— Понятно, — сказал я тогда. — Вы немного застряли. Вы можете освободить свои руки?
— Если сильно напрягусь, — был ответ.
— Ну, позвольте мне, достойнейший, подыскать что-нибудь устойчивое, за что вы могли бы ухватиться. И вас там должна быть очень хорошая досягаемость.
— Нет, в этом нет необходимости.
— Разве вы не хотите выбраться? Я думал, поэтому вы и окликнули меня?
Я подошел поближе и пригляделся, потому что туман снова начал смещаться.
— Ладно, — сказал я. — Я видел вас.
— Чувствуете ли вы, какое у меня бедственное положение?
— Не особенно, если вы поможете себе сами или примете помощь.
— Что толку будет мне, если я освобожусь?
— Это ваш вопрос, вы и отвечайте на него.
Я повернулся, чтобы уйти.
— Подождите! Куда вы путь держите?
— На юг, чтобы сыграть в пьесе-моралите.
Как раз тут из тумана вылетел Хуги и приземлился на макушке головы. Он клюнул ее и рассмеялся.
Не теряй зря времени, Корвин, здесь находится намного меньше, чем видно глазу, — посоветовал он.
Губы великана изобразили мое имя, затем он спросил:
— Он в самом деле тот?
— Это он, сомнений нет, — ответил Хуги.
— Слушай, Корвин, — сказал утонувший великан. — Ты собираешься попытаться остановить Хаос, не так ли?
— Да.
— Не делай этого. Дело того не стоит. Я хочу, чтобы все кончилось. Я хочу освободиться от этого состояния.
— Я уже предлагал тебе помочь выбраться. Ты отказался.
— Не такого освобождения. Конца всем трудам.
— Это сделать легко, — заверил я его. — Только нагни голову и сделай глубокий вдох.
— Я желаю не только своего личного устранения, но и конца всей этой дурацкой игры.
— Я считаю, что имеется несколько других людей, которые сами предпочли бы принять решение по этому вопросу.
— Пусть все кончится и для них тоже. Придет время, когда они окажутся в моем положении и почувствуют то же самое.
— Тогда они будут обладать тем же выбором. Счастливо оставаться.
Я повернулся и пошел себе дальше.
— Ты тоже окажешься! — крикнул он мне вслед.
Когда я маршировал вперед, Хуги догнал меня и сел на конец моего посоха.
— Удобно сидеть на ветке старого Игга теперь, когда он не может… Ай! — Хуги взмыл в воздух и закружил.
— Обжег мне ногу! Как он это сделал? — спросил он.
Я рассмеялся.
— Понятия не имею.
@Он попорхал несколько минут, а затем уселся мне на правое плечо.
— Лады, если я отдохну здесь?
— Валяй.
— Спасибо, — он устроился поудобнее. — Голова, знаешь, в самом деле психически безнадежный случай.
Я пожал плечами, а он развел крыльями для равновесия.
— Он что-то нащупывает, — продолжал он. — Но рассуждает неправильно, считая мир ответственным за свои собственные слабости.
— Нет. Он даже не нащупывает выход из болота, — не согласился я.
— Я имею в виду философски.
— Ах, из этого болота. Тем хуже.
— Вся проблема заключается в «Я», это и его связи с миром с одной стороны, и Абсолютом с другой.
— О? Неужели?
— Да, понимаешь, нас высидели и мы дрейфуем по поверхности событий. Иногда мы чувствуем, что мы действительно влияем на положение и это вызывает удвоение усилий. Это — большая ошибка, потому что это создает желание и наращивает ложное эго, когда должно быть достаточно простое существование «Я». Это приводит к новым желаниям, к новым усилиям, и вот ты тут в западне.
— В болоте?
— Так сказать. Нужно твердо акцентировать свое внимание на Абсолюте и научиться игнорировать миражи, иллюзии, ложное чувство, которые обособляют человека, как ложный остров сознания.
— У меня было однажды ложное самоотождествление. Оно сильно помогло мне стать абсолютом, которым я являюсь теперь — собой.
— Нет. Это тоже — ложное.
— Тогда тот, что может существовать завтра, поблагодарит меня за него, как я благодарю того, другого.
— Ты упускаешь суть. Тот ты тоже будешь ложным.
— почему?
— Потому что он по-прежнему будет полон желаний и усилий, обособляющих тебя от Абсолюта.
— Что же в этом плохого?
— Ты останешься один в мире чужаков, в мире феноменов.
— Мне нравится быть одному. Я очень привязан к себе. И феномены мне тоже нравятся.
— и все же, Абсолют всегда будет присутствовать, зовя тебя, вызывая твое беспокойство.
— Хорошо, значит незачем спешить. Ну, да, я понимаю, что ты имеешь в виду. Он принимает форму идеалов. У каждого есть несколько таких. Если ты говоришь, что надо стремиться к ним, я с тобой полностью согласен.
— Нет — они — искажение Абсолюта, и то, о чем ты говоришь, есть новые усилия.
— Все правильно.
— Я вижу, что тебе еще многому надо разучиться.
— если ты говоришь о моем вульгарном инстинкте к выживанию, то забудь об этом.
Тропа вела вверх, и теперь мы вышли на гладкое ровное место, кажущееся почти вымощенным, хотя и усыпанном песком. Музыка стала громче и продолжала становиться все слышней, когда я продвигался вперед. Затем я увидел сквозь туман медленно и ритмично движущиеся смутные фигуры. Мне потребовалось несколько минут, чтобы сообразить, что они танцевали под музыку.
Я продолжал идти, пока не смог рассмотреть фигуры — кажущиеся людьми, красивые мужчины и женщины, одетые в сельские наряды — ступавшие под медленные такты невидимых музыкантов. Танец, исполняемый ими, был сложным и прелестным, и я остановился немного полюбоваться им.
— По какому случаю? — спросил я Хуги. — Вечеринка здесь, посреди нигде?
— Они танцуют, — объяснил он, — чтобы отпраздновать твое прохождение. Они не смертные, а духи Времени. Они начали это дурацкое представление, когда ты вступил в долину.
— Духи?
— Да. Следи.
Он покинул мое плечо, пролетел над ними и испражнился. Шмат прошел сквозь несколько танцоров, словно они были голограммами, не запачкав ни расшитого рукава, ни шелковой рубашки, не заставив ни одну из улыбающихся фигур сбиться с такта. Тогда Хуги несколько раз каркнул и полетел обратно ко