Стратагемы. О китайском искусстве жить и выживать. ТТ. 1, 2

Сборник рассказов об Агу Дэнба. Пекин, Изд. Центрального института национальных меньшинств, 1983, серия «Рассказы о хитрецах из Китая»; Рассказы об Агу Дэнба. 2-е изд., Лхаса, 1985; на рус. яз. см.: Проделки дядюшки Дэнба. Тибетское народное творчество. М., 1962; Суды и судьи в мировом фольклоре. М.: Главная редакция восточной литературы, 1983; Чудаки, шуты и пройдохи Поднебесной. Пер. с кит. А. Воскресенского и В. Ларина. Гудьял-Пресс, 1999).

3. Туман подозрения

Разумеется, такое активное проникновение стратагемной науки в различные сферы общественной жизни Китая приводит и к негативным последствиям, ибо стратагемы используются не только во благо, но и во вред людям. Например, Министерство общественной безопасности в своем «Циркулярном письме к полицейским чинам затронутых наводнением десяти провинций» ссылается на пятую стратагему, когда говорит о необходимости жестко бороться с теми, кто «среди пожара», т. е. затопления, «учиняет грабеж», т. е. прибегает к противоправным действиям (Рабочая газета [Гунжэнь жибао]. Пекин, 24.08.1998, с. 2).

Прежде всего от пагубного, даже преступного использования стратагем достается рядовым китайским потребителям. Ведь подделываются или разбавляются (см. 25.9) буквально все товары, что порой, как в случае со спиртным, приводит к смертельным исходам. Слова «цзя» и «мао», означающие «поддельный», все чаще появляются на страницах китайской печати, как и выражение «дацзя» («борьба с подделкой»). В пересмотренном китайском Уголовном кодексе, действующем с 1.10.1997, появился раздел о преступлениях, связанных с производством и сбытом поддельных или недоброкачественных товаров (статьи 140–150). «Постоянно заводятся дела о мошенничестве, — пишет обозреватель Жэньминь жибао (Пекин, 26.05.1998, с. 12). — Добропорядочному гражданину приходится остерегаться. Прискорбно, что жизнь становится столь напряженной, даже устрашающей. Кажется, что чувствовать себя в безопасности можно лишь дома, но стоит шагнуть за порог и очутиться на людях, как нужно с особым тщанием смотреть под ноги, чтобы не угодить в яму или водоворот. Даже честный торговец и тот лишился покоя. Ему приходится постоянно быть начеку со своими покупателями. Вполне обычные отношения вполне обычных людей уже ставятся под сомнения. Дело заходит столь далеко, что люди с добрыми побуждениями из-за страха не быть понятыми предпочитают не бывать на людях, запираясь у себя дома. Вот насколько застил наше общество туман подозрительности!»

Ему вторит статья из Рабочей газеты, печатного органа Всекитайской федерации профсоюзов, озаглавленная «Покончить с лукавством» (Гунжэнь жибао. Пекин, 22.04.1998, с. 6). К вредящим общему благу стратагемам прибегают и чиновники, например, когда они «внешне покоряются, а втайне противодействуют» [ «ян фэн инь вэй»] распоряжениям вышестоящих органов.

Особо пагубное действие оказывают, как признался мне в августе 1998 г. один китайский правовед, облаченные в форму законности уловки со стороны частных лиц и служащих. В борьбе с ширящимися зловредными ухищрениями приходится взывать к человеколюбию (Ван Янь. «Противопоставить бдительность «лишенному человеколюбия знанию». Жэньминъ жибао [Народная газета]. Пекин, 3.04.1995, с. 11).

