поляки могут согласиться на передачу Германии Данцига, хотя у премьера никаких консультаций на сей счет с поляками не проводилось.
В 22.30 того же дня посол Гендерсон известил Гитлера, что британский премьер разделяет желание канцлера «сделать дружбу основой отношений между Германией и Британской империей» и готов принять его предложения от 25 августа «с некоторыми дополнениями в качестве тем для обсуждения». Переговоры могут состояться «быстро» и «с искренним желанием достичь соглашения» при том понимании, что Германия и Польша мирно уладят разногласия. Вручая Гитлеру послание Чемберлена, Гендерсон сказал: «Премьер-министр может довести до конца свою политику соглашения, если, но только если г-н Гитлер будет готов к сотрудничеству».
Фюрер слушал Гендерсона в пол-уха. За несколько часов до приема британского посла Гитлер самоопределился: вторжение в Польшу — 1 сентября.
На заседании британского правительства 26 августа Гендерсон проводил мысль: «Реальная ценность наших гарантий Польше в том, чтобы дать Польше возможность прийти к урегулированию с Германией». 30 августа, когда Германия сосредоточила 46 дивизий для удара по Польше, Галифакс отстаивал тезис, что «эта концентрация войск не является действенным аргументом против дальнейших переговоров с германским правительством».
Еще в конце июля Вашингтон сделал вывод, что настрой Чемберлена исключает выход на «альянс Россия-Англия-Франция», которому Рузвельт как будто сочувствовал, если верить его «устному посланию» советским руководителям (датировано 4 августа и передано послом США Стейнгардтом Молотову через 12 дней). Американцы были не хуже Лондона осведомлены о советско-германском сближении. Во всяком случае, они первыми проникли в тайну приложений к августовскому пакту о ненападении. По получении через Г. Герварта, сотрудника посольства Германии в Москве, сведений о разграничении сфер интересов между участниками пакта президент занялся рассылкой обращений — к королю Италии (23 августа), к Гитлеру (24 и 26 августа), к полякам (25 августа). Содержание обращений перекликалось с американскими увещеваниями, что за год до этого вздабривали почву для Мюнхенского сговора. 1 сентября Рузвельт призвал Гитлера вести войну умеренным способом, щадя мирное население.
Данные о том, какое впечатление произвели всплески американской активности на Гитлера, пока не вышли наружу. Не исключено, что они укрепили нацистов в намерении обходиться «сдержанно» с Англией и Францией в начальной фазе войны (директива № 2 Гитлера от 3 сентября 1939 г.)
2 сентября Г. Вильсон по поручению премьера известил германское посольство: рейх может обрести желаемое, если остановит военные действия против Польши. «Британское правительство готово (в этом случае) все забыть и начать переговоры». В планах Чемберлена не значилось силовое воздействие на Германию. Экономическое давление должно было вернуть «заблудших» на праведный путь — к формированию «новой Европы» с Англией и Германией в качестве ее опор. В письме Рузвельту 5 ноября 1939 г. Чемберлен выражал уверенность в скором окончании войны. Не потому, что Германия будет побеждена, а потому, что немцы поймут, что в войну можно обнищать.
Берлин не внял уговорам Альбиона. Гитлеру требовался не политический успех, но военный триумф. «Жизненное пространство» добывается мечом, а не по чьей-то милости. Для этого он, фюрер, должен безраздельно владеть инициативой, и благодаря ему Германия по праву сильнейшего перехватит жезл «умиротворителя». Возможно, с поблажками для «расово родственной Британии».
Чемберлену и Галифаксу тяжко давалось признание краха не только собственной политики, но несостоятельность всей стратегии правителей страны после Первой мировой. Под давлением палаты общин премьер объявил Германии войну. В тот же день войну объявил и Париж. Польско-германский конфликт разрастался до уровня мирового.
