- Здравствуйте, братцы.
Политзаключенные молчали. Промолчал и Котовский, который как раз был здесь. Чиновник оскорбился. За непочтение к высокому гостю всем по десять суток. А Котовскому пятнадцать.
Словно подменили Григория Ивановича после карцера, будто понял в конце концов, что плетью обуха не перешибешь. Молчаливым стал, совсем редко заходил в камеру политзаключенных, зато не пропускал ни одной службы в церкви. И конечно же, каторжный поп, отец Никодим, приметил усердного прихожанина и принялся изо всех сил «спасать душу заблудшего», подолгу беседовал с Григорием, советовал - замаливай грехи и уповай на господа бога. Правда, нередко такие беседы заканчивались тем, что отец Никодим пропускал не единожды по единой, закусывая просвирами, и тогда Котовский оставлял его, засыпавшего во хмелю, на попечение божие.
Но вот после очередной такой «беседы», когда поп заснул особенно крепко, Котовский переоделся в его одежду и неспешно вышел из церкви.
Никого не удивило, что батюшка навеселе.
Вот он, пошатываясь, миновал уже проходную. Свобода. Скорей подальше от ненавистной тюрьмы, в ерник, а оттуда дальше - в тайгу. Но… как часто бывает, случилось непредвиденное. Котовский-батюшка поздно заметил начальника тюрьмы с надзирателем, которым надо же было именно в это время появиться здесь.
Тут же последовала расплата - кандалы и карцер.
С каким наслаждением, когда вывели его из карцера, вдохнул он холодный, но уже пахнущий весной воздух. И едва не упал. Голова закружилась, непослушно-ватными стали ноги. Справился с головокружением, устоял на ногах, но слабость так и не проходила. А впереди лежал долгий путь. В окружении конвоя по еще снежной, но уже подтаявшей и разбитой дороге он двинулся на Каза-ковские прииски. Краюха хлеба и кусок сала, переданные ему политзаключенными, лишь немного восстановили силы.
Тюремщики много потрудились над тем, чтобы Котовский в пути не мог даже думать о побеге. Собирая слабеющие силы, мечтал об одном - удержаться, выдюжить до конца, не упасть посреди дороги. Дойдя до очередного завода, валился почти без сознания. А утром поднимался с превеликим трудом.
Одолел все же многодневный путь. Ввалился в барак, набитый каторжанами, удушливо-вонючий. А рано поутру (так коротка показалась ночь!) скрипуче распахнулась дверь и грубый голос надзирателя известил:
- На работу!
Потянулись безрадостные сутки. Однообразно-тяжелые. Короткий сон и вновь шахта. Сырая, тесная. Кайлить золотоносную породу приходилось лежа. Грузить ее на тачку - согнувшись в три погибели. И только тогда распрямляешься, когда толкаешь тачку по шатким мосткам к главному стволу. Пересыпал там породу в бадью, посмотрел, как ее потянули вверх, и снова возвращайся к кайле, мостить поудобней в узкой щели. Да не трать на это много времени, ибо, если выполнишь норму, получишь фунт мяса и четыре фунта хлеба, не выполнишь - пустую баланду с куском хлеба.
Котовский выполнял норму постоянно, о побеге даже не было времени думать. Казалось, он начинает превращаться в примерного каторжника. Его даже начальство похваливало за трудолюбие и старательность. Однако стоило только тюремщикам набавить норму выработки, он тут же организовал забастовку.
Разгневанное начальство засадило Котовского в карцер, а затем постаралось избавиться от смутьяна - вернуло его в Горный Зерентуй.
Обратный путь был легче. Август еще хранил летнее тепло. Шагать, вдыхая пахнущий переспелой черемухой воздух, было приятно. Если бы не тучи комаров, можно вот так идти и идти, отдыхая душой и телом, все дальше и дальше от страшной золотоносной шахты. Даже на надоедливое позвякивание кандалов можно не обращать внимания.
