карму…
Карма?!
Селевк вздрогнул.
Ему доводилось уже слышать это слово. Даже дважды. В первый раз он еще не был базилевсом и даже не смел мечтать о диадеме. Он был всего-навсего царским гетайром и помнит, как сейчас: Божественный пожелал обладать сапфиром «Средоточие Блеска», величиной в бычью голову. Где-то неподалеку от Александрии-Дэйамны прятали прославленный камень, и после неудачных поисков Божественный, не терпевший, когда его желания не исполнялись немедля, повелел взять в заложники детей тех, кто мог знать точное место. Камень был объявлен ценой сохранения детских жизней. Но отцы молчали. Тогда было зарезано дитя. И другое. И третье. А отцы молчали. И камень оставался недосягаемым. И тогда удивленный Божественный спросил: «Ужели вам, отцы, не жаль плоть и кровь свою?» Индусы же ответили одним словом: «Карма!» И не сказали ничего более. Не издали ни звука, даже сгорая на медленном огне вместе с телами зарезанных детей.
Вторично… о! Селевк был уже стратегом, из тех, кого приблизил и обласкал Александр, вернувшись в Вавилон из индийского похода. Божественный умирал. Умирал тяжело и неопрятно. От болезни? От яда? Какая разница? И был призван индиец-йог, умевший – и это подтверждали свидетели! – оживлять мертвецов. Он поглядел на Царя Царей с порога и кивнул, давая понять, что ничего сложного в исцелении нет. Но затем, ощупав недужного и осмотрев нечто, видимое лишь ему одному, встал и вышел из опочивальни, бросив напоследок все то же единственное слово.
Карма.
Эллин сказал бы: ананке.
Неотвратимость…
– Итак, вы требуете все, ничего не давая взамен? – сухо и отрывисто спрашивает Селевк, и брамину становится понятно, отчего трижды проклятый Безумец, приведший некогда юнанов, называл в свое время человека, сидящего напротив, своим отражением.
Нельзя загонять в угол израненного тигра. Тигр может прыгнуть, и охотник станет дичью сам! Побелевшие глаза раджи свидетельствуют о том, что он уже готов к прыжку. Глядящий так способен, уходя, поджечь джунгли и отравить источники. Больше того! Он не остановится и перед разрушением храмов…
Каутилья приказывает уголкам губ чуть приподняться.
Гнев – скверный советчик, говорит брамин. Если бы уважаемый раджа удостоился прочитать священные Веды, он знал бы, что безвозмездно не берется ничто. Махараджа-дхи-раджа Чандрагупта не станет платить юнанам за то, что и так принадлежит Магадхе. На том берегу и на этом. Такая плата унизила бы род Маурья. Но, признав Индию индийской, раджа Селевк не останется внакладе. В знак дружбы, и только в знак дружбы, Магадха одарит его тем, что дороже золота и надежнее свитков, провозглашающих вечный союз, который, как и все союзы, все равно не будет вечным…
– И что же это? – недоверчиво, но и заинтересованно спрашивает Селевк, зная: брамины избегают лжи,
Каутилья смешно супит почти незаметные бровки.
– Это – победа, – отвечает он тихо. – Над самым страшным из врагов. Ведь у тебя есть такой враг?
Брамин прищуривает один глаз. Втягивает щеки. И становится вдруг удивительно похож на того, кого никогда не видел.
На Антигона.
На царя Азии, готовящегося нынче к большой, к последней войне. На того, кто называет себя царем всех македонцев и не признает права Селевка обладать Вавилоном. На человека, повинного в том, что Селевку приходится уводить войска из индийских сатрапий…
Селевк заинтересован. Даже более чем заинтересован.
– Великий воитель Аджаташатру в комментариях к «Шрирангабхутре» указал, о раджа, что в решающей битве побеждает имеющий хатхи. Много хатхи. Ты понимаешь меня? – продолжает брамин. – Знай же, что в битве с Кривым хатхи под твоим стягом пойдет больше, чем вы, юнаны, способны представить в страшнейшем из снов!..
