Странный, короче говоря, субъект. Опасный. Хотя – Арчибальд мог бы поручиться – пахло от гостя, уютно умостившегося в кресле, вполне мирно.
– Сейчас, когда мы с вами наедине… – начал гость.
Арчи недоуменно вздернул брови.
– Наедине?!
– Ах, да… Простите старика, запамятовал. – Седовласый досадливо покивал и развернулся к двери: – А ты, любезный, как там тебя, поди, поди отсюда. – Голос его посуровел. – Ну, кому сказано? Погуляй, да смотри, далеко не уходи. Я скоро…
Выдающееся ухо незаслуженно позабытого урядника вздрогнуло, налилось густым багрянцем и в фиолетово-выпуклых, все понимающих глазах возник безмолвный вопрос.
Сидящий в кресле ухмыльнулся.
– Ну что ты, милый? Ну когда ж мы тебя обижали, хороший мой? Вот тебе за беспокойство…
Радужный овал кред-карты мелькнул в воздухе и, пойманный на лету, сгинул в недрах мешковатого мундира. Широкое, простоватое лицо Григоренки сделалось веселым и несколько озабоченным.
– Так я… мигом? – почти прошептал урядник.
Одноглазый гигант добродушно кивнул, и спустя мгновение от него остался только дробный топот каблуков, угасающий на лестнице, ведущей вниз.
– Вы уж не судите его строго, – гость аккуратно покашлял, неспешно обминая толстую темно- коричневую сигару. – Он неплохой. А главное, честный. Другой на его месте сейчас, кредами обзаведясь, что бы делать стал? На биржу бы помчался, в банк какой-никакой, – малоподвижное лицо гостя передернула гримаса омерзения, – мироедом бы заделался. А урядник-то наш, простая душа, – угольное мерцание живого глаза потеплело, – он ведь все пропьет. Сейчас прямо и пропьет, можете поверить на слово. – Синеватый огонек чертиком выпрыгнул из золотой зажигалки, украшенной скрещенными платиновыми шпажками. – Вот я и говорю, достойный мужик, хоть по масти и подкачал. Настоящий, одним словом, офицер.
Кресло скрипнуло. Первый лепесток дыма ушел к потолку.
– И как хотите, а быть нашему Грыцю к Рождеству приставом. Потому что если не таких хлопцев, так кого вообще прикажете выдвигать? Но к делу… – Зрачок-уголек сделался ощутимо колюч. – Стерео нынче смотрели?
– Вскользь, – осторожно отозвался Арчи. – Я, знаете ли, вне политики. Грязное дело…
– Это да. Однако Молдаван с кодлой все же допрыгался… – Гость усмехнулся. – Ладно. У нас мало времени, Арчибальд Олегович…
Веско было сказано. Давяще. И очень зря. Поскольку не родился еще человек, способный давить на Арчи Доженко. Даже проигрывая, Арчи сражался до конца. Как в знаменитой стереошахматной партии, сыгранной на чемпионате юниоров Ерваан – Земля: ферзь и два коня в эндшпиле у белых, две пешки у черных и мат белым в семьсот три хода.
Впрочем, с тех пор, как маэстро Кашпарянц публично повесился, протестуя против решения своего лучшего ученика покинуть большой спорт, Арчи предпочитал простенький, безопасный для жизни преферанс.
– Арчибальд Олегович, да вы слушаете ли? – Раскат грома вырвал Арчи из светлой страны детских воспоминаний.
– Ар-чи-бляд? – недоуменно переспросил он. – О, нет, нет! Моя есть Мануэль Мбвамба, дьепутат…
После чего царственно указал на огромное, в полстены, зеркало.
Из бесстрастных стеклянных глубин на Арчибальда Доженко смотрел самый настоящий негр. Курчавый, щекастый и досиня, с густым фиолетовым отливом, черный. Специалисты из Генетического Центра не зря лупили с клиентов дикие гонорары за нелегальную работу. Дело свое они знали. А вот молчать, как выяснилось, не умели, и это с их стороны было предельно непорядочно. И крайне непредусмотрительно. Хотя, надо думать, бедняжек расспрашивали отнюдь не григоренкообразные. Отмалчиваться, беседуя с такими серьезными господами, как одноглазый гость, стал бы только псих, которому, впрочем, не одолеть архисложный курс техногенокосметики.
