Тем более противоестественными, совершенно не отвечавшими ни существу строя, ни конкретной обстановке в стране, сложившейся к 1937 году, явились необоснованные, в нарушение социалистической законности, массовые аресты, имевшие место в армии в тот год.
Были арестованы видные военные, что, естественно, не могло не сказаться на развитии наших вооруженных сил и на их боеспособности.
1937 год в истории советского народа и советских вооруженных сил занимает особое место. Этот год был тяжелым моральным испытанием идейной крепости советского народа, идущего под знаменем марксизма-ленинизма вперед к коммунизму.
20 лет существования советской власти, двадцать лет тяжелой борьбы и славных побед, одержанных советским народом в борьбе с внутренней контрреволюцией и внешними врагами, в борьбе за экономическое и культурное строительство и достигнутые успехи на всех участках строительство социализма, окончательно убедили советский народ в правильности идей Великой Октябрьской социалистической революции. Убедили в том, что программа Коммунистической партии и практика строительства социализма в нашей стране отвечает коренным, жизненным интересам советского народа и что у нашей партии нет других интересов, кроме как организация борьбы за светлое будущее нашей Родины.
Советский народ верил партии и шел за ней твердой поступью вперед. Конечно, как говорится, в семье не без урода. Были в рядах партии и в народе маловеры, нытики и тунеядцы всех мастей и оттенков, но они не составляли какой-либо значительной социальной силы, чтобы затормозить или сорвать успешное строительство социализма. Основная масса наших людей искренне и навсегда посвятили себя и свою жизнь борьбе за идеи, провозглашенные великим Лениным.
Советские люди не жалели себя в труде, подчас отказывая себе во многом, готовы были отдать жизнь за нашу социалистическую Родину.
Казалось, что ни у кого не может возникнуть мысль о нелояльности советских людей к партии, к правительству, к делу строительства социализма.
Как известно, советский народ беспощадно разгромил белогвардейскую контрреволюцию и изгнал за пределы нашей Родины иностранных интервентов и своей борьбой, своей кровью доказал непоколебимую преданность делу нашей ленинской партии. Однако советскому народу и партии пришлось тяжело поплатиться за беспринципную подозрительность политического руководства страны, во главе которого стоял И. В. Сталин.
В вооруженных силах было арестовано большинство командующих войсками округов и флотов, членов Военных советов, командиров корпусов, командиров и комиссаров соединений и частей. Шли большие аресты и среди честных работников органов государственной безопасности.
В стране создалась жуткая обстановка. Никто никому не доверял, люди стали бояться друг друга, избегали встреч и каких-либо разговоров, а если нужно было - старались говорить в присутствии третьих лиц - свидетелей. Развернулась небывалая клеветническая эпидемия. Клеветали зачастую на кристально честных людей, а иногда на своих близких друзей. И все это делалось из-за страха не быть заподозренным в нелояльности. И эта жуткая обстановка продолжала накаляться.
Советские люди от мала до велика не понимали, что происходит, почему так широко распространились среди нашего народа аресты. И не только члены партии, но и беспартийные люди с недоумением и внутренним страхом смотрели на все выше поднимавшуюся волну арестов, и, конечно, никто не мог открыто высказать свое недоумение, свое неверие в то, что арестовывают действительных врагов народа и что арестованные действительно занимались какой-либо антисоветской деятельностью или состояли в контрреволюционной организации. Каждый честный советский человек, ложась спать, не мог твердо надеяться на то, что его не заберут этой ночью по какому-нибудь клеветническому доносу.
По существующему закону и по здравому смыслу органы госбезопасности должны были бы вначале разобраться в виновности того или иного лица, на которого поступила анонимка, сфабрикованная ложь или самооговор арестованного, вырванный под тяжестью телесных пыток, применяемых следовательским аппаратом по особо важным делам органов государственной безопасности. Но в то тяжкое время существовал другой порядок - вначале арест, а потом разбирательство дела. И я не знаю случая, чтобы невиновных людей тут же отпускали обратно домой. Нет, их держали долгие годы в тюрьмах, зачастую без дальнейшего ведения дел, как говорится, без суда и следствия.
В 1937 году был арестован наш командир 3-го конного корпуса Данило Сердич как 'враг народа'.Что же это за враг народа?
Д. Сердич по национальности серб. С первых дней создания Красной Армии он встал под ее знамена и непрерывно сражался в рядах Первой конной армии с белогвардейщиной и иностранными интервентами. Это был храбрейший командир, которому верили и смело шли за ним в бой прославленные конармейцы. Будучи командиром эскадрона и командиром полка Первой конной армии, Д. Сердич вписал своими смелыми, боевыми подвигами много славных страниц в летопись немеркнущих и блистательных побед Олеко Дундича. И вдруг Сердич оказался 'врагом народа'.
Кто этому мог поверить из тех, кто хорошо знал Д. Сердича?
Через пару недель после ареста комкора Д. Сердича я был вызван в город Минск в вагон командующего войсками округа.
Явившись в вагон, я не застал там командующего войсками округа, обязанности которого в то время выполнял комкор В. М. Мулин. Через два месяца В. М. Мулин был арестован как 'враг народа', а это был не кто иной, как старый большевик, многие годы просидевший в царской тюрьме за свою большевистскую деятельность. В вагоне меня принял только что назначенный член Военного совета округа Ф. И. Голиков (ныне Маршал Советского Союза). Он был назначен вместо арестованного члена Военного совета П. А. Смирнова, мужественного и талантливого военачальника.