Таким образом, стратагемы становятся опасными, если их используют для сугубо личных целей, забывая о нравственных нормах. Поневоле вспоминаются рассуждения Лю Сяна (77—6 до н. э.) из его Хранилища учений [Шо юань]: «Меж уловок [ «цюань моу»] бывают честные и бесчестные. Уловки благородного мужа [ «цзюнь цзы»] честны [ «чжэн»], уловки же ничтожного человека [ «сяо жэнь»] бесчестны [ «се»]. Уловки честного нацелены на общее благо. Ежели честный всем сердцем предан народу, то его [действия] благородны. Уловки бесчестного проистекают из его своекорыстия и жажды выгоды. Ежели он что-то и делает ради народа, это сплошной обман» (Шо юань, гл. 13 «Уловки» [ «Цюань моу»]). Известный немецкий синолог Эрих Хениш (1880–1966) называл Лю Сяна, как и второго по значимости конфуцианца Мэн-цзы [т. е. Мэн Кэ], «поборником нравственности и личности».

Однако в Китае в целом по-прежнему царит убеждение о внеценностном характере самих стратагем: «Стратагемы — всего лишь средства. А средства отличает не нравственная «благонадежность» или «неблагонадежность», а «полезность» или «бесполезность». Со стратагемами дело обстоит так же, как и с кухонным ножом, которым удобно резать овощи. Мы оцениваем нож единственно по тому, остро ли он заточен и тем самым пригоден ли для использования. Никто ведь не говорит, что это нравственно благонадежный нож, если употреблять его для резки овощей, но при этом он оказывается нравственно неблагонадежным, если совершить им преступление» (Юй Сюэбинь, указ, соч., с. 4). Не стратагема сама по себе, а та конкретная цель, которой она служит, подлежит нравственной оценке. Таким образом, в нравственной оценке использованной в конкретном случае стратагемы решающую роль играет нравственная оценка цели или побуждения для применения стратагемы. Когда стараются перехитрить человека, решившегося на противоправное действие, это найдет понимание. «Ты крутой парень», — удостаивает такой похвалы несущий ночную службу в районе Сюаньу гор. Нанкина полицейский путевого обходчика. Его, когда он возвращался домой на мотоцикле, остановила девушка. В ходе разговора он быстро смекнул, что перед ним проститутка. «С наигранным интересом» (Законность [Фучжи жибао]. Пекин, 1.11.1991) он отнесся к ее предложению. После того как сошлись в цене в 50 юаней, она села к нему, поскольку полагала, что он решил отвезти ее в укромное место. На самом же деле парень направил свой мотоцикл прямиком к полицейскому участку, где ее взяли под стражу, а его столь достойно поблагодарили.

В связи с использованием стратагем в политике один китайский автор пишет: «Ведущие представители различных слоев могут прибегать к стратагемам, что они и делают. Но лишь увязывая использованную в конкретном случае стратагему с самим существом дела — правого или неправого, прогрессивного или реакционного либо вовсе безотносительного к правоте или неправоте, можно оценить ее надлежащим образом» (Чжунхуа Чуантун Вэньхуа Дагуань [ «Обзор традиционной китайской культуры»]. Пекин, 1993, с. 508).

Еще более пространно выразился другой китайский автор: «По своей сути стратагемы являются лишь подручными средствами [шоудуань] для достижения людьми определенной цели, они простые орудия [гунцзюй] безо всякой нравственной окрашенности… так что стратагемами может воспользоваться каждый. Уловка в руках низкого человека пусть и дарует ему на короткое время удачу, но в итоге приведет его к краху. И лишь люди благородные с помощью уловки извлекут прочную выгоду и одержат конечную победу» (Дэн Цзяньхуа: Моулюэ цзинвэй [Сущность стратагем]. Ухань, 1994, с. 8).

Нравственная оценка хитрости не как таковой, а с точки зрения, какой цели она служит, не чужда и европейцам. Сказки, сатиры, новеллы, комедии отличаются «признанием за физически слабым и обездоленным права на хитрость». «Когда сказочному герою удается обманным путем выманить волшебный предмет или тайну, его поступок ввиду преследуемой тем цели получает одобрение». В детской и юношеской литературе «их герои, хитрые звери или дети, служат примером для подражания». Готовый «жизненный урок» преподает забавная история, «представляя обделенным людям в хитроумном герое пример для подражания» (Katalin Horn. List («Хитрость) // Enzyklopadie des Marchens, т. 8. Берлин — Нью-Йорк, 1996, столбцы 1099, 1101 и след.).

