В багрянце, навсегда въевшемся в руки по локоть, нет позора. Каждый мастер, работавший в красильне, гордится меткой, неотделимой от почтенного ремесла. Но Судия Пурпура много лет уже не склонялся над источающим пар чаном. Он давно возвысился над простыми мастерами. Ныне он владеет тринадцатью красильнями и поставляет пурпур ко двору Мелеха, и ни к чему лишний раз напоминать высшим, среди которых он – равный, о днях, когда ему приходилось добывать семье хлеб, сгибаясь над чаном с краской! Тонкие перчатки и низко опущенные рукава! Только так! А руки, меченные темным пурпуром, пусть видят лишь домочадцы. Жен их цвет, как ни странно, возбуждает, и возбуждение это помогает разогреться крови хозяина. Внукам тоже не вредно лишний раз напомнить, что честный труд способен вывести в почтенные рабби и простолюдина.
– Нужно ли? – повторил Судия Пурпура, немного возвысив голос.
Гости смущенно молчат.
Они не вчера родились. Они не нуждаются в напоминаниях и разъяснениях очевидного.
Они, все трое, признают: четыре года тому назад была проявлена близорукость и допущена серьезная ошибка.
Все предусмотрев, трое из четверых не учли главного.
Лучшие времена Финикии наступили, когда от Нила до самого Инда простерлась единая держава, царство персов, покончивших и с трехтысячелетней надменностью Египта, и с самонадеянным величием Вавилонии. Да, налоги, взимаемые шахиншахами Арьян-Ваэджа, были высоки, подчас непомерны. Зато на всем пространстве, подвластном Ахеменидам, не было никаких таможен и поборов, никаких застав и ущемлений, и местные власти остерегались самоуправничать, ограничиваясь разумными и не встречающими возражений сборами за право мелкооптовой торговли. Ах, какое было время! Лишь сноровка и удача, да еще сплоченность, деловая хватка и умение предвидеть обеспечивали победу над конкурентами. Это было честное соревнование, и финикийцы далеко опередили в нем не только жуликоватых египтян, но даже и купцов Месопотамии. Что говорить, если в самом Вавилоне были открыты представительства Торгового Союза, и прославленные беспощадностью тамошние ростовщики один за другим свертывали дела, не устояв в равной борьбе…
Вот почему всегда и в любых обстоятельствах шаханшахи Персиды могли рассчитывать на поддержку финикийцев. На деньги Тира и Сидона снаряжались армии, подчинявшие взбунтовавшихся сатрапов. Корабли Финикии составили основу персидского флота, когда цари царей шли в поход на юнанов, мешающих установить господство над рудниками Малой Азии, золото которых обеспечивало чеканку полновесной монеты. И когда юнаны явились на Восток, Тир дрался с ними до последней стрелы, до последнего глотка пресной воды, и исчез с лица земли на двадцать лет. И зря! Ибо Искандер, Мелех юнанов, как выяснилось, желал не разрушить, но лишь обновить свежей кровью единую державу Ахеменидов!
Поэтому Финикия, разобравшись, встала на сторону Искандера, и поныне ни один из совершенных людей не сомневается в его божественности…
– М-да… – почмокав губами, Судия Морской Торговли перевернул чашу, налил из высокогорлого кувшина немного шербета и отхлебнул. – Надо признать, что в последнее время египтяне слишком часто подходят к нашим рейдам!..
– А Селевк опять повысил пошлины за транзит! – встрепенувшись, пожаловался глава караванщиков.
– В ближайшем отчете будет указано, что отчисления в Общую казну упали на восемь процентов! – не умолчал о том, что пока еще было строжайшим секретом для всех, кроме собравшихся, евнух.
Хозяин усадьбы улыбался, уже не стараясь сохранять невозмутимость. Четыре года назад он приводил те же доводы, он даже позволил себе горячиться, а в ответ слышал лишь тупые однообразные возражения. Сегодня судьба подарила ему радость сполна взыскать за этот нелегкий день!
