бояр; пришед же князь Михайло Ярославичь из Орды в Новгород в Нижней, и изби вечников». Таким образом, на вече в Нижнем Новгороде выступали черные люди. Кратковременная победа «вечников» над боярами вскоре сменилась поражением. Князь встал на защиту боярства.
События в Костроме и в Нижнем Новгороде не были единичными. «Коромольницы» (т. е. крамольники) брянцы, жители значительного города Брянска, выдали своего князя Святослава во время боя с татарами, бросив знамена и обратившись в бегство. В 1340 г. «…сшедшеся злыя коромольницы вечем брянци» убили князя Глеба Святославича.
«Меньшие» люди стремились сохранить последний остаток городской вольности – вече. Поэтому летописи, написанные чаще всего духовенством, презрительно называют восставших «вечниками». Перенос или вывоз вечевого колокола обозначал собой потерю городской вольности. В Новгородской летописи XV в. сохранился рассказ о «вечном» колоколе, перевезенном князем Александром Васильевичем из Владимира в Суздаль. Этот колокол, по сказанию летописца, не стал звонить в Суздале. Князь велел отвезти его обратно во Владимир, «…и привезьше колокол и поставишя и в свое место, и пакы бысть глас благоугоден». Внимание летописца к «вечному» колоколу, как и весь этот рассказ, станет понятным, если признать значение колокола как символа власти владимирского веча.
Борьба за вечевые вольности происходила и в Москве. Убийство московского тысяцкого Алексея Хвостова вызвало «…мятеж велий на Москве» и бегство больших бояр в Рязань. Это непонятное бегство бояр может быть объяснено выступлением против них «черных» людей. Особенно ярко классовая борьба проявилась в Москве во время осады 1382 г.
Московское восстание 1382 г. до сих пор еще почти не освещено в исторической литературе, хотя и является крупным событием. Когда хан Тохтамыш с большим войском подступил к Москве, «черные» люди организовали оборону города. Они стояли на всех городских воротах с обнаженным оружием и бросали камни в людей, бежавших из Москвы в это трудное время. Эгоизм высших кругов, стремившихся покинуть город, вызвал возмущение горожан. Некоторые сказания говорят о разбоях и грабежах, о разграблении господских погребов и т. д. Но даже эти сказания не могут скрыть того факта, что «черные» люди взяли в свои руки защиту города. К ним примкнули и некоторые купцы, один из которых, Адам-суконник, уже был назван выше. Прозвище указывает на его принадлежность к корпорации купцов, торговавших сукнами. Движение горожан было направлено против верхушки феодального города. Летопись тенденциозно отмечает «добрых людей», против которых выступили «…и сташа суймом (т. е. толпою.-
Восстание 1382 г. закончилось катастрофой. Несмотря на полную возможность обороны города, защитники его сдались Тохтамышу, и Москва была вероломно взята и разорена татарами. Обстоятельства внезапной сдачи несколько неясны. Можно предполагать, что в ней немалую роль сыграла боязнь духовенства и «больших» людей дальнейшего увеличения власти «черных» людей. Этим, возможно, объясняется поспешное согласие москвичей на требование Тохтамыша пустить его в город.
Тем не менее события 1382 г. оставили по себе яркий след как последняя попытка московских горожан хотя бы временно восстановить вечевые порядки. Народ поднялся суймом и собрался на вече: «…сотвориша вече, позвониша во все колоколы».
С большим вероятием можно думать, что отголоски московской осады 1382 г. сохранились и в былинах о царе Калине, осаждавшем Киев. Центральной частью этой былины является рассказ о застреленном из лука ханском зяте Сартаке. Былинный герой Василий Пьяница взбегает «…на башню на стрельную» и стрелой убивает Сартака. Имя Калин, несомненно, татарского происхождения. В 1448 г. татарский посол Калин ходил к польскому королю Казимиру.
Заметную активность чернь проявляет и во время других бедствий и опасностей, постигавших Москву. После пленения Василия Темного татарами (1445) великие княгини покинули столицу и уехали в Ростов. Все, кто мог, также бежали из города, «…чернь же совокупившеся начяша врата граднаа преже делати, а хотящих из града преже бежати начяша имати, и бити, и ковати, и тако уставися волнение, но вси обще начяша град крепити».
ГЛАВА VI. ИНОСТРАНЦЫ В МОСКВЕ
ГРЕКИ
Население Москвы, естественно, было довольно пестрым. В его составе, кроме русских, следует предполагать и некоторое наличие иностранцев из тех стран, с которыми Москва поддерживала политические и торговые связи. Теоретически можно допустить, что в Москве жили татары и другие народы Востока, греки, болгары и сербы, итальянцы (в первую очередь генуэзцы из черноморских колоний), армяне, литовцы и поляки, немцы. Однако доказать действительное пребывание в Москве представителей этих народов – дело трудное и подчас невозможное – так отрывочны и разрозненны наши источники.
Наиболее несомненно существование постоянной греческой колонии, место которой можно искать на Никольской улице, получившей свое прозвище от греческого монастыря с церковью Св. Николая, находившегося на самом конце улицы у позднейших Владимирских ворот. Уже в конце XIV в. монастырь прозывался Николою Старым, раньше, чем получил другое название – Большая Глава. Случай, по которому упоминается монастырь Николы Старого, весьма показателен для характеристики его значения. В 1390 г. митрополит Киприан вернулся из Константинополя в Москву и был торжественно встречен великим князем. Вместе с ним прибыли два греческих митрополита и русские епископы. Перед вступлением в Кремль митрополиты облачились у Николы Старого в архиерейские одежды и пошли крестным ходом в Успенский собор в Кремле. Таким образом, Никола Старый, позднейший греческий монастырь, в известии конца XIV в. явно связывается с прибытием греческих иерархов.
