Сельва умеет ждать

очищающими рыданиями горла. И не кто иной, как Бекки, верная, мужественная Бекки, ответила за него:

– Отец, это уже решено! Завтра же мы отправляемся в Европу, учиться живописи! Ах, как он рисует, мой Мигелито!

Добрый негр захлопал в ладоши, словно дитя. Сурово кивнул одноглазый апач. La banda de mexicanos выразила одобрение беспорядочной пальбой в воздух. И лишь одну злую, испорченную душонку не смогли согреть лучи всеобщего ликования.

– В Европу! В Европу!! – возопил Хорли О'Элберет, в сердцах бросая оземь широкополую шляпу. – Так что ж, стало быть, прощай, разгульная жизнь?! И бедному Смоку судьба бродяжничать по грязным улицам, пробавляясь скудным подаянием?!

Он зарыдал. Но Анджело Ла Бестиа, честный малый, не был бы самим собой, оставь он товарища в трудную минуту.

– Клянусь святым Кесбертом, святым Дунстаном, святым Озриком, дружище, тебе не придется бродяжничать по грязным улицам, пробавляясь скудным подаянием, – во всю глотку гаркнул отставной сержант, и тяжелая рука его с грубоватой лаской легла на плечо ирландца. – Махнем-ка все вместе в Клондайк, – добавил он, а мексиканцы закивали в знак одобрения. – Мы научим тебя играть на фисгармонии, Смоки-малыш, и, клянусь сорока мучениками, ты еще увидишь небо в алмазах!

Хорли заулыбался. И в этот самый миг в темном нутре всеми забытого экипажа заурчало и шумно забулькало нечто громоздкое, судя по грохоту, не уступающее размерами серому гризли…

Мексиканцы отпрянули, негр рухнул навзничь, в руке вождя апачей сверкнул запасной томагаук, а на скрипучей ступенечке возник шестифутовый детина в тяжелой шубе на бобрах и ондатровом треухе. Из штофа, зажатого в булыжном кулаке, густо тянуло крепчайшим виски.

– А Ставрогина, беса, вот этими своими руками перефердиперлю натрое. Чтоб неповадно было разбавлять, – доверительно пророкотал он, обращаясь ко всем присутствующим сразу, а затем, оглядевшись, осклабился. – Да ить, как я погляжу, так до Тобольска еще далече?

Подождал малое время. Не дождавшись ответа, ухнул гулким смешком. С бесшабашным видом махнул ручищей.

– А и ну его, тот Тобольск!

Неуловимым разворотом плеч сбросил шубу и пошел по кругу вприсядку, выкидывая коленца одно замысловатее другого.

– Эх, пить будем, гулять будем, а смерть придет, помирать будем! – выкрикивал плясун в такт перестуку кованых каблуков. – Однова живем! Знай, мать-сыра земля, Гришку Старых!

Завертелся волчком, встряхнул вороными кудрями, подбоченясь, двинулся к дрожащей Бекки и вдруг застыл как вкопанный.

– Осподи Сусе, – грубый голос его заметно дрогнул. – Настасья Филипповна, голубушка, вы ли это?

Бекки подалась назад. Шериф, напротив, – вперед.

– Попрошу предъявить документы, – сухо сказал он.

– Бамаги, што ль? – переспросил бородач. – Эт… мы мигом. С нашим удовольствием. Эгей, залетные!!

Из дилижанса шумною толпой поползли цыгане.

Усталое сердце не выдержало. Угасающим взором окинул Честный Билл любимые лица и тихо отошел, успев еще ощутить, как рука сына бережно снимает с отцовской груди жестяную звезду…

Поплыли титры. И сквозь белые сполохи, усадив поперек седла любимую женщину, гнал коня встречь рассвету Честный Майкл Хэппенинг, молодой шериф, навеки отрекшийся от позорного прозвища Эль- Койот…

Большой, рыхлый, красиво седовласый человек, печально вздохнув, стряхнул со щеки непрошеную слезинку.