Поднимало настроение и то, что вновь встретится он со своими друзьями, которые в трудную минуту поддержали его, написав записку: «Мужайся! Мы с тобой!» - и передали хлеб с салом. Там можно снова готовить побег. Политические помогут и словом и делом.
Как только Котовского приконвоировали в горнозерентуйскую тюрьму, администрация тут же предложила ему опасную работу - исследовать возможность восстановления заброшенной серебряно-свинцовой шахты.
Понимал Григорий Иванович, что уповают тюремщики на случай - вдруг завалит. Верно, риск большой. Там уже погиб не один каторжанин. Но, однако, согласился. Его устраивали и усиленное питание, и то, что при спуске в шахту снимают кандалы, и, главное, удаленность заброшенной шахты от тюрьмы (пять или шесть километров), а что касается риска, так разве же он не рисковал и прежде?
Сопровождали к шахте двое конвойных. Настороженность их и недоверие Котовский постепенно усыплял прилежным исполнением всех требований. И вот, когда стражники уверились, что имеют дело с человеком, у которого больше уже нет намерения бежать, он начал действовать. Спустился, как обычно, в шахту, но вскоре, притворившись больным, попросился наверх. Конвойные поверили уловке, подняв его, дали «отлежаться» у костра, а когда один из них собрался было надеть на Котовского кандалы, тот сильным ударом оглушил конвойного. Такой же удар обрушился на голову и второго.
У стражников он взял винтовку и полушубок, чтобы ложно было хотя бы первые дни заходить в станицы, не вызывая подозрений. Но расчет его на то, что тюрьмы, заводы и станицы не так вот сразу получат уведомление о его побеге, оказался ошибочным. Он уходил все дальше и дальше от горнозерентуйской тюрьмы, наслаждаясь свободой, и не предполагал, что подняты уже на ноги десятки стражников, казаки, а каждый его заход в любую станицу им известен. Они идут по его следу, выжидая удобного момента для захвата.
И дождались. Навалились на спящего. Заковали в кандалы. Котовский даже не успел как следует опомниться, не то чтобы оказать сопротивление.
Обратный путь в окружении усиленной охраны через те же станицы, в которые он заходил за продуктами. Потом тюремные ворота - и карцер. А через две недели сообщили ему, что он будет переведен на строительство Амурской железной дороги, на ту самую «колесуху», о которой слышал много ужасов еще в Александровском централе.
И вновь дорога. Длиною в десять суток. Через глухую тайгу, в пересыльную тюрьму на станции Угрюм.
Тюрьма была небольшой. Дворик, окруженный невысоким частоколом, а в центре добротно срубленный одноэтажный барак. Сбежать отсюда нетрудно, вот только как избавиться от кандалов? С ними же далеко не уйдешь. Видимо, на это и рассчитывала администрация каторги, построившая такую несерьезную тюрьму.
Но еще более «несерьезная» тюрьма ждала Котовского на станции Зилово. Арестованные жили в землянках и даже в палатках. Поместили в палатку и Котовского, указав ему место на нарах, устланных гнилой соломой. Никаких каменных стен. Только тайга вокруг.
Отсутствие привычных тюремных вышек рождало у каторжников мысли о побеге. И естественно, о побегах говорили много, особенно новенькие. Но постепенно остывал их пыл, когда они узнавали, что никому еще не удавалось благополучно вырваться на свободу. Бежать пытались многие, но все до одного либо бывали схвачены, либо погибали, закрутившись в тайге. Котовский, однако, слушая печальные рассказы о неудавшихся побегах, приходил к обратному выводу: бежать можно. Только нужно хорошо приготовиться. Непременно раздобыть не только продукты и деньги, но и компас и спички.
