— Когда же вы будете давать?
— Завтра или никогда.
Зачем я это все Вам пишу. Чтобы разоблачить всех «либералов», чья «помощь» — подлинная фальшь.
В. Т. Шаламов — А. И. Солженицыну
Дорогой Александр Исаевич.
Я прочел Ваш роман.[41] Это — значительнейшая вещь, которой может гордиться любой писатель мира. Примите запоздалые, но самые высокие мои похвалы. Великолепен сам замысел, архитектура, задачи (если можно так расставить слова). Дать геологический разрез советского общества с самого верха до самого низа — от Сталина до Спиридона. Попутно: в характере Сталина, мне кажется, Вами не задета его существеннейшая черта. Сталин писал статью «Головокружение от успехов» и тут же усиливал колхозную эскалацию, объявлял себя гуманистом и тут же убивал.
Я не разделяю мнения о вечности романа, романной формы. Роман умер. Именно поэтому писатели усиленно оправдываются, дескать взяли из жизни, даже фамилии сохранены. Читателю, пережившему Хиросиму, газовые камеры Освенцима и концлагеря, видевшему войну, кажутся оскорбительными выдуманные сюжеты. В сегодняшней прозе и в прозе ближайшего будущего важен выход за пределы и формы литературы. Не описывать новые явления жизни, а создавать новые способы описания. Проза, где нет описаний, нет характеров, нет портретов, нет развития характеров, — возможна. Жизнь такой документ (Вайс в «Дознании» — только попытка, проба, но зерно истины там есть).[42]
Любимов и Таганка.[43] Все это должно быть не литературой, а читаться неотрывно. Не документ, а проза, пережатая, как документ. Я много раз хотел изложить Вам суть дела и выбрал время, когда я хвалю Вас за роман, за победу в классической, канонической, а потому неизбежно консервативной форме. Опыт говорит, что наибольший читательский успех имеют банальные идеи, выраженные в самой примитивной форме. Я не имею в виду Вашего романа, но в «Раковом корпусе» такие герои и идеи есть (больной, который читает в палате «Чем люди живы»).
В этом романе очень хороши Герасимович, Адамсон, особенно Герасимович. Очень хорош Лева Рубин. Драма Рубин — Иннокентий показана очень тонко, изящно. «Улыбка Будды»[44] — вне романа. По самому тону. За шуткой не видно пролитой крови. (В наших вопросах недопустима шутка.)
Спиридон — слаб, особенно если иметь в виду тему стукачей и сексотов. Из крестьян стукачей было особенно много. Дворник из крестьян обязательно сексот и иным быть не может. Как символический образ народа-страдальца фигура эта неподходящая. Слабее других — женские портреты. Голос автора разделен на тысячу лиц — Нержин, Сологодин, Рубин, Надя, Адамсон, Спиридон, даже Сталин в какой-то неуловимо малой части.
Роман этот — важное и яркое свидетельство времени, убедительное обвинение. Мысль о том, что вся эта шарашка и сотни ей подобных могли возникнуть и работать напряженно только для того, чтобы разгадать чей-то телефонный разговор для Великого Хлебореза, как его называли на Колыме.
Жму руку. Сердечный привет Наталье Алексеевне.
Примечания
1
А.И. Солженицын. «Один день Ивана Денисовича», «Новый мир», 1962, № 11.
2
«Красили» — крестьяне, занимавшиеся раскрашиванием дешевых ковров по трафаретам.
3
Шелест (Малых) Георгий Иванович (1903–1965) — писатель. «Самородок» был опубликован в газете «Известия», 1962 г. 5 ноября.
4
Шаламов упоминает свой разговор с А.И. Солженицыным «о ледоколе и маятнике» при первой встрече в редакции журнала «Новый мир». Будет ли повесть А.И. началом разговора о лагере или — его концом.
5
«Очерки преступного мира», опубликованы впервые в книге «Левый берег», М., 1989, однако был исключен очерк «Сергей Есенин и воровской мир». В последующих изданиях — опубликован.
6
«Бутырская тюрьма» — очерк, опубликован в альманахе «Российский летописец», изд-во «Книга», 1989.
7
«Подполковник медицинской службы» — рассказ из сборника «Перчатка, или КР-2» (не завершен).
8
Теуш Вениамин Львович — математик, знакомый А.И. Солженицына, хранитель его архива. Этот архив был изъят у В.Л. Теуша в сентябре 1965 г. сотрудниками КГБ
9
Неклюдов Сергей Юрьевич — сын О.С. Неклюдовой, филолог.