Разочарование прорывается из груди Селевка тихим свистом. Хатхи? Слоны?!. Огромные громоздкие звери, способные топтать варварскую толпу, но бессильные против обученной пехоты?! Устаревшее, никого не пугающее оружие, позаимствованное у персов, но так ни разу и не пригодившееся?!
Откуда знать этому жрецу, как и все индусы, боготворящему серых великанов, к примеру, о Газе, где навеки рассеялся миф о непобедимости элефантерии?!
– Ты думаешь сейчас о Хас-Се, раджа? – понимающе склонил бритую голову Каутилья. – Это понятно. Но всякое оружие следует использовать так, как надлежит, с умением и пониманием. Иначе и меч не поразит, и пика не уколет…
Боги! Откуда этот восточный человек знает о Газе?!
– Персы, подражая нам, завели боевых хатхи. Они брали ими дань, но не сумели распознать тайны их обучения. Они думали, что хатхи – это боевые молоты, не больше. Но они ошибались! Как и вы, юнаны! Однако – взгляни, раджа!
На ковре возник крохотный ларчик и, распахнувшись, обернулся дощечкой, исчерченной квадратами.
Чатранг… Любимая игра Божественного!
Узкие пальцы коснулись крохотного костяного слоника.
– Смотри. Допустим, хатхи ударил с разбега. Он, конечно, сметет любого, вставшего на пути. Но стоит ему замедлить бег, и его поразит даже шудра*, оказавшийся поблизости, – Каутилья ловко переставил две- три фигурки. – А теперь последуем советам несравненного Аджаташатру…
Установив слоника на пустой горизонтали, брамин отделил белые статуэтки от черных.
– Видишь, раджа? Теперь хатхи просто стоит на месте. Но сумеет ли кто-то, даже кшатрий, пересечь эту линию?
Селевк неплохо играет в чатранг. Вернее, играл раньше. Он уловил намек. И просчитал возможное развитие комбинации. Ровно настолько, чтобы понять: то, о чем говорит Кавтил, действительно способно принести пользу. Однако…
– Однако, Каввутиллис, не очень-то помогла вам вся эта мудрость в битвах с Божественным!
– Тот, кого ты именуешь Божественным, – мерцание в глазах брамина перестало быть равнодушным, – был посвящен Кали, владычице Смерти! Она покровительствовала ему. А против Кали бессилен даже и Ганеша, махатма всех хатхи…
Ну что ж. Возможно, что так. Очень возможно.
– И сколько же слонов уступит мне Магадха?
Паучок на коричневом лобике вздрогнул.
– Об этом можно спорить. Об этом нужно спорить. У шри Чандрагупты немало хатхи. Мы поладим, раджа Селевк!
– Поладим, Каутилья! – Мудреное имечко выскочило легко и чисто, как и всегда, когда базилевс Вавилонии был доволен. – Только скажи мне вот еще что. Вы даете мне слонов, и в придачу тайну ваших воинов. Почему ты не думаешь, что придет день, и данное вами будет использовано против вас же?..
Ласково кивнув, брамин смешал фигурки на доске.
И захихикал. Тоненько, словно дитя.
– Я не думаю, раджа, я знаю: такой день настанет! Не при тебе, и не при сыне твоем, но он неизбежен. Но почему ты думаешь, что в дивной «Шрирангабхутре» великий воитель Аджаташатру указал лишь один способ побеждать с помощью хатхи?..
Посерьезнел.
– Я завидую, Селевк, твоей грядущей удаче! И удаче сына твоего, ибо хатхи долговечны и еще успеют послужить радже Антиоху. Но я не завидую тому из твоих потомков, который решит вновь прийти к берегам Инда. А теперь давай спорить о размере дружеского дара Магадхи!..
– Почему нет?! – по-рыночному всплеснув руками, воскликнул Селевк. – Уж тут тебе меня не пересилить!..