Первое аутентичное известие о перезагрузке советско-германских отношений японцы получили вечером 21 августа в телефонном разговоре Риббентропа с послом Осимой. Для завязавшегося на солидарность с рейхом руководства Японии это было потрясением. Оно деформировало антикоминтерновскую конструкцию. Вера Токио в стратегическое партнерство с Германией была подорвана неизлечимо. Правительство Хиранумы ушло в отставку. В платформе нового кабинета масштабная агрессия против СССР сдвигалась на неопределенное время. 16 сентября японцы официально уведомили Москву о прекращении ими военных действий в пределах Монголии.
Н. Стариков усматривает взаимосвязь этой даты с днем вступления советских войск в Западную Украину и Белоруссию — 17 сентября[36].
Определенные основания так считать имеются. Факт остается фактом, что попытки немцев в несколько заходов (3, 8, 14 сентября) подтолкнуть советскую сторону выйти на линию размежевания советско-германских интересов, прочерченную в секретном протоколе, Москва отводила под разными предлогами. Советские представители подчеркивали, что если соединения Красной армии будут задействованы, это произойдет с политической, но не с военной мотивировкой[37].
Последнее никак не было лишним. В критическую для будущих отношений неделю 17–24 сентября Рузвельт и его госсекретарь Хэлл определились: переход советскими войсками восточной границы Польши, установленной Рижским мирным договором 1921 г., не следует квалифицировать как акт войны. По соображениям долговременного порядка на СССР не были распространены требования эмбарго, предусмотренные законом о нейтралитете в части продаж оружия и военных материалов. С 5 сентября запреты и ограничения такого рода применялись строго (на бумаге) к Германии и формально (подвешены заказы) к Англии и Франции.
Лондон и Париж не враз условились как квалифицировать пересечение Красной армией границы 1922 г. Розыску взвешенного суждения помогло исправление наскоро прочерченного 23 августа водораздела «сфер интересов». Новым секретным протоколом от 28 сентября за эталон бралась «линия Керзона», проведенная в декабре 1919 г. верховным советом Антанты в качестве восточной границы Польши.
Ратифицировав без 5 минут 12 пакт о ненападении с Германией, СССР избежал 1 сентября 1939 г. быть ввергнутым в омут без дна. Ничего утешительного, однако, новый военно-политический ландшафт Москве не сулил. Даже в среднесрочной перспективе. Не совсем утраченная свобода маневрирования угасла прежде, чем удалось вкусить от ее плодов. Оставалось довольствоваться одним — драгоценным временем, жизненно необходимым для подготовки страны к грядущим испытаниям. В их роковой неизбежности не могло быть сомнений.
А. Г. Дульян
От Мюнхена до пакта Молотова-Риббентропа: некоторые аспекты ситуации в Европе накануне Второй мировой войны
Нападение Германии на Польшу 1 сентября 1939 г. традиционно считается началом самого жестокого и кровопролитного конфликта в истории — Второй мировой войны.
С приближением 70-й годовщины этой даты в политическом и научном мире вновь оживились дискуссии о том, что послужило причиной войны, можно ли было ее избежать, кто несет ответственность за ее развязывание и т. д. Разброс мнений достаточно широк. По прошествии семи десятилетий предпринимаются попытки и вовсе переиначить историю, переписать ее на свой лад, часто в угоду политической конъюнктуре. В этой разноголосице встречаются и довольно странные, далекие от действительности утверждения. Некоторые историки и политики пытаются, например, представить Советский Союз чуть ли не «соучастником» гитлеровских преступлений, причастным к развязыванию Второй мировой войны. Говорится и о «равной ответственности» Москвы и Берлина за эскалацию предвоенного кризиса и непричастности к нему западных стран.
В этих условиях закономерны вопросы: кто же все-таки виновник Второй мировой войны, какие события подтолкнули агрессора к ее началу, как оценивать в связи с этим действия СССР?
Чтобы ответить на них, достаточно обратиться к фактам.