– Мануэль Мбвамба! – напористо повторил Арчи.
Покатые плечи угольноглазого приподнялись.
– Как угодно. Мануэль так Мануэль, Мбвамба так Мбвамба. В любом случае, Арчибальд Олегович, мне необходимо с вами поговорить…
– А кто вы, собственно, такой? – прозвучал закономерный вопрос.
Именно сейчас обязано было выясниться: известно ли гостю, кто такой Арчибальд Доженко и каковы могут быть последствия визита?
Здоровяк, конечно, не знал. Просто был он мужчина солидный, опытный, всякие виды повидавший и оттого уверенный в себе беспредельно. В силу чего ему и надоело разводить турусы на колесах, обхаживая нахального юнца, еще и переделавшего себя в негра.
– Кто я такой? – раздумчиво повторил он врастяжку, словно бы пробуя каждое слово на вкус, и сделалось совершенно ясно, что всякая дипломатия завершена. – А тебе-то что, пацан? Буду я тут перед каждой, понимаешь, собакой отчитываться…
Ох, не стоило ему поминать собак. Тем более в подобном тоне. Но седая глыба, прошедшая огонь, воду и медные трубы, не имела допуска к документам Конторы. И не догадывалась, что только что сама подписала себе приговор.
Арчи вздрогнул. Мучительная судорога прошла по телу, ломая вбитые в подкорку мозга блоки. Инстинкт не выбьешь никаким аутотренингом.
Вздернув почерневшие, вмиг ставшие влажно-маслянистыми ноздри, обитатель номера «двойной люкс» хрипло заворчал. Ощерился. Кудлатые лохмы вздыбились на загривке, и в багровом провале хрустко раскрывшейся пасти сверкнули слегка искривленные белоснежные, с некоторым даже синеватым отливом клыки.
Затрещала ткань. Гигантский пес, быстро теряя остатки людского облика, резко встряхнулся и сбросил на пол обрывки махрового халата. Незваный гость подался назад. Он и впрямь был профессионалом высочайшего уровня. Он не попытался защитить лицо, а дернулся к кобуре, надеясь успеть…
Это было совершенно бессмысленно.
В минуты приступа сопротивление только озлобляло добродушного парня Арчибальда Доженко. До сих пор, попросив пощады, хам вполне мог бы отделаться ранениями. А теперь он был обречен. Как, впрочем, и Арчи – на месяц психотерапии в санатории строгого режима и, всенепременно, косые взгляды коллег. Впрочем, и к санаториям, и к пересудам Арчи привык. А вот строгач – это, знаете ли, чревато задержкой очередного звания, и тут уж не до шуток. Бог с ними, со звездочками, все равно мундир Арчи надевал дважды в жизни, но вот девочки – это совсем другое дело, девочками он пользовался гораздо чаще, а эти нежные и трепетные создания почему-то не любят парней, гуляющих в старших лейтенантах после двадцати пяти.
Превращение: две с половиной секунды.
И треть секунды – прыжок.
Но одноглазый пришелец успел раньше.
– Тубо, – негромко и строго скомандовал он. – Фу!
И старлей Доженко, весь в поту, обрушился на козетку, постанывая от ломящей боли в затылке. Боль, непременная спутница неполного превращения, была невыносима, и слава богу, что хотя бы не задержалась, как бывало обычно, а исчезла быстро, минуты через полторы после приступа.
– Тяжко, Арчибальде? – участливо осведомился одноглазый здоровяк, с которым уже не хотелось шутить.
Тяжко? Не то слово! Арчи было плохо, муторно, тошно, омерзительно и – в придачу к перечисленному букету – невыносимо стыдно. Такой прокол! Не различить коллегу, общаясь почти полчаса… это, знаете ли, простительно первокурснику спецшколы, да и то не позже первой сессии.
Стыдоба мохнатая! Как можно было не учуять? Куда, к свиньям соба… кошачьим, черт возьми!.. подевался хваленный наставниками нюх Арчибальда Доженко?! Ответа не было. Была только сверлящая