Задав мне ряд вопросов биографического порядка, Ф. И. Голиков спросил, нет ли у меня кого-либо арестованных из числа родственников или друзей. Я ответил, что не знаю, так как не поддерживаю связи со своими многочисленными родственниками. Что касается близких родственников- матери и сестры, то они живут в настоящее время в деревне Стрелковка и работают в колхозе. Из знакомых и друзей - много арестованных.
- Кто именно? - спросил Голиков.
Я ответил:
- Хорошо знал арестованного Уборевича, комкора Сердича, комкора Вайнера, комкора Ковтюха, комкора Кутякова, комкора Косогова, комдива Верховского, комкора Грибова, комкора Рокоссовского.
- А с кем из них вы дружили? - спросил Голиков.
- Дружил с Рокоссовским и Данилой Сердичем. С Рокоссовским учился в одной группе на курсах усовершенствования командного состава кавалерии в городе Ленинграде и совместно работал в 7-й Самарской кавдивизии. Дружил с комкором Косоговым и комдивом Верховским при совместной работе в Инспекции кавалерии. Я считал этих людей большими патриотами нашей Родины и честнейшими коммунистами, - ответил я.
- А вы сейчас о них такого же мнения? - глядя на меня в упор, спросил Голиков.
- Да, и сейчас.
Ф. И. Голиков резко встал с кресла и, покраснев до ушей, грубо сказал:
- А не опасно ли будущему комкору восхвалять врагов народа?
Я ответил, что я не знаю, за что их арестовали, думаю, что произошла какая-то ошибка. Я почувствовал, что Ф. И. Голиков сразу настроился на недоброжелательный тон, видимо, он остался неудовлетворенным моими ответами. Порывшись в своей объемистой папке, он достал бумагу и минут пять ее читал, а потом сказал:
- Вот в донесении комиссара 3-го конного корпуса Юнга сообщается, что вы бываете до грубости резок в обращении с подчиненными командирами и политработниками и что иногда недооцениваете роль и значение политических работников. Верно ли это?
- Верно, но не так, как пишет Юнг. Я бываю резок не со всеми, а только с теми, кто халатно выполняет порученное ему дело и безответственно несет свой долг службы. Что касается роли и значения политработников, то я не ценю тех, кто формально выполняет свой партийный долг, не работает над собой и не помогает командирам в решении учебно-воспитательных задач, тех, кто критикует требовательных командиров, занимается демагогией там, где надо проявить большевистскую твердость и настойчивость, - ответил я.
- Есть сведения, что не без вашего ведома ваша жена крестила в церкви дочь Эллу. Верно ли это? - продолжал Ф. И. Голиков.
- Это очень неумная выдумка. Поражаюсь, как мог Юнг, будучи неглупым человеком, сообщить такую чушь, а тем более он, прежде чем написать, должен был бы провести расследование.
Дальнейший разговор был прерван приходом в вагон исполнявшего должность командующего войсками округа В. М. Мулина. Я раньше никогда не встречался с В. М. Мулиным. При первой же встрече он произвел на меня очень хорошее впечатление своей красивой наружностью, спокойным и мягким тоном разговора, умением коротко и ясно выразить свою мысль. После предварительной беседы В. М. Мулин сказал:
- Военный совет округа предлагает назначить вас на должность командира 3-го конного корпуса. Как вы лично относитесь к этому предложению?
Я ответил, что готов выполнять любую работу, которая мне будет поручена.
- Ну вот и отлично, - сказал В. М. Мулин.
Ф. И. Голиков протянул В. М. Мулину донесение комиссара 3-го конного корпуса Н. А. Юнга, отдельные места которого были подчеркнуты красным карандашом.
В. М. Мулин, прочитав это донесение, сказал:
- Надо пригласить Юнга и поговорить с ним. Я думаю, что здесь много наносного.
Голиков молчал.
- Езжайте в дивизию и работайте. Я свое мнение сообщу в Москву. Думаю, что вам скоро придется принять 3-й корпус, - сказал В. М. Мулин.
Распростившись, я уехал в дивизию.
Прошло не менее месяца после встречи и разговора с Ф. И. Голиковым и В. М. Мулиным, а решения из Москвы не поступало. Я считал, что Ф. И. Голиков, видимо, сообщил обо мне в Москву свое отрицательное мнение, которое сложилось у него на основании лживого донесения Юнга. А я, откровенно говоря, отчасти даже был доволен тем, что не получил назначения на высшую должность, так как тогда шла какая-то особо активная охота на высших командиров со стороны органов государственной безопасности. Не успеют выдвинуть человека на высшую должность, глядишь, а он уже взят под арест как 'враг народа' и мается бедняга в подвалах НКВД.
Несмотря на то, что кругом шли аресты, основное ядро командно-политического состава дивизии работало требовательно, с полным напряжением своих сил, мобилизуя личный состав дивизии на отличное выполнение задач боевой подготовки. И что особенно радовало - это то, что партийная организация частей дивизии была крепко сплочена и пресекала любую попытку каких-либо клеветников ошельмовать того или иного коммуниста, командира или политработника.
Однако вскоре все же был получен приказ наркома обороны о назначении меня командиром 3-го конного корпуса. Командиром 4-й кавалерийской дивизии вместо меня назначался И. Н. Музыченко.
Передав дивизию И. Н. Музыченко, я через пару дней выехал в город Минск и вступил в должность командира 3-го конного корпуса.
По прибытии в корпус меня встретил начальник штаба корпуса Д. Самарский. Первое, о чем он мне доложил, - это об аресте как 'врага народа'