– Почтенные собратья знают, – сейчас Судия Пурпура выглядел много моложе своих лет, – что я не люблю высоких слов. И все же не удержусь. Необходимо решать, и решать немедленно! Быть может, сегодня и рано, но завтра, несомненно, будет поздно. Промедление смерти подобно. Наши почтенные собратья в Элладе поняли это раньше нас! Если сейчас мы не поможем благородному Антигону, нам самим уже никто не поможет. Финикия снова, как некогда, окажется между двумя тиграми, и даже подчинившись одному из них, станет мишенью для второго. Если мы хотим, чтобы возродилась держава Ахеменидов…
– Довольно! – совершенно неожиданно паралитик выпрямился и сел ровно. Рука его почти не дрожала, глаза полыхали молодым задором, и сделалось вполне очевидным, почему Совет сообщества Дальних Путей до сих пор не ставил перед руководством Торгового Союза вопрос о необходимости перевыборов своего рабби. – Все ясно! Прошу почтенного собрата, рабби сообщества красильщиков принять мое признание в давешней неправоте…
Сердце хозяина усадьбы сладко екнуло.
– …Единственный вопрос, смущающий меня, заключается в следующем: как вам известно, Деметрий с армией и флотом уже отбыл в Европу. Пожелает ли Одноглазый менять свои планы, вновь вмешиваясь в азиатские дела?
Он выговорил это единственным духом, и вновь обмяк, на глазах дряхлея, но почти тотчас «Аполлодор, сын Демохара» негромко кашлянул в знак желания говорить.
– Многопочтенные отцы, – начал он с установленного для служащих Союза при разговоре с высшими обращения. – Как довелось мне слышать в Самосе…
– Хм! – то ли хмыкнул, то ли поперхнулся шербетом жрец, но говорившего это не смутило.
– …да, именно на Самосе!.. благородный Антигон не разделяет стоящие перед ним задачи на европейские и азиатские. Существует единственная проблема: сохранение державы Божественного и усмирение мятежников, посягающих на наследие Царя Царей в ущерб его законному наследнику. Будучи старейшим из живущих ныне соратников Божественного его отдаленным родственником через невестку, Деидамию Эпирскую, благородный Антигон полагает себя законным опекуном юного Царя Царей Александра и единственным правопреемником Верховного Правителя Пердикки. В деловых кругах Самоса уверены, что только отсутствие должных средств…
– Хватит! – Судия Морской Торговли глухо хлопнул широкой ладонью по колену. – Сообщество моряков не будет противиться финансированию предприятий благородного Антигона в азиатских сатрапиях!..
– Сообщество караванных торговцев, на мой взгляд, присоединится к мнению уважаемых мореходов, – слабо усмехнулся паралитик.
Мнения хозяина усадьбы никто не ждал.
Все смотрели на евнуха.
Неписаный, но непререкаемый обычай оставлял последнее слово именно за ним, хранящим ключи от хранилища Общей казны Торгового Союза. Его голос способен перевесить и перечеркнуть остальные, поскольку лишь Светоносный Мелькарт властен над своими служителями, а деньги сообществ, не помещенные в храмовую сокровищницу, как всегда, находятся в обороте и изъять их попросту невозможно.
Молчание.
Долгое молчание.
– Ну что ж! – евнух еще раз уже вполне открыто поглядел в лицо «Аполлодору» и провел ладонью ото лба к подбородку, словно стирая наваждение. – Не скрою, убедительно. Весьма убедительно. Что касается меня, то я полагаю, что Мелькарт возражать не станет.
И все улыбнулись. Искренне и освобожденно.
– Проголосуем? – спросил хозяин усадьбы.
И трое кивнули.
– Уважаемый Аполлодор, прошу тебя оставить нас! – подчеркнуто сурово обратился Судия Пурпура к горбоносому, и тот удалился, почтительно поклонившись на прощание.
Таков закон, древний и строгий.
Никто из низших и средних не имеет права присутствовать при голосовании.
Которое на сей раз, не в пример тому, четырехлетней давности, оказалось единогласным.
А когда все завершилось, когда моряк и рабби караванщиков уже покинули сад, дабы под кровом, куда нелегко проникнуть даже назойливым мухам, отдохнуть перед отбытием, евнух, улыбаясь, положил руку на плечо хозяину усадьбы.