Митрополит Киприан, видимо, любил греческий монастырь Николы, может быть, даже в ущерб русским обителям в Москве. При нем этот монастырь служил местом заключения для русских епископов; в нем три с половиной года сидел в заточении новгородский архиепископ Иван.
В 1556 г. Никольский монастырь был отведен для приезда и временного пребывания в Москве афонских монахов. Вероятно, это не было новизной, а только подтверждением афонских привилегий более раннего времени, потому что греки были нередкими гостями в Москве и раньше. Еще в 1627 г. монастырь назывался Николой Старым («у Николы у чудотворца у Старого»), а в 1658 г. в нем жили греческий архимандрит и келарь. Патриарх Никон угощался у них греческими кушаньями как любитель всего греческого (монахи-греки «…строили кушанье государю патриарху по-гречески»). Никольский монастырь иногда назывался и другими прозвищами: «Большая Глава» или «что за Иконным рядом». Самое прозвище Большая Глава, возможно, указывает на какую-либо архитектурную особенность, например, на византийский купол. Действительно, на чертеже Москвы в альбоме Мейерберга в этом месте показана довольно изящная церковь с одной главой, впрочем, ничем особенным не выделяющаяся по сравнению со многими другими церквами, изображенными на чертеже.
В XVII в. греческая слобода помещалась уже за городом в приходе церкви Николы на Ямах за Яузою, но в более древнее время эта местность находилась еще далеко за чертой города. Значит, появление здесь греков произошло сравнительно поздно. Главным местом их первоначального поселения надо считать районы Николы Старого и Никольской улицы, где до последнего времени нередко селились греческие семьи. От церкви Николы Старого получила свое название и Никольская улица, позднее сделавшаяся главной магистралью Китай-города. В XVII в. на Ильинской улице стоял греческий двор.
В XIV-XV вв. связи Москвы с Константинополем несомненно были более оживленными, чем в позднейшее время. Греческое влияние и греческий язык приносили с собой прежде всего митрополиты и епископы из греков. Митрополиты Феогност и Фотий не могли обходиться без соответствующего штата из приближенных греков. Феогносту приписываются даже отрывки из записной книжки с записями о различных статьях митрополичьего обихода, недавно опубликованные Бенешевичем и Приселковым. Прекрасно знал греческий язык и византийскую письменность митрополит Киприан, тесно связанный с образованными кругами болгарской столицы Тырнова. Епископы-греки нередко управляли русскими епархиями, к их имени обычно прибавляли в пояснение слово «гречин».
Кроме того, очень нередки были «гости» из духовенства, начавшие с XIV в. усиленно посещать русские города для сбора милостыни. При митрополите Киприане в Москве был трапезундский митрополит Феогност, а на следующий год два греческих митрополита, Матфей Адрианопольский и Никандр Ганский. Приезды трапезундского и адрианопольского митрополитов в 1389 – 1390 гг., вероятно, преследовали какие-то политические цели и стояли в связи с турецкими победами на Балканском полуострове и наступлением на Трапезундскую империю и Константинополь.
Быстрый рост Московского княжества привел к усилению его значения. Византийская империя, нуждаясь в материальной поддержке, обращала свои взоры на Московскую Русь. Византийские императоры готовы были рассматривать русские земли как своего рода провинции Византийской империи. Один из поздних византийских базилевсов Иоанн Кантакузин именовал себя «…непоколебимым столпом всех крещеных, защитником догматов Христовых, мечом Македонов, царем Эллинов, царем Болгар, Асаниев, Влахов, Русских и Аланов». Однако действительность была очень далека от притязаний греческих царей, и русские отнюдь не считали себя подданными византийских правителей. Поэтому в официальных документах тот же Иоанн Кантакузин называл Симеона Гордого великим князем Руси, любезным сродником царского величества.
Позже византийские императоры завязали с московскими князьями родственные отношения. Великий князь Василий Дмитриевич «…отда дщерь свою Анну за царевича за Ивана за Мануиловича во Царьград». Это произошло в момент большого политического напряжения Византийской империи, которой угрожал султан Муса. Брак был заключен, по византийским известиям, в 1414 г. Анна прожила недолго и умерла от морового поветрия. Ее супруг позже сделался императором под именем Иоанна VIII Палеолога.
Нет ничего удивительного в том, что греческое культурное влияние сказывалось в Москве XIV-XV вв. очень сильно. Обычно его связывают с митрополитом Киприаном, но это неправильно. Вместе с Киприаном в Москве появилась не столько греческая, сколько южнославянская струя, принесенная из Болгарии и Сербии, тогда как греческий язык получил распространение среди образованных русских людей задолго до Киприана. Рассадником византийского просвещения в XIV в. был Богоявленский монастырь в Москве. По очень достоверным показаниям, это значение монастырь получил еще при митрополите Феогносте в первой половине XIV в. Монахи Богоявленского монастыря поддерживали тесные отношения с митрополитом Феогностом, греком по происхождению, прекрасно понимавшим первенствующее положение московских князей. «Любяше же их, – пишет о богоявленских монахах современник, – и Феогнаст митрополит всея Русии и чясто к себе призываше, и упокаиваше, и прохлажаше, и почиташе их добре».
Среди русских монахов Богоявленского монастыря особенно выделялись Алексей и Стефан. Алексей, впоследствии поставленный московским митрополитом, был образованным человеком. Ему приписывают переводы Нового завета с греческого языка на русский. Стефан, брат Сергия Радонежского, из рода радонежских бояр, был игуменом Богоявленского монастыря и любимым духовником московской знати, в том числе самого князя Симеона Гордого.
