бесконечно далек. Сарьон протянул дрожащую руку и крепко сжал рукоять. Прикосновение бросило его в дрожь: Сарьон боялся, что металл обожжет его. Но магический сплав уже успел и остыть, и застыть. Напротив, руку пронзил холод железа, и холод этот дошел до самого сердца. Но все же Сарьон не выпустил оружие — сила духа превозмогла слабость плоти.

Каталист тихо вздохнул и принялся читать молитву, которой обычно сопровождалось дарование Жизни, — и почувствовал, как магия мира, проходя через его тело, потекла в мертвый слиток созданного человеком металла.

Меч у него в руках снова начал светиться, но на этот раз от него исходило белое сияние расплавленного темного камня. Он сверкал все ярче и ярче, и казалось, что он вот-вот расплавит даже сам камень, на котором покоился клинок, — и тем не менее по-прежнему оставался холодным. Каталист все так же продолжал сжимать рукоять в руке.

Он не мог ее отпустить! Он не мог закрыть канал, который открыл для этого оружия! Меч, словно Живое существо, вытягивал магию из каталиста; он выпил Сарьона досуха, а затем использовал его, дабы с его помощью впитывать окружающую магию. Сарьон, судорожно хватая ртом воздух и чувствуя, как слабеет, попытался оторвать руку от оружия, но не смог даже шевельнуться.

— Джорам! — прошептал он. — Помоги!

Но Джорам, словно зачарованный, смотрел на меч, на его холодное белое сияние, сделавшееся теперь столь ярким, что казалось, будто это луна сбежала от бури сюда, дабы властвовать здесь.

Сарьон, теряя силы, осел на пол. Рассудок его помрачился, а магия все мчалась через него стремительным потоком, унося с собою и его собственную Жизненную силу. Тьма окутала его, невзирая на свет, что разгорался все ярче.

А затем чьи-то сильные руки оттащили его и прислонили к чему-то, но к чему — Сарьон не понял, слишком уж ему было дурно. Он ничего не видел. Сверкающий белый свет слепил его. Где же меч? Белый свет был где-то вдали, кажется, на середине пещеры, и в то же время Сарьону казалось, что он по- прежнему сжимает холодный металл в руке и будет сжимать вечно.

Сарьон снова слышал доносящееся снаружи завывание ветра и чувствовал на лице его холодное дыхание. Наверное, он лежит где-то близ входа в пещеру, промелькнула у него смутная мысль. А потом шум ветра заглушило какое-то шипение. Сарьон в ужасе распахнул глаза и увидел, как Джорам погружает холодный, но пылающий меч в бадью с водой. Из бадьи вырвалось облако белого зловонного пара — словно призрак, покидающий бездыханное тело.

Сарьон снова закрыл глаза; он слишком устал, и разум его просто больше не мог ничего воспринимать. Свет, пар, бледное лицо Джорама — все смешалось и превратилось в единый удушливый водоворот. Сарьону сделалось дурно, внутри что-то мучительно сжалось. Он почувствовал, что его вот-вот стошнит. Сарьон сполз на пол и прижался горящей щекой к холодному камню. Ему отчаянно хотелось глотнуть свежего воздуха.

И тут каталист услышал сквозь шипение кипящей, пузырящейся воды голос Джорама, благоговейно, словно при вызывании духов шепчущего:

— Темный Меч...

ГЛАВА ДЕВЯТАЯ

ХОД СИМКИНА

Обратное путешествие из кузни в тюрьму сквозь серые предрассветные сумерки состояло из ковыляния, пробирающего до костей холода и отупляющего изнеможения. Буря унеслась прочь. Ветер стих, дождь прекратился. Единственными звуками, нарушавшими тишину спящего поселка, были стук

Добавить отзыв
ВСЕ ОТЗЫВЫ О КНИГЕ В ИЗБРАННОЕ

0

Вы можете отметить интересные вам фрагменты текста, которые будут доступны по уникальной ссылке в адресной строке браузера.

Отметить Добавить цитату