И он начал готовиться. Пустил в ход свой проверенный, действовавший без осечки прием - добросовестный труд. Не было случая, чтобы он не выполнил нормы, весьма немалой. Артель из десяти человек обязана была за день свалить 15 деревьев, очистить их от веток и сложить бревна в штабеля. Все приходилось делать вручную. Единственный помощник - вага. Котовский работал за троих и старался быть дисциплинированным. Лишь один раз сорвался, когда конвойный кинулся с кулаками на обессилевшего пожилого простуженного каторжника. Запустил в конвойного лопатой. И получил за это 10 суток карцера - холодного погреба.
Начался 1913 год. Год 300-летия царствования дома Романовых. «Колесуха» жила ожиданием амнистии. Из рук в руки передавалась петербургская «Русская молва» с посулами об освобождении заключенных. Но все мечтательные пересуды соседей по нарам не трогали Котовского. Он ждал весны, готовил свободу себе сам. И спичками уже обзавелся, и пилкой, и компасом.
Медленно спадают морозы, неспешно отступает зима, но он не стал ждать, пока отогреются иззябшие за студеную зиму деревья, зардеет багульник, поднимется на полянах трава. Он считал, что именно сейчас, когда, по мнению охраны, побег в морозный ветреный февраль - дело безумное, нужно бежать. И Котовский стал переносить в тайгу, к месту работы, все припасенное для побега, прятал под корневищами старого дерева, что росло за огромным валуном. Тайком, чтобы никто не видел и не знал, даже соседи по нарам, подпилил кандалы. Надрезы замаскировал.
Наконец все готово. Во время работы зашел за валун, переломил кандалы и, прихватив мешок, побежал, огибая деревья.
Конвойные открыли стрельбу, но, к счастью, ни одна пуля не задела Котовского. Вскоре его надежно укрыла тайга.
Телеграф срочно разносил по Забайкалью весть о побеге 27 февраля 1913 года ссыльнокаторжного из мещан города Балты Подольской губернии, высокого роста, русоволосого, с рыжеватыми усами. Полицейским повелевалось той телеграммой обязательно беглеца арестовать и препроводить в распоряжение начальника команды арестантских работ Амурской железной дороги. Вскоре все дороги патрулировались, все станции и деревни держались под наблюдением, на железнодорожных станциях и полустанках дежурили усиленные наряды. У каждого из них - литографический оттиск портрета Котовского.
Но на сей раз Григорий Иванович не рисковал. Он обходил стороной все населенные пункты и, чтобы не наскочить на засаду, пробирался сквозь глухие чащобы, а если встречалась дорога, уходил от нее подальше. Он был уже научен горьким опытом прежнего неудавшегося побега. С упрямством одержимого брел и брел он вперед, подавляя робость и чувство беспомощности, затерянности в этой глухомани.
Какое мужество нужно, чтобы не отчаяться и не подойти хоть совсем нанемного к селению, увидеть человеческое жилье и убедиться воочию, что не один ты на всем белом свете?!
Уменьшались с каждым днем порции уже совершенно зачерствевшего хлеба. Но вот хлеб закончился совсем. А в тайге не осень, когда много голубики, когда гриб любой, на выбор. А снег стылый не еда. И вот силы с каждым днем тают, идти становится все трудней, но Котовский шел уже совершенно обессилевший. Не погибать же здесь, в этом простуженном безмолвии.
Побег, совершенный Григорием Ивановичем Котовским, фантастический. Осуществить его без посторонней помощи совершенно невозможно. Григорию Ивановичу повезло. Попал он на глаза не полицейскому патрулю, а рабочему человеку, путевому обходчику, который приютил его. Потом, выдав его за родственника, посадил на поезд.
Где же взял путевой обходчик документы для Котовского? Вполне можно предположить, что они были припасены заранее. Ведь известно, что по заданию партии в Сибири жили и работали на самых различных должностях люди, задача которых сводилась к тому, чтобы помогать политическим заключенным бежать с каторги, пробиваться сквозь все заслоны, которые царские ищейки понатыкали на единственной железной дороге, соединяющей