4. Свет и тень неотделимы друг от друга

Сколь бы ни ратовали сказки и глас народа за хитрость, официально на Западе ее предают анафеме: «Присущий хитрости налет необъяснимого/недоступного здравому смыслу на христианском Западе — отчасти под влиянием более древних традиций — связывают с проделками зловредного дьявола и его «подручных» на земле. Козни дьявола, колдовские уловки противопоставляются божественному [промыслу] и божественным чудесам. Бог при сотворении чуда не нуждается ни в каких уловках. Поскольку он в любое время может превзойти данные дозволенные человеку возможности, то культуре приходится хитрость причислять к «оставленному» богом антимиру антихриста, противостоящего ему дьявола». Если хитрости, согласно исследованиям Гуго Штегера (Steger), на Западе отводится место в «антимире антихриста» и она тем самым отвергается («List — ein kommunikativer Hochseilakt zwischen Natur und Kultur», в кн.: Harro von Senger (составитель): Die List, Frankfurt a. M., 1999, c. 326), то китайские выражения вида «цзи», переводимые словом «хитрость» либо «уловка», соотносят с [натурфилософским] началом «инь». В этой связи следует обратиться к И цзин (Книга перемен), гадательной книге, основной текст которой был написан в X–VIII вв. до н. э., на которую опирается созданный примерно 500 лет назад самый древний трактат о 36 уловках — 36 Стратагем (Сокровенная книга о военном искусстве) [ «Санъшилю цзи» («Мибэнъ бинфа)], состоящий из 36 глав.

Основная мысль Книги перемен, пожалуй, наиболее известного сочинения древнего Китая, согласно его старейшему «Комментарию [привязанных слов» («Си цы чжуань»)] (примерно середины первого тысячелетия до н. э.), заключается в двойственной природе всего сущего, где неизменно выступают два начала, ян и инь. Ян воплощает собой светлую, солнечную сторону, например, освещенный склон холма, инь — темную, затененную сторону. Инь служит также и олицетворением «хитрости». Однако в представлениях китайцев область инь является не «антимиром» или «антиян», а выступает дополнительной к ян сферой, связанной с ней подобно полюсам [магнита]. Без инь не могло бы существовать и ян. Из такого понимания инь — ян хитрость обретает законность в мире. Хитрость неизбежно и естественно сосуществует с нехитростью, подобно тому, как «вечно соседствуют правда и ложь» (Жэньминь жибао. Пекин, 26.11.1998, с. 12). Мир человеческих взаимоотношений на основе одной лишь нехитрости для китайцев просто немыслим; их пониманию близки слова Иоганна Вольфганга Гете (1749–1832): «Сколько бы мы ни познавали мир, в нем всегда будут соседствовать светлая и темная стороны». Из взаимодополнительности инь и ян вытекает обязательность существования хитрости, которая тем самым предстает неотъемлемой частью мудрости и ума. Согласно трактату 36 стратагем (Сокровенная книга о военном искусстве), «Инь и ян во взаимной связи меняют позиции, /Ключ к победе таится в этих переменах». Об этом я подробно говорил в своем докладе на европейском съезде синологов в Париже в 1992 г. (см. Harro von Senger: «The Idea of Change as a Fundament of the Chinese Art of Cunning» // Notions et perceptions du changement en Chine. Memoires de linstitut des hautes etudes chinoises, vol. XXXVI, Paris, 1994, c. 21 и след.). Впрочем, распространенный на Западе взгляд, отделяющий христианского бога от всякой хитрости, при ближайшем рассмотрении предстает — хитроумной? — выдумкой. Разумеется, божественную хитрость можно выявить лишь при соответствующем стратагемном анализе, не получившем, к сожалению, развития на Западе (см. Ulrich Mauch. Der listige Jesus (Хитроумный Иисус). Zurich, 1992).