Сельва умеет ждать

любимого крестного.

У которого была тяжелая ночь.

С кур-рвами.

…Ах, как не права была Любочка, как жестоко ошиблась ее интуиция!

Не с курвами, далеко не с курвами провел эту ночь планетарный голова особого галактического дистрикта Старая Земля. А в большом, наполовину забитом всякой всячиной мусорном контейнере, куда, вдребезги пьяный, рухнул около половины третьего, да так и не смог выкарабкаться, сколько ни подпрыгивал. И не планировал он заранее столь неординарного мероприятия, а просто ровно в полночь сам собою включился в его загородной резиденции, семибашенном Сан-Жее, обесточенный визор. И говорили с ним те, чьи имена страшно не то что произнести вслух, но даже и помыслить. И сказали они ему, что он – поц. И было ему сделано предложение, от которого он не смог отказаться, хотя, видит бог, все бы отдал, чтобы смочь…

Предложенный ему выбор был нелегок, но желтые с искоркой тигриные глаза полуночного собеседника исключали пощаду, и господин Буделян, как и любой бы на его месте, не колебался ни секунды.

Когда экран погас, он достал из сейфа именное личное оружие, выщелкнул обойму, пересчитал патроны, зачем-то попробовав каждую пулю на зуб, хмуро кивнул и разбудил пилота. Который, впрочем, был отпущен сразу же по приземлении на одном из усеянных разноцветными огнями, никогда не пустующих городских пляжей.

Окончательное итого – так он решил! – должно было свершиться на лоне природы, мэй,[36] матери всего сущего, под высоким звездным небом, озаряющим… и так далее.

Но напоследок Руслану Борисовичу захотелось просто пройтись по улицам, позволить себе маленькие радости маленьких людей, те незатейливые удовольствия, которых он был лишен долгие десятилетия витания в эмпиреях, слиться с народом, которому служил беззаветно.

Он слился с народом в «Космо».

Он начал позволять себе в «Анлантисе», продолжил в «Новой Жакерии», усугубил в «Домино» и добавил в подворотне около «Русского чая».

А вслед за тем решил тряхнуть стариной и пытался сплясать пламенный молдавский жок на подиуме «Ай-люлю», но был сброшен в оркестровую яму и крепко побит по причине исключительного сходства с планетарным головой…

После чего настоятельно потребовалось выпить.

Но неразлучная платиновая кред-карта куда-то исчезла, вместе с золотой, серебряной и медной. Конечно, предъяви господин Буделян визитку, ему, вполне возможно, поднесли бы на шару, но, с другой стороны, вполне ведь могли снова побить, потому что, как он уже окончательно понял, к руководящим работникам, гуляющим по ночам без охраны, маленькие люди относятся исключительно предвзято.

Хождение в народ исчерпало себя. Пора было идти на природу.

И он побрел. Но подлые ноги сами по себе пришли не к загодя, еще при посадке, облюбованному местечку, а в прокуренный безымянный паб, где мало что уже соображающего Руслана Борисовича побили вторично, когда, сделав и торопливо употребив заказ, он вывернул наизнанку карманы и предложил бармену-лилипуту принять в уплату пакет векселей планетарного займа.

Побили. Обоссали. Забросили в контейнер.

А мобилку отняли. И пистолет с одним патроном – тоже.

Тем самым лишив господина Буделяна естественного и неотъемлемого права каждого человека – права на выбор.

…Зажав ладонями виски, Руслан Борисович тихо застонал.

Выматывающе болела голова. Но голове было не до головной боли.

Трясущимся пальцем он ткнул кнопку прямой связи с Космическим Транспортным, слабо надеясь, что хотя бы малая часть ночного кошмара сейчас развеется.

– Слушаю, – энергичным баритоном отозвался Сам.

– Федя, это я…

– Говорите громче, вас не слышно!

– Это я-а-а!! – превозмогая дурноту, заорал Руслан Борисович, и от натуги перед глазами его поплыли радужные восьмерки.

– Вас не слышно. Перезвоните, – сообщил Сам.

И отключился.

Точно так же не слышали его и ночью.

Тринадцать раз подряд.

Значит, бесполезно.

Значит, сдали.

А может быть… все-таки связь барахлит? С ночных собеседников станется устроить такую пакость… В порядке давления на психику… Да, в общем, и без них могло обойтись. С тех пор, как изъяли Ворохаева, в земном хозяйстве идет накладка за накладкой. То канализацию на Цейлоне прорвет, то Одесский оперный в катакомбы провалится…

Хватаясь за соломинку, планетарный голова приказал включиться новостному экрану.

– …аша оценка ситуации, господин Виселец? – ударило в виски.

Возникший на экране в четверть стены юноша в клетчатой кепке, приятно улыбаясь, протягивал микрофон собеседнику, крупному мужичине перезрелых лет, более всего похожему на бездарно обтесанное бревно.

– Вихри враждебные… э-э… веют над нами, друг мой, – с некоторым замедлением ответствовал интервьируемый. – Темные силы, как вы знаете, нас злобно гнетут, – голос его налился оркестровой медью. – Но Буделян мудр! Он ни на кого не обижается, никого не охаивает, ни на чьи креды не надеется. Ради всех нас он бросил себя на рельсы… – Говорящий всхлипнул и утерся обшлагом лимонно-лазурного фрака. – И вот, весь в синяках, но с чистой совестью, с открытой душой, с сердцем на ладони он бестрепетно идет навстречу объективным трудностям… Вы меня понимаете?

– Разумеется, – кепка вежливо кивнула, – но как все-таки насчет кризиса в коммунальном хозяйстве планеты?

– Молодой человек, – наставительно сказал фрачник, помахивая у носа юноши кряжистым пальцем с плохо обкусанным ногтем, – я не завхоз. Я журналист и поэт. Меня шибко интересует величие человеческого духа, превозмогающего все препоны… Вот, послушайте…

Он размашисто высморкался, возвел очи горе и принялся поспешно декламировать на малороссийской мове нечто пятистопное, особо выделяя тоном из строфы в строфу неизменные рифмы «Руслан» и «Буделян».

На остальных стереоканалах было примерно то же самое. Только на Первом Независимом крутили борьбу гагаузских мальчиков да вольнолюбцы с Общественного показывали повтор «Одинокой Звезды».

Быдло еще ничего не знало.

Руслан Борисович, хлюпнул носом, стряхнул с кустистых бровей соленые капли, норовившие попасть в глаза.

Он представил себе, какой вой поднимет вся эта свора, когда ее соизволят ввести в курс, и содрогнулся. Ведь разорвут же. На клочки. Вместе с семьей. Даже несчастную Оленьку не пощадят. Тот же Виселец одним из первых вылезет обличать. Хотя, конечно, многое зависит и от преемника. Хорошо, если это будет Алеша. Он все-таки мальчик культурный, вежливый, незлорадный, он заткнет пасти оголтелому стереоворонью, он постарается, чтобы условия предварительного заключения были цивилизованными.

А если – Ворохаев?

Господин Буделян отчетливо представил себе изящную узенькую клетку, подвешенную на указующем персте тридцатиметрового изваяния, царящего над Соборной площадью…

С Анатолия станется.

Он же дикарь. Да еще и куркуль.