Участники пакта Бриана-Келлога (т. е. Парижского пакта 27 августа 1928 г.) осудили «обращение к войне для урегулирования международных споров» и отказались от войны «в роли орудия национальной политики» (ст. 1). Однако ни Советский Союз Польше, ни Польша Советскому Союзу, как уже указывалось, войны не объявляли. Таким образом, в соответствии с международным правом того времени (обратим внимание и на благо обоих будущих союзников), де-юре ни одной «войны», несмотря на сотни убитых и десятки тысяч интернированных, как бы и не существовало. Этим самым хотя бы часть обвинений снята.
Остается же самый убедительный аргумент — пакт о ненападении между СССР и Польшей от 25 июля 1932 г., действие которого 5 мая 1934 г. было продолжено до 31 декабря 1945 г. В этом конкретном случае позиции польской стороны представляются вроде как более сильными. На самом же деле ст. 1 указанного пакта провозглашала: «Действиями, что противоречат обязательствам данной статьи, будет признан всяческий любой акт насилия, который нарушает целостность и неприкосновенность территории или политическую независимость другой стороны, которая договаривается, даже если эти действия без объявления войны и исключения всех ее возможных проявлений». Указанное требование дополняется обязательством не принимать участия в каких-либо договорах, враждебных другой стороне, и не оказывать поддержку, прямую или посредническую, нападающей стороне[307] .
Современное международное право признает за своими субъектами право на самозащиту в случае враждебного нападения. В международном праве до 1945 г., как уже говорилось, это неотъемлемое право трактовалось намного шире, даже как право на т. н. самопомощь. То есть государство, которое считало, что действие другого субъекта международного права представляют угрозу для ее жизненно необходимых интересов (а последние трактовались весьма обширно), могло в соответствии с действующим международным правом прибегнуть к силовым действиям для устранения этой угрозы.
Ввод советских войск на территорию Восточной Польши видится в правовом отношении (с позиции de lege lata) оправданным действием в связи с необходимостью защиты жизненно важных интересов СССР, для которого была очевидна агрессивность и непредсказуемость поведения гитлеровской Германии. Пакт Риббентропа-Молотова не мог рассматриваться как действенный гарант мира. Напомним, у Гитлера был точно такой пакт с Польшей, расторгнутый Берлином всего за четыре месяца до начала мировой войны.
В международном праве действует доктрина rebus sic stantibus — предостережение о сохранении силы договора лишь при неизмененном положении вещей.
Советские договоры с Польшей подписывались из расчета на то, что польское государство сбережет свой суверенитет и сыграет роль своеобразного щита между СССР и агрессивными государствами.
Можно ли было 17 сентября 1939 г. допустить, что независимая Польша, с которой СССР подписывал пакт о ненападении, будет продолжать свое существование, как субъект международного права? Или следовало ждать, когда Германия оккупирует все польские земли и по своему усмотрению решит, что делать с урегулированной советской сферой влияния: передать венграм, создать марионеточное польское государство в новых границах или разрешить А. Мельнику сформировать свое правительство в Западной Украине?
Наконец, уже одно то, что немецкие войска вошли во взаимно урегулированную советскую сферу интересов, а Берлин открыто продемонстрировал свое намерение или передать эти земли Венгрии[308], или создать марионеточное «Украинское» (вариант «Галицкое») государство, уже само по себе могло трактоваться, как посягательство на нарушение условий секретного протокола. Таким образом, договора, которые были подписаны 23 августа 1939 г., не обеспечили реальную безопасность на западных границах СССР.
Любой вариант развития событий без советского вмешательства (марионеточная Польша, союзная Германия — как пример словацкого государства Тиссо или Хорватского Павелича), угорская оккупация «Галичины» (Украины), полная оккупация территории довоенной Польши вермахтом и т. д. представляли реальную угрозу для интересов СССР.
Еще до советской акции 17 сентября 1939 г. подобным образом в аналогичных условиях угрозы собственным интересам действовали и другие Великие державы: Франция, Великобритания, США. На раннем этапе войны вплоть до принятия известной Атлантической хартии они не ставили под сомнение «право» силой оружия брать под контроль иностранные территории, которые представляли для них интерес.
Так, утвержденный 5 февраля 1940 г. Верховным советом союзников (Франция и Англия) план действий предусматривал как нарушение нейтралитета и суверенитета Скандинавских стран (Норвегии и Швеции) — военную оккупацию Нарвика, Тронхейма, Бергена и железнодорожной ветки до Лулео на берегу Ботнического залива. Юридическим прикрытием должна была стать резолюция Лиги Наций, которая призывала всех членов организации оказывать помощь Финляндии[309] .
10 мая 1940 г. английские и французские войска оккупировали принадлежащие Голландии острова Аруба и Кюрасао. Формальные основания — стремление предотвратить захват Германией ресурсов голландских колоний.
Еще в апреле 1940 г. в правительственных кругах США обсуждались планы установления американского контроля над Британской и Французской Гвинеей. После разгрома Франции не только голландские острова, но и французские владения — Мартиника, Гваделупа, Французская Гвинея — Соединенные Штаты рассматривали как «ничейные» территории[310] .
17 июля 1940 г. Конгресс США принял закон о том, что Соединенные Штаты не признают перехода какой-либо территории в Западном полушарии от одного неамериканского государства к другому. Это означало, что французские владения в Западном полушарии в случае раздела французской колониальной империи могут перейти к США (или получить формальную «независимость»), но не Германии и даже не Англии.
Со временем в окружении Рузвельта взяли вверх элементы, которые считали необходимым не афишировать свою заинтересованность в разделе «наследства» европейских колониальных империй, захваченных Гитлером. 10 апреля 1941 г. сенат и палата представителей на совместном заседании Конгресса утвердили закон о «Трансфере территории в Западном полушарии» (55 ст. 133), согласно которого «1. Соединенные Штаты не признают ни одного трансфера и не дадут молчаливого согласия ни на одну попытку трансфера какого-либо географического региона этого полушария от одного неамериканского государства до другого неамериканского государства; если такой трансфер или попытка трансфера возникнет, Соединенные Штаты проведут, в дополнение к другим мероприятиям, срочные консультации с другими американскими республиками, лишь бы определиться с теми шагами, которые необходимо осуществить для защиты их интересов»[311].
После захвата Гитлером Дании сначала английские, а позже и американские войска (США в то лето 1941 г. еще формально в состоянии войны не были) высадились в Исландии, которая еще в 1918 г. вошла в особую унию с оккупированной немцами Данией. И, хотя при этом было заявлено, что после окончания военных действий оккупационные войска покинут остров, определенные преимущества (не только военно- стратегические, но и экономические) от нарушения суверенитета Исландии англо-американские оккупанты получили.
Под предлогом недопущения усиления позиций противника (Германии) в формально суверенной стране Иран, Великобритания и СССР совместно ввели туда свои войска (август 1941 г.). Мир с пониманием воспринял эту акцию.
Опираясь на эти факты, констатируем, что повод предотвращения захвата недружественной страной суверенных государств (Исландия, Ирак) или колоний (французских, бельгийских) для обоснования правомерности их оккупации собственными армиями в годы Второй мировой войны использовался и демократиями.
Следует особо отметить, что указанная практика не была отожествлена с т. н. правом войны, поскольку, например США, вводя оккупационные войска в Исландию в августе 1941 г., формально не были в состоянии войны ни с одной страной мира.