Хороший, глубокий фильм. Критики (он специально просмотрел несколько журналов) не оставили от «Одинокой Звезды» камня на камне, но на то ведь они и критики, чтобы ворчать. А простым людям, по данным опросов, сериал очень и очень по сердцу…

Зачем далеко ходить за примерами? Его собственный день расчислен по секундам на полгода вперед, и он далеко не сентиментален по натуре. Однако же включил ненароком визор, и на тебе – запало в душу и уже не отпустило до самого последнего кадра.

Нужное, крайне своевременное произведение.

Да, не без недостатков. С цыганами, положим, некоторый перебор. В жизни так не бывает. Но допустимо ли из-за крохотной детали сводить на нет художественную ценность столь масштабной ленты? Нет, такого допустить нельзя. Эта штука, если не закрывать глаза на вещи очевидные, посильнее, чем «Фауст» Гёте, а потому ни критикам, ни иным оторванным от реальной жизни филистерам не будет дано право шельмовать культурные вершины Федерации.

Еще одна слезинка набухла в уголке глаза, но была стерта, не успев скатиться на щеку.

Как счастливы были эти дети, чья любовь, преодолев все преграды, победила самое смерть! Как убедительно подан образ представителя национальных меньшинств, бесповоротно порывающего с замшелыми канонами тотемизма! Как причудливо сплетаются символика и авангард в финальном фуэте бородача, подводя зрителя к реалистическому, оптимистичному пониманию действительности…

Весьма, весьма трогательно. И поучительно.

Достойно поощрения.

Широкая белая ладонь протянулась к клавише вызова. Не красной, а к белой, демократично выводящей на общую сеть.

– Добрый день, – тихо сказал седовласый человек в злобно заквакавшую трубку. – Имею честь говорить с директором студии? Да, знаете, так и дозвонился. Коршанский беспокоит… – Он сдвинул брови и прислушался. – Кор-шан-ский. Алло! Алло! Полковник, вы меня слышите?! Кто это? – Слышно было скверно, трубка уже не квакала, а пищала навзрыд. – Заместитель? Но я, кажется, говорил с дире… Ах, вот как! – Реденькие брови огорченно сдвинулись. – Только что? Это ужасно. Нет, подполковник, никаких претензий. Напротив, спасибо всем вам огромное за «Звезду». Скоро ли ждать продолжения? – Выслушал ответ и помрачнел. – Что значит «исчерпана»?! Такие темы исчерпаны не бывают. Уж поверьте на слово, – он улыбнулся. – Ну вот и хорошо. Поздравьте от моего имени съемочную группу с Премией Федерации за этот год. Желаю творческих успехов.

Отключившись, господин Президент какое-то время молчал. Сокрушенно покачивая головой, он пытался вспомнить, как же выглядел директор «Стерео-Центра». Кажется, невысокий, кругленький, с остатками пышных кудрей вокруг лысины? Или худой, похожий на очкастого богомола? Или?..

Память буксовала, напоминая, что очередной микроинсульт, хоть и отпустивший, все-таки не прошел даром.

На душе Его Высокопревосходительства было тоскливо.

Вот так, думал он, полуприкрыв тяжелые веки, уходят лучшие. Ведь какой талантище был! Богема, тонкая душа, даром что дослужился до полковника. Сгорел на работе. Да и заместитель к концу беседы, похоже, был на грани. А может, мелькнула мысль, рискнуть? Перевести культуру в гражданское ведомство? Там все же поспокойнее. Нет, нельзя. Из всех видов искусства важнейшим для Федерации является стерео, а штатские бывают подчас преступно безответственны…

Все. Хватит витать в эмпиреях. Пора за работу.

Врачи, сперва требовавшие полного покоя, смирились с обстоятельствами и выделили время на ознакомление с бумагами, однако не более трех часов в день. И дополнительный час в воскресенье. Что ж, лекари свое дело знают. Но уж законным своим лимитом Даниэль Александрович распоряжался с максимальной отдачей.

Папки с документами уже лежат на журнальном столике.

Невыразимо архаичные, картонные. Изъятые под расписку из запасников Федерального Исторического.